Мой бедный фюрер (СИ)

- Не хера им здесь делать. Мы туда вместе с «Единством» пойдем, прикидываю, как чурки удивятся, когда к ним в двери постучатся четыреста бритых пацанов с битами и арматуринами в руках.

Подойдя к местами потрескавшемуся памятнику вождю мирового пролетариата, четверо товарищей присоединились к группе стриженных наголо молодых людей. После продолжительного приветствия каждого из присутствующих группа разделилась на небольшие кучки и рассредоточилась по всей площади. Андрей, Мелкий, Моня и Семен остались у памятника и, присев на постамент, достали из рюкзака пиво.

Общественная организация «НСДРР», что расшифровывалось как Национал-социалистическое движение рабочих России, была молодым, но уже достаточно весомым в городе скинхед-движением. В народе ее называли просто – Русские рабочие, а самих членов движения РРовцами. Андрей попал в ряды «НСДРР» случайно. Как-то возвращаясь поздно вечером домой, он напоролся на группу молодых неонацистов. Если учесть, что в то время Андрей увлекался хип-хоп-культурой и внешне полностью соответствовал своему увлечению, подобная встреча ничего хорошего ему не сулила. Травматических последствий для подрастающего организма помогло избежать то, что одним из скинхедов, подошедших к Андрею, оказался его старый приятель Вадик Вавилов. Они очень дружили в школе, но с переездом Андрея в другой район, связь была утеряна. Вадик узнал Андрея и трогать не стал, зато объяснил, что имея подобное увлечение, он долго в этом городе не проживет. Вскоре, с легкой подачи Вавилова, Андрей начал активно посещать скинхед-тусовки.

Отец Андрея погиб во вторую чеченскую, поэтому он искренне ненавидел кавказцев. Вдобавок Андрей был изгоем и во дворе, и в школе. Он и хип-хопом занялся не от любви к рэпу, а лишь для того, чтобы не чувствовать себя слабым и одиноким. Вавилов познакомил Андрея с Семеном, и тот доходчиво объяснил какие серьезные проблемы испытывает Отечество, и что кроме молодежи вывести страну из тупика никто не сможет. Андрею дали почувствовать себя значимым, и, действительно, как только он стал скинхедом, в школе к нему начали относиться по-другому. Стоило кому-то проявить по отношению к Андрею грубость, как на следующий день с ним разбиралась толпа бритых отморозков, не знающих ни жалости, ни страха. Андрей все больше и больше проводил время среди РРовцев и вскоре окончательно убедился в правильности идей этих ребят. Один раз он даже участвовал в набеге на рыночные палатки азиатов, благо, мать об этом ничего не узнала. А однажды Андрея взяли на стрелку с другим крупным скинхед-движением «Единство России», но тогда все обошлось без насилия, и организации, разделив город на сферы влияния, мирно разошлись.

Весь состав движения, а это двести с небольшим человек, был разбит по десяти районам города. Вместе собирались только на силовые акции, марши и еженедельные слеты. РРовцы ежедневно тусовались небольшими группами, чтобы лишний раз не общаться с патрулирующими район милиционерами. Ничего особенного на таких встречах не происходило, чаще всего просто пили пиво или что покрепче, гоняли скейтеров и разных неформалов, пели патриотические песни. Курить, в том числе и наркотики, членам движения строго запрещалось. После подобных тусовок Андрей всегда возвращался домой пьяным, что обостряло и без того непростые отношения с матерью. Он не хотел отставать от своих приятелей ни в чем, и больше всего боялся показаться им слабаком. Андрей старался пить наравне со всеми, но из-за плохого вестибулярного аппарата, да и в целом не особо крепкого здоровья, это влекло за собой неприятные последствия.

- Завтра вечером состоится сход на даче у Сергея Карловича, – сказал Семен. – Ты уже полгода в движении. Если настроен серьезно, то у тебя будет шанс пройти посвящение.

- А что для этого нужно сделать? – спросил Андрей, чувствуя, как по его телу пробежали сотни маленьких искорок волнения.

- Не беспокойся, мы все через это проходили, – постарался успокоить его Семен. – О деталях я пока тебе не буду рассказывать, завтра сам все узнаешь. Скажу лишь, что от тебя потребуется преданность делу и готовность идти с нами до конца. Там заночевать придется, поэтому предупреди мать, чтобы не беспокоилась. Скажи, что у одноклассника останешься, мол, на каникулы задали много заданий, а ты только вспомнил, и тебе за последние дни нужно все успеть. Ну, короче, придумай что-нибудь сам.

- Хорошо, – ответил Андрей. Он и представить себе не мог, у кого из одноклассников мог бы остаться с ночевкой. В классе Андрей ни с кем не дружил. Если раньше одноклассники его унижали, то после вступления в «НСДРР» начали бояться, что тоже не особо радовало.

- Кстати, Андрюха, я давно тебя собирался спросить, чего ты не подстрижешься нормально, а то ты у нас один такой кучерявый? – улыбаясь, спросил Семен.

- Пушкин прям: у Лукоморья дуб кудрявый! – добавил Вадик, и все дружно засмеялись.

- Да… На парикмахерской экономлю, – попытался отшутиться Андрей.

По правде сказать, дело было не в экономии. Андрею очень не хотелось расстраивать мать, она и так была против увлечения сына. А если бы он еще и выглядел соответствующим образом, о взаимопонимании в семье пришлось бы забыть раз и навсегда.

- Мой тебе совет, – продолжил Семен, – побрейся наголо перед сходом, это не больше тридцатки встанет в любой парикмахерской. Прикинь, там соберутся все по форме, и ты будешь, как бельмо в глазу.

- Семен правильно говорит, – поддержал его Моня, – сотники просто-напросто могут тебя даже на дачу не пустить. У них бзик на такие дела. Они сами, вообще, в одном и том же каждый день ходят.

- Слышь, Монь, заткнись, а! Они пацаны правильные! – резко возразил Семен. – Я слышал, их даже Сергей Карлович побаивается. Сотники свою жизнь посвятили правому делу, они патриоты до мозга костей! И стиль свой имеют и в одежде, и вообще по жизни!

Моня немного помолчал, а затем ни с того ни с сего спросил:

- Пацаны, анекдот про двух евреев и телевизор слышали?

Моня всегда начинал рассказывать анекдоты, когда возникал хоть малейший намек на ссору. Он очень не любил с кем бы то ни было ругаться, всячески избегал конфликтов и часто выглядел при этом очень трусоватым.

Все отрицательно кивнули, и Моня продолжил:

- Приходят два еврея к раввину. Один из них спрашивает: «Скажи, пожалуйста, черный – это цвет?». «Да, – отвечает раввин, – черный – это цвет». «А белый – это цвет?» «Да, – отвечает раввин, – белый – это тоже цвет». «Я же говорил, – поворачивается еврей ко второму, – что продал тебе цветной телевизор».

В очередной раз напившись, Андрей возвращался домой курсом, близким к нулевому меридиану. Голова сильно кружилась, и к горлу периодически подступала тошнота. Его шатало из стороны в сторону, и он еле удерживался на ногах. Уже у самого дома, чтобы стало легче, Андрей засунул в рот два пальца и вызвал рвоту. Андрея всегда поражал тот факт, что он никогда не помнил, как в таком состоянии добирался домой. В памяти оставался старт и финиш, а основного отрезка пути как будто и не было вовсе, словно он телепортировался из пункта А в пункт Б сквозь время и пространство. Поднимаясь домой на пятый этаж, Андрей умудрился пару раз упасть на грязную и твердую, как теперь с уверенностью он мог утверждать, лестницу, подошел к двери и, достав ключи, начал целиться в замочную скважину. Хотя Андрей и был на сто процентов уверен, что мать не спит, он, тем не менее, старался делать все максимально тихо. Упершись головой в дверь для сохранения равновесия, Андрей ковырялся ключами в замочной скважине. Замок никак не хотел открываться, поэтому Андрей шурудил сильнее, от чего скрежет разносился по всему подъезду. Когда он, наконец, справился с замком и стал аккуратно открывать дверь, та, как назло, громко заскрипела. Зайдя в квартиру, Андрей снял с себя ветровку и нагнулся, чтобы расшнуровать кроссовки, но, как оказалось, сделать это было не так-то просто. Как только Андрей наклонялся, он тут же начинал заваливаться набок. Когда он, наконец, догадался присесть на полочку для обуви, свет в прихожей загорелся и Андрей увидел Маргариту Сергеевну.