Машина памяти

Мне было противно, но я не ничего не сказал. И ему тоже. Он теперь задерживается в офисе до полуночи — неотложные дела фирмы! Можно я не буду говорить о мамином секс-партнере?

Мама в свободное от администрации время барабанит по клаве. Набивает свой дебютный роман. Любовный. Говорит, что у нее будто появилось второе дыхание, и она ТВОРИТ! Ее любимый писатель — Пауло Коэльо. Давала мне на цензуру первую главу «Страстей по червонной даме». «Прикольно», — сказал я. А что я мог сказать? Только неправду. Я привык говорить им неправду.

Я — сволочь?

Ноутбук от «Apple» — это удобно. Говорят, для «макинтоша» изобрели только 12 вирусов!

Ноутбук от «Apple» — это очень удобно.

Папа выполняет обещания.

Если живешь на восьмом этаже — из окна должен открываться замечательный вид. Мама с папой выбрали эту квартиру, потому что прошлые хозяева сказали: из окна открывается замечательный вид. Я был мелким, мне «Вид» представлялся чем-то удивительным.

Тем, что невозможно наблюдать с первого или второго этажа.

Я ждал чудес, но, подойдя к окну, — был разочарован. Те же дома, улицы, люди на автобусной остановке, телевизионная вышка.

Вот если бы посреди города появился гигантский подсолнух…

— Помнишь, ты диатезил, и педиатр запретил тебе сладости. А ты обожал конфеты! Помнишь? Таскал их из коробки на верхней полке…

— Я не ел «раковые шейки». Думал, что рак связан с этим сортом карамелек. Что их специально дают непослушным детям…

— Да, в тебе уже тогда чувствовался прирожденный доктор…

Мама в домашнем халате и тапочках стоит у плиты с поварешкой. На поварешку налипли жирные пластинки от супа. Шумит вытяжка, стрекочет кухонный комбайн. Я выбираю ложкой морковку из куриной имитации плова, складываю ее на край тарелки. От борща я отказался. Пусть папа его ест. Себе мама готовит салат из тертой редьки. Ладно, что не из хрена…

У нее отпуск. Зачем брать отпуск весной? Ради написания романа?

— Ты зачем голову обрил?

Мама следит за собой. Медитирует, сидит на диетах, не показывается перед папой в бигуди и огурцовой маске. Почему он ее разлюбил?

— Такое настроение было… постригся…

— Что это за настроение, я не понимаю! У тебя все в порядке?

— Да, все в порядке.

— Ну а ты чего? — это адресовано отцу, отгородившемуся газетой «Экономический вестник». — Тебе все равно, как обстоят дела у сына?

У отца ангина. На градуснике: 38 °C. В рот заглядывать страшно. Он принял таблетки и замотался шарфом на манер Остапа Бендера.

Мама не будет с ним целоваться.

— У меня горло болит, — говорит отец, шурша страницами. — Представляете, евро опять подорожало, на пятьдесят копеек…

Он лысеет. Причем с макушки. Потомственный колдун по телевизору говорил: это свидетельствует о непорядках в нервной системе.

— Играл в ту байму, которую я приносил?

— Играл.

— Ну и как. Стоит время на нее тратить? — он внимательно смотрит на меня, будто бы мое мнение что-то значит, будто бы в его фирме еще не проштудировали эту игруху: от и до! Он стал толстый. Злоупотребляет пивом.

— Нормально, пап. Графика отличная. Только сценарий лажовый…

— Да? Я помню, ты в школе писал сценарии для любительских спектаклей. Не думал о том, чтобы попробовать писать сценарии для игр? — отец сворачивает газету, бросает ее на холодильник. Зачем лишний раз вставать с дивана?

Не попадает, и газета падает на пол, а с дверцы холодильника отрывается магнитный гномик.

— Перспективная профессия! В будущем все будет по-другому…

Я соглашаюсь.

— Ешь, — мама ставит перед отцом тарелку с борщом, достает из холодильника сметану, поднимает с пола газету. — Муж мой новатор!

— Аппетит пропал.

— А для кого я разогревала?

— Ну, прости, дорогая.

— И вообще, не забивай ты сыну голову своими компьютерами. Он уже выбрал профессию. Он будет врачом!

— Я просто интересуюсь. Да?!

Я киваю.

Ага, пап. Давай потрещим о будущем. О параллельном компьютерном мире и романах Ярослава Зарова, от которых ты фанатеешь…

Или побеседуем о настоящем, которого ты боишься!

Я отодвигаю свою тарелку. И у меня тоже окончательно пропал аппетит.

— Ты-то не заболел? — с тревогой спрашивает мама.

Я мотаю головой.

— Сынок, тебе уже пора повзрослеть. Стрижки эти… возьмись за ум…

Ум — штука вертлявая, как угорь! Фиг ухватишься…

После обеда маму решила навестить подруга Милка, похожая на динозавра: маленькая голова, безразмерная туша и минимум мозгов.

Папа выпил антибиотики и шуршит теперь компьютерным журналом — он Милку ненавидит. Сидят в одной комнате, но в разных углах.

Мама учит подругу искусству медитации. Учит выбираться по духовной нужде в астрал негатив сбрасывать.

Я снимаю это на мобильник.

Милка послушно плюхнулась на соломенную циновку, с трудом скрестила ноги и уставилась в область пупка, полуприкрыв глаза, открыв ладони солнцу…

— Пупок, — наставительно произносит мама, — расположен удивительно…

— М-м-м? — Милка изображает заинтересованность.

— Не отвлекайся, дорогуша! Пупок расположен в соответствии с принципом золотого сечения, коим руководствовались великие художники, скульпторы и архитекторы.

— О-м-м!

— Ты чувствуешь, как мышцы постепенно расслабляются, тело теряет вес…

Они при помощи медитации худеют?

— Кончики пальцев покалывает, грустные мысли покидают тебя…

— Хум!

— Загляни внутрь себя…

Для заглядывания внутрь себя годится харакири. Навожу камеру на отца. На его лице гримаса отвращения. Стоп-кадр.

Мои родители не любят друг друга!

Но ведь когда-то любили!

Сука-любовь! О ней складывают легенды.

Ей посвящены песни, герои совершают подвиги во имя ее.

Дают клятву вечной любви мужчина и женщина перед попугаем-священником, надевая золотые кольца на безымянные пальцы.

Почему на безымянные?

О чем они думают?

11

— Записываем определение! Мышление — это форма психического отражения, которая устанавливает связи и отношения с узнаваемыми объектами. Мышление развивается только при воздействии на него среды и общества. Мышление тесно связано с речью. Начальным этапом мышления всегда является проблемная ситуация — конфликт между тем, что дано личности, и тем, чего она должна достигнуть!

Уверенный голос из колонок разлетается по аудитории, отталкивается упругим мячиком от казенных, в зеленый цвет окрашенных стен, поднимается к потолку и раскачивается на громоздкой люстре. Вихрем проносится между парт, специально сделанных максимально неудобными, чтоб студенты не спали на лекциях. Обладатель голоса, доцент кафедры Альберт Иванович Заблудов, не выглядит внушительно. Это низенький толстячок с аккуратной бородкой, похожий на любопытного коростеля, с острым длинным носом, блестящими антрацитовыми глазками за стеклами очков, прилизанный и в старомодном твидовом костюме.

Вещает с трибуны.

— Записываем! Виды мышления…

Выходные прошли бездарно. Вчера лег поздно, печатал статью.

Башка раскалывается, глаза слипаются. На втором курсе у нас много общеобразовательных предметов. Это психология. На ней отмечают посещение. За прогулы — наказывают.

Утро было дурацкое. Я разбил чашку.

Диана не звонит…

Оделся тоже неаутентично. Ветхие застиранные «ливайсы» и вышедшая из моды куртка в стиле «милитари». Куртку оставил в гардеробе, но теперь из-под халата торчит напяленная спросонья трэшерская футболка, прожженная по пьяни чьей-то сигаретой. С ботинок на институтский линолеум натекла грязная лужа.

Погода — стерва!

Коллеги склонились над тетрадками и блокнотами: конспектируют. Иногда просят: «Пожалуйста, помедленнее, мы не успеваем!» Иногда кто-то переспрашивает, кто-то вставляет ехидное замечание и вступает с Заблудовым в непродолжительный спор, из которого Альберт Иванович, как правило, выходит победителем.