Змеи и серьги (Snakes and Earrings)

Ама в туалет пошел, и тут Шиба-сан через стол перегнулся и по волосам меня погладил.

– Только без нытья, лады?

– Да уж это точно, – говорю. Смотрим друг другу в глаза и улыбаемся.

– Я тебе потрясающую тату набью, – говорит он, и в голосе его – такая сила… я прямо рада, что его встретила!

– А тебе и не трудно будет, с твоим-то талантом, – замечаю.

– Бог в пальцах, – отвечает Шиба-сан с едкой усмешкой. Поворачивает руку, лежащую на столе, ладонью вверх. – Вот только… что ж мне делать, если я желание убить тебя пересилить вдруг не смогу?

– Ну, тогда, значит, убьешь, – отвечаю и пива отхлебываю. Краем глаза замечаю – вон Ама из сортира возвращается.

– Хорошо. Потому что никогда и никого мне еще так отчаянно убить не хотелось, – говорит Шиба-сан меньше чем за секунду до того, как Ама за столик уселся, на лице – широкая, радостная улыбка.

– Туалет – весь в блевотине. Я как увидел, самого чуть не вырвало!

От сообщения Амы атмосфера как-то резко нормализовалась. Я сидела между парнем, который из-за меня человека в кровавое месиво превратил, и парнем, который о смерти моей мечтал, и лениво думала – интересно, а может, однажды кто-то из них меня убьет?

Через два дня Ама все алкогольные напитки из холодильника вытащил и в кухонный шкафчик убрал. А шкафчик на висячий замок запер!

– Ты чего творишь?! Ведешь себя, будто я алкоголичка какая!

– А ты очень даже и не без того, – отвечает Ама и ключ себе в карман сует. – И не вздумай, пока меня не будет, пиво себе в супермаркете покупать! – сказал и ушел на работу.

Нет, ну за кого он меня принимает? За идиотку или как? Уж один-то день я точно без алкоголя проживу, думаю – и шкаф-чикс презрением локтем пихаю. Но к тому времени, как Ама с работы вернулся, я, надо признать, уже ни о чем, кроме пива, и думать не могла. Да, по сути, не больно и удивительно – я ж каждый день поддаю, а к ночи вообще надираюсь, причем уже довольно давно. Наверно, это уже настолько частью моей жизни стало, что я не особо и замечала, ни сколько пью, ни как сильно к алкоголю привыкаю. Чем больше времени проходило, тем больше я зверела, Ама с работы вернулся – я на нем злость и сорвала. Только мне кажется, он чего-то типа этого и ожидал, так что просто успокоить меня постарался.

– Я тебя предупреждал, – говорит, – ты, может, и сама не замечаешь, но алкогольная зависимость у тебя уже есть.

– Да отъебись ты! – ору. – Пиво тут ни при чем, это рожа твоя дебильная меня раздражает!

– Ладно, Луи, как скажешь. Ты просто постарайся не думать про алкоголь. Поужинай и ложись пораньше. Завтра будет трудный день.

Ама меня еще и утешает?! Тут уж я совсем осатанела. Но все равно пошла переодеваться на выход. Ужин паршивый был – дешевое тушеное мясо кусками, миска риса и, ясно, никакого пива. Все настолько пресное, что я его острым соусом прямо залила, хоть сколько-нибудь посъедобнее сделать. Ама меня все сильнее раздражал – все посматривал, как слишком заботливая мамаша, честное слово! Я, наверно, раз десять ему по шее дала, если не больше.

Пришли мы домой. Ама раскомандовался не на шутку – то сделай, это – нельзя… А когда я из душа вышла, он на меня теплую футболку натянул и еще молока теплого чашку чуть не силком в рот влил, к тому же – черт знает сколько сахару туда вбухал. А потом в постель меня отправил, хотя всего восемь вечера было.

– Нет ни единого шанса, что у меня получится заснуть так рано. Я, по-твоему, в котором часу вчера спать легла?

– Да ты хотя бы попробуй, Луи. Ну, хочешь, я тебе овец посчитаю?

Я слова сказать не успела, а он уже начал… так что я просто сдалась и закрыла глаза. Где-то на сотой овце счет замедлился, а потом он вдруг обнял меня и прижал к себе.

– Можно я завтра с тобой пойду?

– У тебя же завтра работа, – отвечаю, и он печально опускает голову.

– Я не то чтобы не доверяю Шибе-сан, просто беспокоюсь немножко. В смысле, вы ж там только вдвоем будете, да?

– Не о чем тебе беспокоиться, – вздыхаю тяжело. – Он профессионал. Он приставать ко мне не собирается. – Это я говорю весьма твердым голосом.

– О’кей, – соглашается он, но, по всему видно, без особой радости. – Ты все-таки поосторожней. Я серьезно. Иногда и представить себе трудно, что у этого парня на уме.

– Ну, знаешь ли, не каждого так легко раскусить, как тебя.

Ама смеется, но как-то невесело. Раздевает меня. Переворачивает на живот. Снова и снова целует и гладит мою спину.

– Угу, значит, завтра у нас здесь дракон танцевать будет…

– И Кирин тоже.

– Наверно, стыд и срам калечить такую прекрасную белую кожу. Но я уверен – с тату ты еще сексуальнее смотреться будешь.

Он ласкает, ласкает мою спину… потом придвигается, входит в меня сзади. Как обычно, кончает он мне на лобок. Как обычно, крою его последними словами и тащусь в ванную. Выхожу. Он в очередной раз извиняется и делает мне массаж – с ног до головы. Тело мое расслабляется, сознание затуманивается, чувствую, как меня обволакивает сон. И последнее, о чем я в тот день успеваю подумать, – это как бы дырку в языке до десятиграммовой серьги завтра утром растянуть перед тем, как из дома выйду.

На следующий день, когда я прихожу в «Желание», знак «Закрыто» на дверях уже висит. На улице жарко, даже мое тоненькое платье от пота уже промокло. Дверь не заперта. Открываю – и вижу: Шиба-сан за прилавком сидит, кофе пьет.

– Добро пожаловать, – говорит он весело. Идет за мной в заднюю комнату. Замечаю – рисунок дракона с Кирином уже на столе лежит. Он достает черную кожаную сумку, кладет на стол, не торопясь открывает. Внутри – целая коллекция инструментов, для чего они – понятия не имею. Палочка с кучей иголок на конце, к примеру, или столько разных чернил…

– Нормально вчера выспалась?

– Да уж, Ама меня в восемь вечера в постель отправил.

Шиба-сан хмыкнул, застелил кровать несколькими простынями.

– Так Теперь раздевайся и ложись. К тумбочке лицом, – говорит и вытаскивает, даже не глядя в мою сторону, из сумки иглы и чернила. Так что я снимаю платье, лифчик и ложусь на кровать. – Сегодня мы контур набивать будем. Это – форма всей тату, так что если изменить что-нибудь хочешь – давай говори прямо сейчас.

Я отталкиваюсь руками от кровати. Приподнимаюсь. Оборачиваюсь. Смотрю на него.

– У меня к тебе только одно замечание: хочу, чтоб ни у дракона, ни у Кирина не было глаз.

Секунду Шиба-сан, похоже, так поражен, что рта раскрыть не может.

– В смысле, ты не хочешь, чтобы я зрачки прорисовывал?

– Да. И хрусталики – тоже.

– Но… почему?

– Ты когда-нибудь легенду о гарю-тенсей слышал? Ну, знаешь, ту, где живописец Чоюсу на стенах храма белого дракона рисовал? Ну вот, а когда он глаза нарисовал, дракон ожил и улетел на небо.

Шиба-сан медленно кивает. Смотрит в пространство, потом – опять на меня.

– Ладно, я понял. Глаза делать не буду. Но чтоб у морд незаконченного вида не было, наверно, глазницы придется посильнее зеленым оттенить – хоть какая замена. Так тебе нормально будет?

– Так будет классно. Спасибо, Шиба-сан!

– Эгоистичная ты девица, – смеется он, садится на табурет у края кровати и треплет меня по щеке. Потом сбривает пушок у меня на спине – от левого плеча до бедра, протирает лоскутом марли, смоченным в дезинфицирующем растворе, и через кальку намечает на теле контуры рисунка. Потом подносит мне зеркало и спрашивает – как, нормально? Я говорю – все отлично. Он принимается рыться среди своих инструментов, пока не находит что-то, похожее на толстую шариковую ручку на длинной рукояти. Я так понимаю, что именно этой штукой он мне тату набивать и будет. Оборачиваюсь. Демонстрирую Шибе-сан свой язык. Говорю:

– Смотри, я уже до десятиграммовой растянула!

Он ослепительно улыбается. Говорит:

– Все путем. Только все-таки не надо лошадей гнать. Это тебе не уши. Вот внесешь в язык инфекцию – сразу узнаешь, что такое НАСТОЯЩАЯ боль.

– Я аккуратненько, – обещаю.