Испанский сон

Сандра сложила телефон и улыбнулась.

— Процесс пошел, — сообщила она. — Вы упомянули о каких-то приключениях, которые пережили?

— О! — сказал Сид. — Это долго рассказывать; не перебраться ли нам в дом?

Сандра нахмурилась.

— Я люблю шалить в бассейне, — сказала она.

Воздухоплаватели переглянулись.

— Ловите меня, — внезапно приказала Сандра и, рыбкой соскользнувши с матраса, по-чемпионски понеслась вдаль по голубой воде. Сид с Вальдом, поднимая фонтаны брызг, устремились вдогонку. Сандра, мигом добравшись до мелкого места, уже стояла там по пояс в воде и громко хохотала, глядя на довольно-таки медленно приближавшихся к ней воздухоплавателей. Когда до нее было уже, казалось бы, рукой подать, она нагнулась и исчезла под водой. Вальд посмотрел на Сида и в тот же момент почувствовал, как мягкая, ловкая ладонь коротко заключила в себя его мужское достоинство и задорно дернула вниз — так же, как мальчишки дергают девочек за косы.

— Ой, — сказал Сид. — Она у меня…

— У меня тоже, — успокоил его Вальд. — Это шалости. Доволен?

— Давай поймаем ее.

— Может, страуса проще?

Сандра вынырнула.

— Пока вы меня не поймаете, — объявила она, — не дам вам ни себя, ни даже пива.

— Значит, — заключил Вальд, — нам суждено умереть от жажды.

— Хитрый, — сказала Сандра. — Хорошо, пива дам.

— А себя? — спросил Сид.

— Нет. Только если поймаешь.

— О’кей, — сказал Сид. — Давай пиво.

— Сними сам с матраса; я не помешаю тебе.

— Ты обещала дать.

— Ты хочешь, чтоб я тебе его принесла?

— Да.

— О’кей… — Она подплыла к матрасу, легко и изящно, как дрессированный дельфин, сняла с него банку пива и возвратилась к Сиду, так и стоявшему на мелководье. — Держи!

Сид схватил Сандру за руку. Сандра уронила банку и, как большая пойманная рыба, забилась у Сида в руках. Вальд подоспел к Сиду на помощь — следя, однако, чтобы не задеть золотую цепочку; Сандра дернулась еще пару раз и обмякла в их сильных объятиях.

— Вы хитрые, — шепнула она, закрывая глаза.

— Но мы поймали тебя?

— Да.

— Теперь ты наша.

— Да…

Воздухоплаватели повлекли женщину к лесенке.

Ее руки, уже обнимавшие было их обоих, внезапно напряглись. Она открыла глаза и подняла голову.

— Куда вы? — крикнула она. — Это нельзя!

Вальд попытался поцеловать ее. Она уклонилась. Ее глаза гневно расширились.

— Сейчас я обижусь! Не смейте вытаскивать меня!

— Но, Сандра…

— Нет, Вальд! Мы водные существа; я буду ласкова с вами, но только в воде. Скажи мне, чего ты хочешь? Я все сделаю для тебя… но в воде.

— Конечно, — сказал Сид. — На суше это пошло, грязно; настоящие шалости — только в воде.

— Милый! — страстно сказала Сандра Сиду и с жаром поцеловала его. — Я вижу, ты все понял… ах, как хорошо тебе будет прямо сейчас!

Их маленькая скульптурная группа по-прежнему стояла на мелководье. Сандра была между ними двумя, лицом к Сиду; капли воды сверкали на ее загорелой спине. Вальд ощутил желание и сам удивился этому; никогда в жизни он не трахался в прохладной воде. Он не думал, что это сможет у него получиться… тем более после ночного опыта, такого сладкого, но такого изнурительного…

Сандра исполнила легчайший нырок. Вальд увидел, как ее руки, преломленные слоем прозрачным и колеблющимся, опустились к Сиду на бедра. Светлые волосы веером расплылись, скрывая картину нежнейшей подводной ласки; Сид запрокинул голову и закрыл глаза. Голубые воды расступились, и перед Вальдом воздвиглась одна из прекраснейших задниц, когда-либо виденных им в жизни. Круглая, большая, упругая, она завораживала, как осьминог, единственным темно-лиловым глазом, расположенным посредине в обрамлении редких ресниц, и подобным лотосу цветком вместо твердого клюва. Диковинный осьминог был чудом пуще гигантского орла; кровь бросилась Вальду в голову. Пара плотных и гладких конечностей нащупала под водой Вальдовы бедра, заключила их в свои объятия и властно потянула к чудесному зверю. Золотистые лепестки распустились, поплыли навстречу Вальду по воде, обнажили таинственно поблескивающую, влекущую сердцевину; исходящий оттуда свежий аромат лишил Вальда остатков разума. Не в силах соображать более, Вальд ухватился за зверя обеими руками и запустил вовнутрь лотоса свой жадный, дрожащий от нетерпения хоботок.

Ступени спускались все ниже. Редкие слабые лампочки наводили страх; повеяло сыростью и могильным холодом. Наконец, показалась дверь. Человек в черном, человек в маске, из-под которой не было видно лица, тронул отполированное временем железное кольцо; дверь заскрипела. Если я правильно определила направление, подумала Марина, то мы уже чуть ли не под Кремлем. Она поежилась. Стало еще страшней; впрочем, страх был какой-то аттракционный, игрушечный.

Ее ввели в большой, но не очень высокий подземный зал, освещенный так же тускло, как и лестница, пустой, скупо декорированный, с куполообразным потолком и гладким каменным полом. Зал был круглым, если не считать широкой ниши напротив входа; там, в этой нише, более ярко освещенной, чем все остальное, на каменном возвышении стоял длинный стол и за ним — несколько закутанных в темное фигур в высоких креслах, обращенных к залу.

Ее подвели к центру зала, где камнем другого цвета был выложен круг в полметра диаметром, и оставили стоять в этом круге. Она попыталась рассмотреть сидящих за столом. Их было пятеро; как ей показалось, все они были мужчинами… разглядеть что-либо еще было невозможно — капюшоны скрывали черты их лиц.

— Покайся, несчастная, — сказал человек в центральном кресле.

Она не узнала человеческого голоса. Что-то громоподобное затряслось у нее в ушах, многократно отдаваясь от камня, грозным звоном вторгаясь в мозг и наполняя его настоящим, не игрушечным ужасом. Она вздрогнула и затравленно огляделась. Стайка охранников в черном смотрела на нее с любопытством, без малейшего сочувствия.

— В чем? — спросила она.

— А хоть в чем, — сказал человек. — Грехи твои неисчислимы; вся твоя жизнь была одним сплошным грехом. Поэтому ты можешь говорить о любом своем деянии.

— Судя по вашим словам, — сказала Марина, овладевая собой посредством отчаянного внутреннего усилия, — вы хорошо знаете всю мою жизнь. Если так, то какой же мне смысл говорить об этом?

— Не умничай, — сказал этот человек тоном инквизитора, — не впадай в новый грех своей неуемной гордыни… Разумеется, любая твоя попытка что-то доказать или в чем-то оправдаться будет признана тщетной. Однако ты можешь покаяться; Бог наш милостив и велик. Кто знает, не найдется ли в Его бесконечной щедрости слово прощения даже для такой, как ты?

Пока он говорил свою довольно длинную тираду, Марина пришла в себя окончательно. Ей все еще было страшно по-настоящему, но ничего потустороннего в этом страхе уже не осталось. Она уже владела собой; она ощущала себя точно так же, как очень давно, в темном погребе, когда три злодея приехали на мотоцикле, чтобы причинить ей вред.

— Я не знаю, кто ваш Бог, — сказала Марина, — как и не знаю, кто вы сами… Поскольку меня привели сюда против моей воли и ничего мне не объясняя, я не думаю, что ваш Бог хорош. И если уж Он благословляет такие ваши поступки, которые сами по себе скорее всего являются грехом, то я не верю в такого Бога… а коли так, следовательно, не нуждаюсь в Его прощении.

— В таком случае, — сказал человек, — мне жаль тебя, ибо ты обрекаешь себя на страшные муки.

— Вы имеете в виду муки ада, — уточнила она, — или нечто более реальное?

— И то, и другое, — сказал человек.

— Что ж, — сказала она, — если вы хотите мучить меня, это другое дело, и никакой Бог здесь не при чем. Скажите просто, что вы бандиты или садисты; а творить зло, прикрываясь именем Божиим — в конце двадцатого века это просто смешно. Вдобавок я не совсем уверена, что вы не ошиблись. Я тихий, скромный человек… работаю медицинской сестрой в больнице… доходы мои ниже некуда, связей нет, и никакими своими действиями — даже если с какой-то точки зрения они и грешны — я не могла задеть решительно ничьих интересов.