Они были не одни

— Палачи! — закричал Гьика. — Бьете беззащитных женщин, нет у вас ни капли чести. Палачи! — он тщетно пытался разорвать веревку, которой жандармы успели его крепко связать.

А Рако Ферра потирал руки и от радости готов был петь и плясать.

На следующий день, ранним утром, один из жандармов препроводил связанного Гьику в жандармское управление Шён-Паля. Гьику обвинили в том, что он публично поносил правительство. Оттуда же для охраны сборщика налогов в Дритас прислали еще троих жандармов.

После двух дней долгих споров господин Рамо реквизировал за недоимки у Ндреко осла, у Шоро — козла, у других крестьян забрал овец и коз. Всех этих животных отправили в Корчу, где их должны были продать на базаре.

Большинство крестьян — вернее, все, за исключением Рако Ферра, старосты и их немногих прихвостней, — жалели Гьику, зная, что его ожидает тюрьма.

— Что же у нас за правительство? Стоит громко сказать слово, как тебя изобьют и бросят в тюрьму!

— Вместо горстки муки голодающим крестьянам их бьют, сажают за решетку, последнюю шкуру сдирают!..

— Эх, верно говорил тот гег: правительство, чиновники и беи — все нас притесняют, обирают, душу из нас выматывают. Один только Гьика решился громко сказать правду, да и тот угодил в тюрьму.

Так разговаривали между собой Селим Длинный, Шоро, Барули, Эфтим, Коровеш и другие крестьяне. Но иначе думали и рассуждали Рако Ферра, староста и их немногочисленные сторонники.

— Вот дурак — осмелился вступить в спор с самим правительством!

— И поделом ему, так дураку и надо!

— С правительством шутки плохи! Мигом мозги вышибут!

— И чего полез? Кто его просил?

— Правильно говорят старики: не зазнавайся! А то угодишь в яму!

— И как еще угодил! Вряд ли оттуда выберется.

* * *

Беда, приключившаяся с Гьикой, больше всего опечалила его друзей: Петри, Бойко, Ндони и дядю Коровеша. В тот день, когда произошло это несчастье, Петри лежал больной. Но стоило ему узнать о том, что случилось с Гьикой, как он поднялся с постели и поспешил к Ндреко, чтобы хоть немного поддержать и подбодрить семью несчастного. С дядей Коровешем они советовались о том, как бы вытащить из когтей сборщика налогов осла Ндреко.

Порешили на том, что каждый из них за этого осла отдаст по одной своей козе. И с этими козами Петри, хоть и больной, отправился в Корчу. Продал там коз, и господин Рамо, уступив его долгим упрашиваниям, согласился принять деньги и вернуть Ндреко осла.

После многих недель густого снегопада крестьяне получили наконец возможность добираться до Корчи. На базаре, где они продавали скот, было много народу. Видно, не в одном только Дритасе успели побывать за это время сборщики налогов. Из многих деревень гнали в город на базар скотину, чтобы, продав ее, заплатить налоги и недоимки.

В тот день погода выдалась солнечная, просто душа радовалась. Петри, ведя за уздечку осла Ндреко, решил зайти к Залле. По дороге ему встретились несколько незнакомых крестьян. Один из них, должно быть единственный грамотный, читал вслух газету. До Петри донеслись слова: налоги… отмена… правительство…

Одной из главных забот Гьики было научить крестьян читать и писать. В особенности он требовал этого от молодежи. Сам Гьика постиг эту премудрость еще в армии, а Петри, Бойко и Ндони выучились читать сами. Рина, жена Гьики, Вита и несколько их подруг, занимаясь с ним, уже научились довольно хорошо читать и писать. Женщины по складам читали завалявшуюся у Гьики маленькую книжку, в которой рассказывалось о том, как некогда беи Албании завладели всей землей, закабалили крестьян и заставили их работать на себя. Теперь Петри мог бы и сам прочитать газету, только он еще сомневался — все ли правильно разберет. Ведь в газетах пишут особенным, ученым языком. Не всякому его понять…

Петри шел по базару и замечал, что у всех торговцев в руках газета, чем-то они зачитываются, а некоторые от удовольствия даже потирают руки.

«Черт побери, что это такое в газете?» — подумал Петри. Хотя у него и было туго с деньгами, он охотно заплатил бы за газету пол-лека, но, как на грех, ему не попадался ни один продавец.

Когда Петри подошел к водопроводной колонке, он увидел двух крестьян, которые с трудом по складам читали газету. Петри невмоготу было терпеть, и он подошел к ним:

— Скажите, добрые люди, что такое в сегодняшней газете? Куда ни глянешь, все ее читают!..

Крестьяне с удивлением посмотрели на него, а один даже засмеялся:

— Новостей в газете не перечесть… Тебе хочется все знать? Так вот, слушай!

И прочел напечатанное в газете крупными буквами правительственное сообщение:

— «Албанский парламент по предложению правительства в целях укрепления национальной экономики утвердил закон о снижении размеров налогов с облагаемого дохода, начиная от тысячи пятисот наполеонов и выше».

Услышав это, Петри простодушно спросил:

— Почему богачам снижают налоги, а с нас последнюю рубаху снимают?.. Как же это так?

Крестьяне переглянулись.

— На наше дело рассуждать, — испуганно сказал один из них.

А Петри, не говоря больше ни слова, дернул за уздечку осла и пошел своей дорогой.

В толпе его толкали, даже ругали, но он, не обращая ни на что внимания, думал только о том, что сейчас услышал: «Ведь есть же, черт возьми, богачи, которых сборщики налогов оставляют в покос! Долг их растет и может дойти до ста, двухсот, даже тысячи наполеонов! А их и не потревожат. И кончается это тем, что вместо того, чтобы таких людей за недоимки сажать в тюрьму, как поступили с Гьикой, или описать их имущество, как это сделали с другими крестьянами, господин Рамо, парламент и правительство пожалели их и списали долги. А ведь только подумать!.. Если бы он, Бойко и дядя Коровеш не вмешались, осел Гьики остался бы у сборщика налогов, и всего за девятнадцать с половиной франков!»

Оставив осла на постоялом дворе, Петри отправился на базар, но не нашел там ни Стири, ни Зенела. Увидев мальчишку-газетчика, он купил за пол-лека газету и в поисках грамотея вошел в магазин будто за тем, чтобы купить керосиновую лампу. Повертел лампу в руках, встряхнул, внимательно осмотрел ее, желая обнаружить хоть какой-нибудь изъян, но потом все же поставил ее на место. Хозяин лавки проворчал ему вслед:

— Ишь, черт, точно и вправду собирался купить!

Петри еще походил около сапожников и портных, но не нашел никого из знакомых. Прошел в рыбный ряд, опять вернулся к сапожникам.

К счастью, на этот раз он увидел Стири.

— Стири, здорово!

— А, Петри! — приветствовал его Стири, радостно пожимая руку.

— Как поживает Гьика? — Это был первый вопрос, с которым обратился к нему Стири.

Петри побледнел и опустил голову. Что ответить? Если не со Стири, то с кем же ему быть откровенным? Будь здесь Али… но увы!.. Где теперь Али и что с ним? И Петри рассказал обо всем, что случилось с Гьикой. Потом протянул ему газету. Стири усадил его рядом с собой и заговорил. Слова его действовали на раненое сердце молодого крестьянина, подобно целебному бальзаму.

— Эх, Петри, парламент и правительство издали этот закон для беев и ага, для торговцев, для богачей, для самих министров, но не для нас — подмастерьев, не для вас — крестьян. Вот видишь, Гьику за слово правды избили, и в тюрьму посадили, и вдобавок, в счет каких-то девятнадцати с половиной франков, отобрали осла. И все это только за правду. И мы, подобно Гьике, должны смело говорить правду и бороться за нее, жертвуя ради этого всем, даже жизнью. Так учил и наш Али. Нам нечего ждать от правительства милостей! Пора восстать и свергнуть этот режим! Вот единственный путь к спасению!

Когда они прощались, Стири повторил:

— Нужно быть смелыми, как Гьика, нужно открыто говорить правду!

Разговор со Стири несколько подбодрил Петри. А Гьика теперь представлялся ему еще более отважным, настоящим героем.

— Гьика говорит правду и готов пострадать за нее. Вот пример для всех нас! — сказал ему учитель Мало, которого он встретил у постоялого двора.