Испанский сон

Но молодой голос не нарушил тягостного молчания. Вместо него, будто в насмешку над Вероникой, извне кабинки до ее ушей долетел долгий, тоненький, жалобный, пропадающий в тишине вздох чьей-то задницы, после чего пожурчала вода и опять хлопнула дверь. Вероника скривилась от бессилия, от жажды оргазма.

— Скажи что-нибудь матерное, — попросила она Марину, не открывая глаз.

— Хуй, — моментально отозвалась Марина.

— Еще.

— Еще — хуй? или что-нибудь другое?

— Что угодно.. еще… ах… А-ах… Ну!

— Пизда… твоя пизда! — внятно сказала Марина, довольная тем, что ее собственная низкая сущность, вовсе сейчас неуместная, слава Царю, не появилась. — Как радуется твоя пизда! — продолжала она на все лады, уже вполне уверившись в неприступности Царевны. — Ах, как хорошо твоей пизде, как ей сладко! Как облизывается твоя пизда! Она стонет от наслаждения, твоя пизда! Она вот-вот заплачет от наслаждения, твоя пизда… ну, открой краник своей пизды… такой чудный, заветный краник… дай своей милой пизде пролиться дождем… а, Вероника!

Вероника открыла требуемый краник.

Марина гордо выдержала не слишком сильную боль от ногтей Вероники, впившихся ей в предплечье, а вот рот ей прихлопнула — громкость стонов показалась ей чересчур. Вероника обмякла, навалилась на Марину, поцеловала ее ладонь, осторожно отвела ее от своих губ и расхохоталась.

— Что-то новенькое, — удивилась Марина, — после оргазма многие хохочут, но ты раньше как-то не… Может, это специфически туалетное?

— Твои реплики, — давясь со смеху, объясняла Вероника, — это вдруг напомнило мне знаешь кого? Футбольного комментатора. Ах, как хорошо играют наши! Ну давайте, ребята, еще пара минут в запасе, забейте же наконец!

Марина улыбнулась.

— Это было так классно! — сказала Вероника, успокоившись. — Это было… ужасно классно! Знаешь… давай повторим это перед ней, когда вернется, а?

— А кто так пукнет?

— Можно и без этого…

— Ну да! Без этого не тот кураж.

Они выбрались из кабинки и посмотрелись в зеркало над умывальником. Они были неплохи; Вероника разве что слегка подвела губы, оставившие свой отпечаток на ладони Марины. Марина рассмотрела этот отпечаток и приложила его к своим губам.

— Признайся, — сказала Вероника, — ты все же испытываешь ко мне влечение, а?

— Не такое, как ты к ней, — покачала та головой. — У меня сдержанная натура.

Вероника опять вспомнила, как Марина кончала. Хотела было дружески ее подколоть… но передумала.

— Я ничего не знаю о твоей интимной жизни, — сказала она и поправилась, не удержавшись хотя бы от намека, — почти ничего. У тебя есть любовник?

Марина опять улыбнулась.

— Вероника, — сказала она укоризненно, — как-то раз я назвала тебя не безнадежной… но все-таки ты, кажется, очень трудный и капризный пациент.

— Но у нас перерыв, — заметила Вероника.

— Тем более мы не должны обсуждать личные темы…

Они вернулись за стол и обнаружили, что пепельницы за время их отсутствия так и не появилось. Вероника хмыкнула и демонстративно закурила новую сигарету, но бармен и тут не обратил на них никакого внимания.

— Вот сволочь! — громко сказала Вероника. — Ему до нас дела нет.

— Оставь, — махнула Марина рукой. — Вернемся к делу. Все, что я хотела узнать, я узнала до нашего перерыва; теперь — если хочешь, конечно — возвратись к свободному повествованию и опиши мне свою проблему так, как ты ее понимаешь сама.

— Разумеется, хочу, — хмыкнула Вероника. — Если помнишь, в конце марта выдались очень теплые дни. Как бы предчувствуя наш грядущий отъезд, я решила устроить большую уборку. Окна, просушка одеял… и так далее.

— Ясно, — сказала Марина. — Но с наступлением теплых дней это вполне естественно.

— Я перевернула в квартире буквально все.

— Тоже пока не вижу ничего ненормального.

— Я обнаружила тайник. Ну, может, тайник — это громко сказано… в общем, укромное место.

— Ага.

— Там было… попробуй угадать, что.

— Деньги?

— Нет. Не деньги, не любовные письма…

— Вероника, — напомнила Марина, — у нас же не треп… не нужно этой драматургии. Это был тайник Валентина? Я хочу сказать… не кого-нибудь из детей?

— Валентина, — сказала Вероника медленно. — Там были принадлежащие ему вещи… ну, трусы. Это были именно его трусы, понимаешь? Три пары.

— Хм, — сказала Марина, стараясь уразуметь смысл сказанного. — Три пары трусов в тайнике. Это все?

— Нет, — сказала Вероника, — то есть кроме трусов, там ничего не было, но это не все про трусы. Дело в том, что они были не совсем обычные. У всех этих трусов… этих пар трусов…

— Ну?

— Я боюсь, — сказала Вероника и понизила голос почти до шепота. — У них были вырезаны те места, куда упираются его чресла.

— Не поняла.

— Чего здесь не понять? — разозлилась Вероника, после туалета опять вполне смелая. Она машинально поискала глазами пепельницу и, не найдя, стряхнула пепел на пол. — Ты представляешь себе трусы?

— Мужские?

— Да какая разница! — Вероника отшвырнула сигарету куда попало, раскрыла сумочку, нервно покопалась в ней, вынула карандаш для бровей и нарисовала им силуэт на бумажной салфетке. — Вот трусы. А вот так вырезано. Ножницами, должно быть.

— Хм. Извини, я плохо соображаю в рукоделии…

— Только без намеков! — обиделась Вероника. — Во время сеансов я не камеристка, а пациент.

— Какие еще намеки? Мне просто кажется, что трусы от такой операции должны развалиться.

— О Господи, — досадливо вздохнула Вероника. — Тебе показать?

— А они у тебя с собой?

— Что ты! Я же восстановила тайник, притворилась, будто ничего не обнаружила. Но я сделала модель. — С этими словами Вероника бросила карандаш во все еще раскрытую сумочку и достала оттуда бумажный пакет, покрытый черно-бело-зелеными треугольничками универмага «Английский Крой». Она положила пакет себе на колени, извлекла из него изуродованный аксессуар и развернула его перед Мариной, держа снизу и сбоку от столика и при этом беспокойно оглядываясь, как арбатская спекулянтка в прежние времена. — Вот, смотри. Специально купила такие же, чтобы было один к одному.

Марина посмотрела.

— Как видишь, они действительно распадаются, но лишь частично, — прокомментировала Вероника, с облегчением укладывая пакет назад и разрывая на части салфетку с изображением.

— Ты специально покупала и портила трусы, чтобы показать мне, как это выглядит? — изумилась Марина.

— Отнюдь, — сказала Вероника, — я делала это скорее для себя. Нет-нет, да и посмотрю на них, подумаю… Я все пытаюсь понять, зачем это. И не могу понять. Марина, мне страшно. Ты не смотрела фильм «Федора»? Старый триллер, с молодым Брандо… (Марина покачала головой отрицательно.) Одна сумасшедшая кинозвезда решила сохранить вечную молодость, заставила несчастную девушку выдавать себя за нее… В общем, герой делает обыск… открывает комод… а там…

Вероника передернула плечами.

— Там были сложены белые перчатки. Огромное количество белых перчаток. Зачем? На какой-нибудь перчаточной фабрике это было бы в порядке вещей… но дома, в комоде… и в сочетании с прочими жуткими деталями…

— Ну, и зачем они были? — полюбопытствовала Марина.

— Чтобы скрывать истинный возраст рук. Но сюжет фильма здесь не при чем… я просто хотела описать тебе характер своего страха. Мне непонятно, и я боюсь.

— М-да, — сказала Марина. — В этом смысле, пожалуй, твои две проблемы и впрямь связаны. Я установила, что фактическим зерном первой проблемы является именно страх.

И она коротко пересказала Веронике мысли, возникшие у нее в конце первого сеанса.

— Вот оно что! — сказала на это Вероника. — Теперь я многое вижу в другом свете. Но, к сожалению, моя вторая проблема не исчерпывается одним лишь страхом. Дело в том, что меня теперь тянет к нему.

— К чему — к страху? к тайнику?

— К Валику; притом здесь целый клубок ощущений. Хотела бы я, чтобы это было лишь любопытством! типа, объясни, зачем испортил три пары трусов. Нет, Марина; это гораздо глубже. Здесь и гибельная, влекущая тайна, и вина перед ней — я уже думаю о нем больше, чем о ней, веришь? да и перед ним что-то вроде вины — ведь я долгое время считала его серой, ничем не примечательной личностью. А видишь, как оно все повернулось, — грустно сказала Вероника и закурила еще одну, третью по счету.