Испанский сон

Я был первым и, наверно, единственным, с кем Свен хотел поделиться своим горем. Я возвращался из аэропорта с тяжестью на душе; у меня было предчувствие, что больше я Свена не увижу. Раза три-четыре я звонил ему домой — автоответчик отвечал спокойным, хорошо знакомым мне голосом; мобильный телефон не отвечал… Я осторожно поинтересовался в его офисе, и мне сказали, что Свен взял экстренный отпуск и уехал. Никто не смог сказать мне, куда; я опять звонил по мобильному, и опять никто не отвечал…

Я перестал звонить. Я уже понял, что случилось что-то непоправимое, и просто ждал. Вместо Свена приехал угрюмый, грубый Аксель (кажется, даже и не швед) — впервые в жизни гетеросексуал раздражал меня своей ориентацией; я вздыхал по мягким манерам Свена и, кажется, даже желал обнаружить в своих вздохах эротический элемент. Не без труда я сошелся и с Акселем… конечно, не так близко, как со Свеном, но достаточно, чтобы задать ему вопрос о судьбе своего друга. Много он мне не сообщил. Все то же, о чем я и сам догадался: жаркая страна… небольшая группа туристов, несчастный случай… два трупа, Свен в их числе…

Теперь я уже более готов изложить Вам свою позицию, дорогая. Обратите внимание, что это история с приличными, обеспеченными, взрослыми людьми, вполне благополучными во всем, что не было связано с роковой страстью; даже смерть их была элегантна, этот так называемый несчастный случай — верю, никто никого не резал и ни в кого не стрелял. Заметьте, что я ни разу не употребил слово «наркотик». Если смерть порхает вокруг таких — что же тогда сказать о молодежи? Увлекающейся, неопытной, безработной? Теперь Вы улавливаете мою мысль? Не все так просто с сакральными предписаниями! Какая разница, Бог или нечто иное, высшее, указывает нам, мужчинам: так нельзя. А вам, женщинам — видимо, можно. Но получите же быстрее мое письмецо и читайте его (как в старину!), пока я придумываю некое логическое завершение.

Итак, мое отношение к этому двойственно. Заведомо обхожу стороной оды (Уайльд, Derek Jarman и т.д. и т.п.); заведомо обхожу стороной голубые фестивали, бары, газеты и прочую бьющую ключом социальную жизнь. Кстати, вот вам анекдотец не от НЖМД, а от моих коллег по работе (хотя я и не уверен, что они, в свою очередь, не содрали его с НЖМД). Прием у проктолога. Оторвавшись от точки исследования, врач выпрямляется и говорит пациенту: «Голубчик, так Вы же, оказывается, гей!» Тот разводит руками — что ж поделаешь, мол… «О, как интересно, — закатывает глаза врач. — Полагаю, Вы связаны с актерской средой?» — «Да нет…» — «Может быть, с музыкальной? Большой Театр, а? Интересно, с кем именно?» — «Да нет…» — «Значит, с художниками?» — «Да нет…» — «Но с кем же тогда?» — «Живу вот с Ваней… он в ЖЭКе сантехником…» Врач удивленно вскидывает брови: «Но, в таком случае, какой же Вы гей? — И добавляет с презрением: — Да Вы просто пидерас, извините!»

Ну ладно. Во всяком случае, этот анекдот вполне выражает мое личное отношение к вышеупомянутой социальной жизни; разумеется, не о ней речь. Упомянутая двойственность — моя истинная проблема — должна быть понятна Вам из рассказа. С одной стороны — эти полюбившиеся мне мягкие манеры… эта трагедия… не высоко ли это так же (скажем), как и женская любовь? Душа ведь просит! Не связи с подобным мне — я не рожден таким — но справедливости. Это первое — в точности то же, что и у Вас. Этот завистливый, восхищенный взгляд гетеросексуала. Неожиданный стыд от подглядыванья. Симпатия. Вы видите, дорогая? Ведь это лучшие чувства; даже эта зависть и то хороша.

А с другой стороны — пидерас он и есть пидерас; про то и Библия, и мои скромные наблюдения. Нехорошо-с! И тоже — не только мозг, но и душа.

Так что в этом вопросе душа моя — пополам…

До чего славно быть простым онанистом!

«Круизёр», заправленный самым вкусным бензином за всю свою жизнь, тихонько урча от полного удовольствия, весело мчался на юг по скоростной магистрали. Внутри «круизёра» находились трое. Вальд Писаржевский занимал место водителя, рядом с ним, посапывая в тревожной полудреме, забылся Сид Кампоамор, а сзади с куском веревки на ноге маялся страус Ники, не сознавая, что именно он является причиной броска по земной поверхности.

Как переменчива жизнь, думал Вальд. Еще вчера… нет, не так; еще неделю… еще две недели назад он важно восседал за своим унылым столом… занимался какими-то унылыми производственными вопросами… То ли дело сейчас: солнце, шоссе, славный ветерок… Душа поет! А мимо проносятся:

стада бизонов в травянистых предгорьях;

заросли юкки; виноградники (полностью вырубленные во времена «сухого закона», но терпеливо восстанавливаемые вот уже двадцать лет); плантации хлопка и острого красного перца;

пологие склоны; крутые, ребристые, палевые склоны; утесы, громоздящиеся гигантскими складками, и плоские каменные плато;

поперечные ручьи и речушки;

одинокий индеец на лошади, с винчестером за плечами, замерший неподвижно на вершине холма;

маленькие пуэблос — два десятка домишек, выкрашенных под необожженный кирпич;

поезда по железной дороге, там и сям выныривающей посреди холмов;

а внутри шоссе, за бетонным забором, с удвоенной скоростью мчал мимо поток встречного транспорта,

становящийся, однако, все жиже и жиже. Притом пейзаж вокруг тоже понемножку переставал радовать глаз. Все чаще горы отступали от шоссе, а живописные объекты сменялись охристой пустошью, все разнообразие которой составлял редкий, сухой низкорослый кустарник. Через часок-другой такого путешествия Вальд съехал на обочину и тормознул возле какой-то невзрачной таблички, намереваясь справить естественную надобность. Табличка гласила: «Не сходите с дороги. Змеи». Вальд почесал репу и решил терпеть до бензоколонки.

Настроение у него начало было портиться; впервые за время своего путешествия он подумал, что стол в кабинете, может, не так уж и плох. Но в это время пейзаж опять слегка ожил, а главное — подвернулась бензоколонка; после ее посещения Вальд вновь повеселел. Он включил приемник и настроил его на бодрую музыку. Мимо окон пронеслась целая куча домишек; стало совсем хорошо. Сид наконец проснулся.

— Где мы? — спросил он, протирая глаза.

— Проехали Лемитар и Лимитар, — с готовностью отозвался Вальд, — а еще город Сокорро, 9 тысяч человек населения.

— Как же, — заметил Сид, — знаю эти места! Именно здесь в 1598 году останавливался дон Хуан де Оньяте во время своего знаменитого путешествия.

— На воздушном шаре?

— Не подкалывай меня; в том году воздушных шаров еще не было. Теперь я понимаю, почему они отклонились к востоку от реки — глянь, какой рельеф. Да… с высоты птичьего полета все это выглядит совсем по-другому.

— Верю.

— А еще дальше к востоку здесь какой-то режимный объект, — сообщил Сид, — чертова уйма спутниковых антенн, метров по тридцать каждая. Что характерно, именно среди них разбился космический корабль инопланетян; жаль, не помню, когда именно. Интересно бы посмотреть, каковы они снизу…

— Предлагаешь заехать?

— Это не получится, — вздохнул Сид и неприязненно покосился на страуса. — Не успеем обратно к восьми.

Какое-то время ехали молча.

— Хотя мы и так не успеем, — неожиданно сказал Сид. — Дай-ка мне карту… Ну, так я и знал.

— Что? — встревожился Вальд.

— Прямой дороги в Мексику нету; нам придется проехать через штат Техас.

— Ну и что?

— Как тебе сказать, — со значением произнес Сид. — Техас, это тебе не хухры-мухры.

Вальд призадумался.

— Вальдемар, — ласковым голосом сказал Сид, разглядывая карту, — смотри-ка: в Нью-Мексико есть город под названием Страус.

— Ну и что?

— Да ничего… Я так, просто. Вдруг там тоже страусы живут.

Вальд погрузился в мрачное молчание.

— Вальдемар! — позвал Сид сладким голосом. — А Вальдемар!