Бабье гнездо

Повесть

Виктор Ружин

Бабье гнездо

Зима только что началась. Выпавший снег еще не слежался, был пушистый и чистый. Скрипя полозьями, лошадь повернула к одной из дверей землянки, и чуть не упершись мордой в ветхую пристройку, остановилась под привычный ей звук: «Тр-р-р-р». Слезшие с саней путники (их было трое: старик за кучера и женщина с мальчишкой) суетливо стали разгружать свои небогатые пожитки.

Обиталище это, где ютилось множество семей, составляло общую землянку. Его вытянутая утроба, как бы раздавленная в лепешку, широко распласталась по земле, смотря на мир из-под снега лишь небольшими оконцами, да выпяченными темно-серыми деревянными пристройками. Оно имело вид до того загадочный, что сразу и не разберешь: то ли в глубокой дреме, смирившись со всем, равнодушно доживает свой век; то ли в мудрой задумчивости, с упреком глазеет на все, как большой знаток жизненной тайны; то ли хитро подсмеивается над всеми: «Э-ге-ге, дурашки, поделом вам, коль живете без смысла в жизни, ну и майтесь, черт с вами, о-хо-хо!»; то порой в воинственной злобе, насупившись, угрожая кому-то, становится черным и злым.

Пришел в этот край ссыльный и пришлый народ и растревожил таёжный покой леса, сбил его ритм, тронул его вековой уклад, и лес стал отступать от человека, обнажая землю, обезображенную рытьём. Добывали уголь по-варварски, наносили огромные раны земле разрезами, рудниками и шахтами. В бабьем гнезде сгрудился народ, каждый со своей ношей, которую несет до конца жизни. Строили жилище артелью, сообща, из самого обыденного материала: из досок, земли, которая шла на покрытие крыши, земляных плacтов, из которых клали стены и глины, которой мазали стены внутри. Строили лопатами и топорами.

На земляной заснеженной крыше сухие кусты полыни, забылись в грусти, прожив свою жизнь, они жертвуют ветру горькие семена для новых всходов так же, как люди дарят свои судьбы неизвестности.

Пустынный безжизненный переулок с приездом незнакомцев оживился. В оконцах появились любопытствующие лица. Заскрипели двери, которые облепили вкруговую жилище, вылезали на свет пробужденные люди. Стали рассматривать приезжих, а которые посмелее, взялись помогать таскать пожитки в жилище. Таких жилищ было около десятка, и все они были прилеплены друг к другу и имели общие стены, только выход был у каждого свой. Жилище это именовалось «бабьим гнездом».

* * *

Наконец солнце пробилось сквозь дым войны, очистило лица людей от пороховой копоти и засияло в улыбке со всеми живыми. Но не светит оно Катерине, у неё нет мужа. По ложному доносу соседей, которых замучила зависть по чужому счастью, он погиб в сталинских лагерях, как враг народа.

Вот уже несколько лет Катерина тоскует по мужу, только во сне видит его, тянется к нему, а муж, словно облачко, то растает, то вновь появляется, будто дразнит её. Проснётся она, а вокруг одни пустые стены, да память о муже - сынишка, сладко посапывает. Полюбуется она на него, сонного, поласкает его материнским взглядом и с разбережённой раной в сердце уходит на работу.

Грустно смотрит Катерина на вернувшихся солдат с фронта. Военный полумрак закончился, а у Катерины на сердце тяжесть, боль за свою судьбу.

Пришла Катерина с работы домой, ничего делать не хочет, всё валится из рук. Бухнулась в постель и завыла. Её мальчонка, родной комочек вскарабкался на мать, тычась в неё: « Мама, мама, мама!» И заплакав, обнял ручонками трясущееся плечо матери, чтобы разделить горе.

Скрипнула дверь, в комнату вошла подружка.

– Да будет тебе выть-то, слезами делу не поможешь, чего напрасно убиваться, ты ещё молода, тебе ещё жить да жить надо, а не рёвом надрываться. Поднимайся-ка лучше, да айда ко мне.

Катерина притихла, услышав голос. Села на краю кровати, прижала к себе сына. Сквозь дрожащую пелену слёз узнала подружку Шуру.

– Вон сколько ребят шоферов с фронта пришло, хочешь – познакомлю.

Стоит Катерине посмотреть на женщин, у которых мужья вернулись с войны, на их счастливые лица, как у неё сжимается сердце, задрожит подбородок, она зажмёт лицо руками и уходит с людских глаз подальше. А куда подальше, только к Шуре изливаться слезами.

Шура познакомила Катерину с шофёром Степкой. Катерина стала привыкать к веселому Степке и вскоре забеременела. Узнав про это, Степка скрылся. Он на всё легко смотрел. Легко появился, легко и ушёл. Катерина кустарным способом, в домашних условиях сделала аборт, потеряла много крови, слегла и чуть сама не лишилась жизни. Но благодаря крепкому здоровью, отлежавшись, выкарабкалась с того света. Но тут на нее навалилась другая напасть. После выздоровления к ней заглянул Шурин ухажер.

– Без радости живу, только время волыню, – поделился он печалью с Катериной. Его приход к Катерине углядели плутовские соседские все видящие глаза и нашушукали Шуре. Та, с пылу-жару, заскочив к Катерине, вздыбясь, в страшной злобе, с пеной у рта, выплеснула на Катерину ревнивое жало. С жалом выплеснула и свой рассудок, слегла в больницу, впала в буйное помешательство, так и умерла в больнице, привязанная к койке.

Настрадавшись за всю свою истерзанную жизнь, люди рвали счастье, чтобы хоть успеть отпробовать глоток его. В тесноте городских коммуналках и бараках всё на виду что на витрине, словно живёшь прозрачным стёклышком. В этой не человеческой доли быстро изнашиваешься, превращаясь в выжитую мочалку.

Катерина устала от свалившихся на неё событий. Опостылело ей всё, захотелось бросить это место и уехать, куда глаза глядят, хоть на край света, лишь бы отсюда. Соседи совсем её загрызли, и на работе смотрят враждебно. Не выносимо ей стало, не выносимо. Задумала она из городка перебраться в поселок, подальше от скопища страстей, исцелиться покоем, прижаться к земле, слиться с нею от злых взглядов. И вот она с сынишкой в «бабьем гнезде».

* * *

День прошел быстро. Пока приезжие утряслись в одном из жилищ, вечер уже заглянул в окно. В этом крае любили вечереть, у кого-нибудь да собираются, гадают в карты, поют песни, мечтают. То пустятся рассказывать всякие жуткие истории про страшные шайки бандитов, про привидения и оборотней. От натруженности женщины умудряются отдыхать. Нескладный быт искусно скрашивают заботливыми руками, порой из ничего создают уют.

Катерина с Ванюшкой стали обвыкаться на новом месте. Расширялся круг знакомых. Как-то пришла соседка Рита и просит Катерину: «Ты бы научила меня картошку жарить, понимаешь, тут один ко мне все прислоняется, и просит, чтобы я ему картошечки жареной принесла». Рита работает санитаркой в больнице. Ну, как тут не помочь, передала Катерина своё умение вкусно жарить картошку, поделилась тонкостями кулинарии.

Приглядный Рите Саша, выйдя из больницы, поселился у неё, в «бабьем гнезде». Саша – птица залётная и этому пристанищу рад. Рита со своей ребятнёй (их у неё было двое) и все в бабьем гнезде приняли Сашу с душой, отметили его приход вечеринкой. Все были рады новому свежему человеку, тем более мужик внёс в «бабье гнездо» оживление, вдохнул, свежую струю. В семью Риты Саша вступил на правах мужа. Зиму он жил, нигде не работая. Наблюдает из окна, как на торчащую из под снега траву налетела стайка воробушек. Налетела пастись семенами сухой травы. «Вот так и пасётся Россия, живёт не разумом, а природой» – раскидывал воображением Саша. Рита уйдёт на работу, Саша домовничает. Затопит печь и сидит у печи, смотрит, как в печи бьётся огонь, и плачет душой, напевая песню.

– Жена найдёт себе другого,

А мать сыночка никогда.

Так жалобно он тянет, что у ребятишек слёзы наворачиваются на глазах. Жалко им становится дядю Сашу. Уж больно в нём сидит глубокая тоска.

Накануне Нового года ребятня собьётся, в кучу у кого-нибудь и грезят о подарках Деда Мороза, распевая песенку «В лесу родилась ёлочка». И так сладко мечтают о гостинцах, разжигая друг у друга аппетит и зная, что подарков им никто не принесёт, сойдутся на том, чтобы пожарить картошку на воде, и этим были сыты.