Змеи и серьги (Snakes and Earrings)

Ама той ночью домой так и не вернулся. Что-то случилось, это ясно как день. В конце концов, мы уж сколько с ним вместе живем – и за все это время ни одного, ни единого раза не было, чтоб он ночевать не пришел. Он же жутко совестливый, он понимает – надо вернуться в комнату, где жду его я. У нас всегда так было, мы уже твердо знали, что так все и останется. Да он, даже если совсем немножко на работе задержаться собирается, и то всегда звонит – меня предупредить! Я попробовала дозвониться ему по мобильнику – сразу автоответчик, даже одного звонка не было. Я позже еще попробовала, и еще, и еще… с тем же результатом. Я всю ночь не спала, к утру под глазами чудовищные мешки были. Что делать – я не знала и все сильнее злилась на Аму за то, что бросил меня тут одну. Интересно, о чем он вообще думает! И – чем сейчас занимается? Я злилась… а где-то глубоко внутри зарождалось мерзкое чувство – часть моей жизни тихо идет к концу. – Ама…

Мой жалкий голос эхом отдался в комнате. В комнате, в которой больше нет Амы. Я же двухграммовый стержень вставила, хотела ему показать! Я хотела, чтоб он улыбался, чтоб радовался за меня! Хотела, чтоб он был доволен, ведь я – еще на шаг ближе к раздвоенному языку7! Чтоб он доставал меня за бутылку сакэ, выпитого в одиночку!.. Наконец мне все ж таки удается заставить себя перестать. Собираюсь. Открываю дверь. Выхожу из дома с новой волей к действию.

– Скажите, а чтобы заявление о пропаже человека подать, обязательно членом семьи надо быть? – спрашиваю полицейского в местном участке.

– Нет, не обязательно.

С каким бы я кайфом врезала этому копу за его полное наплевательство!

– Когда будете подавать заявление, непременно принесите фотографию своего молодого человека.

Я выхожу, не позаботившись ответить. Я почти бегу – только неизвестно куда. И только потом до меня враз доходит кошмар ситуации.

– Я ж имени Амы не знаю… – шепчу вслух.

А без имени я не смогу даже подать заявление!

Я встречаюсь с Шибой-сан. Он глядит в мое перекошенное от злости лицо – так, будто хочет что-то сказать.

– Как зовут Аму? – спрашиваю.

– Чего? Слушай, ты о чем?

– Ама домой не вернулся. Мне надо подать заявление о пропаже человека.

– Не понял, ты что, даже имени его не знаешь?

– Не знаю.

– Да ведь вы живете вместе!

– Точно, – говорю, а глаза уже наполняются слезами.

– Не реви. Ты небось сто раз видела его имя – на дверной табличке там, на письмах, на счетах… в таком духе, – говорит Шиба-сан и смотрит на меня с изумлением, наверно, его слезы мои внезапные удивляют.

– Амино имя на дверях не написано. А в почтовом ящике у нас – только рекламы до фига… я уже сто лет его и не открывала.

– Да чего ты вообще так напрягаешься? Ну, не было его одну ночь… Я уверен, все с ним нормально. Не впадай ты в панику – подумаешь, парень один раз ночевать не пришел! Он, знаешь ли, уже не маленький.

Такая неспособность въехать в ситуацию стала бесить меня уже всерьез.

– За все время, пока мы живем вместе, Ама ни разу не задерживался, не предупредив меня! Даже если на полчаса опоздает – обязательно звонит!

Шиба-сан изучал взглядом прилавок Молчал. Наконец поднял на меня глаза и пробормотал:

– Ну а все-таки…

Может, мне и правда не стоит так дергаться? В голову приходит – наверняка Шиба-сан прав. Не о чем мне беспокоиться. Он правду сказал – подумаешь, одна ночь… Только – нет и нет! Надо искать Аму. И тогда, чуть подумав, я швыряю на стол своего козырного туза:

– Возможно, Ама убил человека.

– Ты про того сутенера в Синдзюку, о котором мне копы говорили?

– Это все из-за меня. Надо было просто не связываться с этим парнем, и Ама бы в жизни не стал его бить. Я не думала, что он умрет! Даже когда статью в газете прочитала – и то не подумала, что это про него! Я уверена была – это кого-то еще убили! Я и не думала, что это Ама!..

– Так… если подашь заявление – Аму на раз могут взять копы. Может, он узнал, что его полиция ищет, и в бега ушел? Тогда ему гораздо проще свалить, если мы с тобой сделаем вид, что вообще ничего про него не знаем.

– Но я за него беспокоюсь! Правда страшно – не знать, где он, что с ним, о чем он думает… И – нет, просто так, в одиночку, Ама бы никогда не сорвался. Он бы обязательно мне сказал. Он бы попросил меня с ним уехать!

– Ладненько. Тогда пошли.

Шиба-сан запер магазинчик и мы пошли в полицию. Шиба-сан сам заполнил бланк заявления. Отдал полицейским фотографию Амы, голого по пояс.

– Я и не знала, что у тебя есть его фотография, – говорю.

– Чего? А, ну да, я когда дракона ему набил, тогда и щелкнул.

– Господин Кадзунори Амада… – сказал коп, глядя в бланк. Я тогда впервые узнала настоящее имя Амы. Помню, подумала – значит все-таки не Амадеус. Сказала себе – черт, вот увижу его снова – и устрою же я ему за такое вранье веселенькую жизнь… и заплакала от этой мысли. Сначала просто всхлипывала. Потом слезы хлынули потоком, я никак остановиться не могла. Странно, чувствовала я себя вполне спокойно, а вот слезы вселились и лились…

– Как ты? – спросил Шиба-сан и по волосам меня погладил. Только я никак слезы унять не могла, вышла из полиции – прямо рухнула на ближайшую скамейку… ПОЧЕМУ?! Ну ПОЧЕМУ он так вдруг взял и исчез?! Я согнулась и зарыдала в голос. .

Чуть позже пришел Шиба-сан – закончил наконец с бумажками мучиться. У меня в глазах еще все плыло, слезы текли ливнем. Вытиралась я рукавом пальто, чувствуя себя при этом совершенным ребенком. Мы с Шибой-сан поехали назад, в квартиру Амы, на такси.

– Ама?! – кричу я от дверей. Ответа нет. Шиба-сан сзади перебирает мои волосы, гладит, вытирает слезы, которые снова бегут по щекам. Только мы входим в комнату – я сползаю на пол, прямо на паркет, и плачу, плачу…

– ПОЧЕМУ?! ЗАЧЕМ?! – вою. Бью кулаками по полу. Перстень, который мне Шиба-сан подарил, глухо стучит о паркет, и отчего-то от этого стука я плачу еще сильнее. ПОЧЕМУ?! ПОЧЕМУ он оставил меня так – одну?! Слезы останавливаются. Чувствую, как внутри меня нарастает злоба. Стискиваю зубы – так, что челюсти ноют, так, что слышу какой-то хруст во рту. Шарю пальцами… ясно, от зуба кусок откололся. Языком проникаю в трещину. Проглатываю осколок

– Стань мною, – шепчу, – стань плотью и кровью моей…

Отныне я хочу, чтобы мною стало ВСЕ. Потому что я так хотела, чтоб частью меня был Ама. Он любил меня. Лучше бы он соединился со мной раз и навсегда, чем исчезнуть из моей жизни! Тогда бы мне не пришлось оставаться одной. Без него. Он говорил: я для него – все… Почему он пропал? Как посмел он пропадать?! Зависшее в комнате молчание вспарывает дикий крик крик боли, рожденный где-то в моих глубочайших глубинах. Открываю общую нашу с Амой шкатулку для драгоценностей. Достаю новый стержень-«гвоздик». До двухграммового я растянула дырку только вчера, дальше не получится, хоть ты тресни. Но я все равно достаю из шкатулки «невесомый» стержень – «нулевку» из халцедона-и вижу, как белее бумаги становится лицо Шибы-сан, неожиданно осознавшего, ЧТО я собираюсь сделать.

– «Нулевка»? У тебя же вчера еще четырехграммовка была!

Я даже не оборачиваюсь. Даже не даю себе труда воспринять слова Шибы-сан. Просто подхожу к зеркалу, пристально смотрю в стекло, вытаскиваю двухграммовый стержень и начинаю впихивать в дырку «нулевку». В середине процесса меня передергивает от острой боли, но я не останавливаюсь – забиваю стержень до конца. Шиба-сан протягивает руку – остановить… нет, уже поздно. Гвоздь плотно, удобно сидит у меня в языке.

– Какого хуя ты творишь?!

Шиба-сан силой открывает мне рот. Смотрит. Лицо – мрачное.

– Ну-ка высунь язык!

Я выполняю приказ. По языку бежит кровь, падает на паркет, смешивается там со слезами, которые недавно бежали по моим щекам.

– Вытащи сейчас же.

Мотаю головой. Его лицо каменеет.

– Говорил же я тебе: не гони лошадей… – шепчет он и сжимает меня в объятиях.

Он обнимает меня. Крепко. Впервые. Я не представляю, что делать, – просто устраиваюсь поудобнее в его руках и сглатываю кровь, льющуюся с языка.