Мой бедный фюрер (СИ)

Через несколько минут решетка, на которой лежал Адольф, начала нагреваться, и воск, полностью заливший его тело, стал стремительно плавиться и стекать сквозь решетку вниз. Это вызвало новую волну боли. Адольф вновь попытался закричать, но по-прежнему не мог произнести ни звука. Успевший застыть в Адольфе воск начал плавиться и вытекать наружу. Казалось, все внутренности плавятся вместе с ним. Адольф почувствовал, что вновь может дышать. Он сделал глубокий вдох, и ощутил облегчение. Когда воск окончательно растопился, сверху на Адольфа вновь полилась какая-то жидкость. На сей раз это была вода. После воска она практически не омывала тело, а лишь скатывалась на коже в крупные капли.

Экран перед лицом Адольфа вновь загорелся, и в нем появился доктор Лаатиэль. Он по-прежнему был в больших очках и говорил спокойно и монотонно:

- Видно невооруженным взглядом, что с вами еще работать и работать. Ну, ничего, первый блин, как известно, всегда выходит комом. Пожалуй, завтра зальем вас бетоном, послезавтра – гудроном, если и это не поможет – попробуем свинец. А сегодня вам еще необходимо пройти курс реабилитации у нашего психотерапевта. Думаю, это вам поможет. Доктор гуляет в саду, туда можно подняться на синем лифте. Когда откроется люк вашей процедурной кабинки, вы сможете выйти и привести себя в порядок. А на сегодня я с вами прощаюсь, до завтра, – экран погас, и тьма в трубе разбавилась светом, проникшим через открывшееся отверстие.

Когда Адольф выходил из дверей санатория, он уже твердо решил для себя, что сегодняшний визит сюда был для него первым и последним. По крайней мере, по доброй воле он точно не вернется в это место. Как только Адольф подошел к лифту, перед ним открылась кабинка под табличкой «Ган Эден». Зайдя внутрь, он увидел панель с цифрами от одного до семи, правда, кнопка была всего одна, напротив остальных этажей, начиная с третьего, зияли узкие замочные скважины, по-видимому, для того, чтобы туда подняться, необходимо было вставить какой-то специальный ключ. Адольф нажал на кнопку, и лифт медленно поехал вверх.

Сад, куда вышел Адольф, оказался очень живописным. Кругом щебетали птицы, пахло цветами и травой. В кронах густых высоких деревьев мерцало солнце, и воздух был прозрачен и чист в своей природной невинности. Адольф заметил узенькую, почти полностью заросшую травой тропу, уводящую вдаль от плотно посаженных деревьев, на светлую полянку, сплошь покрытую ковром маковых бутонов. Почему-то Адольфу очень захотелось подойти поближе к цветам, и он неспешно направился туда.

Когда Адольф вышел на краешек маковой полянки, то заметил, что в самом центре ярко-красного озерца раскинулся островок чьего-то неподвижного тела. Островок вдруг приподнялся, будто почувствовал на себе посторонний взгляд, и приветливо помахал Адольфу.

- Идите сюда, – позвал мужчина. – Я немного умаялся, прилег отдохнуть и, видимо, уснул. Место это уж больно располагает к релаксации.

Адольф подошел к сидящему среди маков человеку.

- Добрый день. Разрешите представиться – Зигмунд Фрейд. Надеюсь, я не испугал вас своим присутствием?

- Нисколько, – ответил Гитлер.

Фрейд добродушно улыбнулся:

- По правде сказать, попасть сюда нелегко. Да и вы бы не попали, если б я не решил с вами поговорить.

Адольф внимательно посмотрел на мужчину. Только сейчас он заметил странную и даже пугающую деталь его внешности – из ушей незнакомца торчал фаллос. Вернее он торчал не полностью: из правого уха выглядывала мошонка, а из левого – головка, причем без крайней плоти. Мужской половой орган словно насквозь пронзал голову Фрейда, основательно в ней застряв.

- Не удивляйтесь, – сказал Фрейд, заметив застывшее на лице Адольфа недоумение, и добродушно улыбнулся. – Это что-то вроде материализовавшегося вектора моего мышления. В общем, долго объяснять, поэтому постарайтесь не обращать внимания, иначе не сможете сконцентрироваться на главном, а я в свою очередь не смогу вам помочь.

- А чем же вы можете мне помочь? – спросил Адольф, по-прежнему невольно разглядывая причудливую особенность нового знакомого со смешанным чувством любопытства и отвращения.

- Я постараюсь немного развеять ваши переживания, – продолжил Фрейд, делая вид, что не замечает нездоровый интерес Адольфа к своей внешности. – Я местный психотерапевт и хочу по мере сил облегчить ваше пребывание здесь. – Фрейд сделал паузу, и Адольф, все это время пристально разглядывающий уши собеседника, конфузясь, перевел взгляд на его глаза.

- Насколько я осведомлен, – продолжил Фрейд, – вам абсолютно ничего неизвестно о том, где вы и что с вами происходит. Вообще-то вас должен был ввести в курс дела Сталин, но он, видимо, имеет на вас определенные виды, а потому не торопится ничего объяснять. К сожалению, мне неизвестно, какие еще наказания вам уготованы, и в этом вопросе я ничем не смогу вам помочь. Но я обещаю со своей стороны рассказать все, что знаю сам. Итак, присаживайтесь рядом и рассказывайте, что именно вас волнует.

Адольф присел на уже примятое Фрейдом место среди душистых маков и, устроившись поудобнее, начал делиться своими тревогами:

- Меня волнуют, прежде всего, сны, которые я здесь вижу. Вернее, я даже и не знаю вовсе, сны это или нет. Каждый вечер за мной приходит человек и уводит по коридору к одной двери, а когда я вхожу в нее, то словно засыпаю. Хотя сны эти очень явственны, словно все происходит со мной на самом деле, или, точнее сказать, будто я проживаю чью-то жизнь. – Адольф посмотрел на Фрейда, и тот понимающе кивнул в ответ.

- А что конкретно происходит с вами в этих снах? – спросил Фрейд.

- Мне говорили, что рассказывать об этом никому нельзя, иначе может произойти какое-то там кармическое самоуничтожение или что-то вроде того.

- Я попробую вам объяснить. Вы проживаете вовсе не чьи-то жизни, а свои собственные. Именно по этой причине запрещается кому бы то ни было рассказывать о том, что с вами происходит. Что касается страшных последствий при несоблюдении этого правила, то это правда. Неокрепшая человеческая психика, а другой, в общем-то, и не бывает, не в состоянии сама определить, где заканчивается ее жизнь и начинается чужая. Поэтому человек спокойно может запутаться не только в своей, но и в карме стороннего субъекта, и меньшее, к чему подобное может привести – к окончательной потере собственного Я и к переходу в Я-чужое, откуда выбраться практически невозможно. Кстати, позвольте полюбопытствовать, кто вам рассказал об этом, вы уже успели здесь с кем-то познакомиться?

- Да. С Хрущевым, Марксом и Энгельсом.

- Мой вам совет: держитесь от Хрущева подальше. Он очень хитрый человек, и доверять его словам никак нельзя. Признаться, когда-то давно я работал с ним, помогал доставать кокаин для продажи. Я, в силу своей профессии, имею доступ к наркотикам. Тогда он серьезно меня подставил. А вот о Марксе и Энгельсе я ничего плохого сказать не могу. Разве что посоветую вам не увлекаться выпивкой наравне с этими молодцами.

- Они показались мне весьма умными и интеллигентными людьми, – постарался реабилитировать приятелей в глазах психолога Адольф.

- Не исключено, что так оно и есть. Правда, их теории относительно зависимости человека от окружающего мира вызывают у меня некоторые сомнения. Хотя с отдельными тезисами я, в общем-то, согласен.

- При мне они не обсуждали подобных тем. С Марксом мы все больше говорили об экономике, да и, признаться, в тот день мы ужасно напились, так что я толком ничего не помню.

Фрейд почему-то внимательно посмотрел на Адольфа и еле заметно улыбнулся.

- Карл считает, – продолжил Фрейд, – что продукт труда начинает жить самостоятельной жизнью, независящей то своего создателя. Вот и человек тоже становится независимым, хотя так ему только кажется. Вырастая, он перестает зависеть от родителей, затем – от природы, а, вместе с тем, – и от истинной морали. Но когда человек сажает дерево, и дерево вырастает, оно перестает зависеть от человека, если, конечно, он не изолирует растение от естественной среды обитания. Однако сам человек, созданный природой, не сможет жить без нее. Ему нужен и воздух, и вода, и хлеб, а получить это без природы невозможно. Увы, человечеству кажется, что оно слишком самодостаточно, чтобы понять эту простую истину. Со временем человек будет все больше и больше отчуждаться от природы, и мало того, придя в какой-то момент к выводу, что больше в ней не нуждается, он попросту ее уничтожит. Что за этим последует, думаю, нет смысла объяснять. Настанет такой момент, когда последний человек на Земле уничтожит всех своих сородичей и сам канет в небытие.