Из современной английской новеллы

В 62-м году моему мужу пришлось отправиться в Германию — ему предложили проинструктировать немецких самолетостроителей по части изобретенных им крепежных деталей. Поездка предстояла продолжительная, по меньшей мере на три месяца, и я, узнав об этом, естественно, опечалилась. Муж и сам был огорчен, но тем не менее 4 марта он улетел в Гамбург, оставив меня на попечение Рейчелсов.

Это была довольно приятная супружеская чета, обоим, как мне кажется, перевалило уже за пятьдесят, причем муж отличался молчаливостью, а жена не прочь была поболтать. Если бы они не шебаршили по ночам у меня над головой, их присутствие ничем бы меня не обременяло. После отъезда мужа в Германию я дала миссис Рейчелс денег на приобретение ночных туфель, но, по-видимому, она их не купила, так как шум был все тот же. Я, разумеется, не стала подымать из-за этого разговор.

В ночь на 7 марта я проснулась от звуков музыки — в доме играл оркестр. Я услышала старую мелодию, популярную в пятидесятых годах: кажется, она называлась "В поисках Генри Ли". Музыка была отчетливо слышна в моей спальне, и я лежала испуганная, не понимая, откуда могут долетать ко мне четкие танцевальные ритмы Виктора Сильвестера. Потом я услышала женский голос, что-то быстро лопотавший по-французски, и тут наконец поняла, что слушаю программу передач по радио. Радиоприемник стоял в другом конце комнаты на столике у окна. Я зажгла ночник, встала и выключила приемник. Потом выпила апельсинового сока и снова легла в постель. Мне как-то даже не пришло в голову задуматься над тем, кто же мог включить радио.

На другой день я рассказала об этом миссис Рейчелс, и вот она-то и навела меня на мысль, что все это куда более странно, чем мне показалось поначалу. Я отчетливо помнила, как сама выключила приемник, ложась спать, и, кроме того, у меня нет привычки слушать французские передачи, так что если бы даже приемник каким-то чудом включился сам, то он уж никоим образом не мог сам настроиться на французскую волну.

Два дня спустя я обнаружила, что моя ванна до половины наполнена водой, а полотенца, мокрые и смятые, разбросаны по полу. Вода в ванне была теплая и грязная: примерно час назад кто-то здесь принимал ванну.

Я поднялась по лестнице и постучалась в комнату Рейчелсов.

— У вас засорился сток из ванной? — спросила я, когда мистер Рейчелс — и, конечно, не в ночных туфлях, на которые им были даны деньги, — появился в дверях. Я добавила, что не возражаю против того, чтобы они пользовались моей ванной, но была бы им очень обязана, если бы они всякий раз не оставляли после себя воду и убирали полотенца. Мистер Рейчелс поглядел на меня как на сумасшедшую. Он кликнул жену, и мы втроем спустились вниз в мою ванную комнату. Оба очень решительно заявили, что никто из них ванны не принимал.

Я плохо спала в ту ночь, а спустившись вниз на следующее утро, обнаружила, что стол в кухне накрыт на четверых. Стол был застелен скатертью, чего я обычно не находила нужным делать, а на маленькой железной печке кипел чайник. Большой коричневый фарфоровый чайник для заварки чая, которым я, как правило, никогда не пользовалась, подогревался рядом. Я заварила чай, села и стала размышлять о Рейчелсах. Почему они так странно ведут себя? Зачем понадобилось им забираться ночью ко мне в спальню и включать приемник? Зачем они пользуются моей ванной, а потом отрицают это? Зачем накрыли на стол так, словно у нас в доме кто-то заночевал? Я не стала ничего трогать на столе. Сливочное масло было подано в виде шариков, мармелад разложен на две фарфоровые тарелочки. Серебряный тостер — свадебный подарок тетушки моего супруга — стоял наготове.

— Спасибо, что накрыли на стол, — сказала я миссис Рейчелс, когда часом позже она вошла в кухню.

Она покачала головой. И принялась уверять, что и не думала накрывать на стол, но тут же замолчала. Я видела по ее лицу, что они с мужем накануне вечером обсуждали случай с ванной. Теперь же ей не терпелось обсудить с ним накрытый к завтраку стол. Я улыбнулась ей.

— Странная штука произошла на днях у нас тут ночью, — сказала я. — Меня разбудила музыка — Виктор Сильвестер исполнял мелодию под названием "В поисках Генри Ли".

— "Генри Ли"? — повторила миссис Рейчелс. Она стояла у раковины и обернулась ко мне. Ее обычно румяное, как яблочко, лицо побелело.

— Это старая песенка пятидесятых годов.

И только тут, говоря это, я вдруг поняла, что происходит у нас в доме. Конечно, я ничего не сказала миссис Рейчелс и сразу же пожалела, что вообще говорила ей что-либо. Я была испугана, обнаружив беспорядок в ванной, и, естественно, это должно было испугать и Рейчелсов. А мне не следовало их пугать, так как бояться, разумеется, было нечего. Ни Джордж, ни Элис, ни Изабел не могли причинить вреда никому, если только смерть не преобразила их совершенно. Но даже в этом случае я ведь все равно не смогла бы ничего объяснить Рейчелсам.

— Должно быть, я просто стала очень рассеянна, — сказала я. — Говорят, это случается с людьми, когда они долго живут в одиночестве. — И я рассмеялась, давая понять, что в этом нет ничего необычного и меня это нисколько не тревожит и не пугает.

— Так вы хотите сказать, что накрыли на стол сами? — спросила миссис Рейчелс. — И сами принимали ванну?

— Да, и не выключила как следует приемник, — сказала я. — Забавно, как такое если уж случается, то непременно не меньше трех раз — одно за другим. И как ни смешно, но объяснение всегда самое простое. — И я снова рассмеялась, и миссис Рейчелс не оставалось ничего другого, как рассмеяться тоже.

После этого все стало так хорошо — совсем как когда-то в доме 17 на Лорелай-авеню. Я накупила конфет "Черная магия" и молочного шоколада в батончиках и других лакомств, которые мы все любили. Я часто обнаруживала в ванной воду и смятые полотенца на полу и время от времени, спустившись утром в кухню, находила там накрытый для завтрака стол. Вечером одиннадцатого марта на лестнице в холле промелькнула фигурка Джорджа, а три дня спустя я заметила в саду Изабел и Элис.

А пятнадцатого марта Рейчелсы уехали. Я ни словом не обмолвилась им о том, что кто-то опять пользовался ванной и в кухне опять был накрыт к завтраку стол, или о том, что я просто своими глазами видела детей. Я все время была весела и всякий раз улыбалась Рейчелсам при встречах. Я поговорила с миссис Рейчелс о том, что "Брассо" [24] уже не так чистит, как прежде, а у ее мужа спрашивала, какую почву предпочитает он для луковичных растений.

— Мы не можем оставаться здесь больше ни минуты, — сказала миссис Рейчелс, остановив меня в холле, и лицо у нее было при этом белое и напряженное. И тут же, к немалому моему изумлению, они принялись уговаривать меня уехать тоже.

— Этот дом не годится для жилья, — сказал мистер Рейчелс.

— Да что за чепуха, — попыталась я было возразить, но они покачали головой.

— Здесь дети, — сказала миссис Рейчелс. — Трое детей снуют здесь повсюду.

— Норовят подойти прямо к тебе, — сказал мистер Рейчелс. — А другой раз и смеются тебе в лицо.

Их трясло обоих. Они были так напуганы, что, казалось, могут умереть от страха. Сердце не выдержит, и они, не сходя с места, упадут на пол, и все. Но этого не произошло. Взяв свои три чемодана, они вышли из парадной двери на подъездную аллею и зашагали к автобусной остановке. Больше я их не видела.

Думается мне, что и Вас, мистер Моклер, привидения должны пугать: таков, по-видимому, их обычный способ общения с людьми. Я хочу сказать — плохо быть такой, как я: радоваться тому, что я стала теперь не одинока в этом доме, чувствовать себя счастливой. Полагается вести себя, как Рейчелсы, — терять рассудок от страха. Мне кажется, я поняла это, когда смотрела Рейчелсам вслед: мне кажется, я поняла, что Джордж, и Изабел, и Элис уйдут вместе с ними, что я была для них только чем-то вроде посредника между ними и этими людьми и по-настоящему они забавлялись лишь тогда, когда пугали Рейчелсов. Мне хотелось броситься за Рейчелсами вдогонку, но я знала, что это ни к чему.