Змеи и серьги (Snakes and Earrings)

– Больно, да? – Он проводит пальцем по моим губам.

– Да уж.

Он взъерошивает мне волосы.

– Ладно. Поехали.

Он касается прохладной от резиновой перчатки рукой моей спины. Я торопливо киваю и почти сразу же чувствую резкую боль в спине. Не настолько, правда, больно, как я ожидала, но все равно – тело невольно напрягается каждый раз, когда игла протыкает кожу.

– Ты постарайся выдыхать, когда я иголку втыкаю и когда вытаскиваю.

Делаю, как велено. Становится малость полегче. Шиба-сан работает своими иглами спокойно, ритмично, так что часа через два набивать мне на спину контур он уже закончил. И за все это время ни слова не сказал – я время от времени на него посматривала, но он полностью на работе сосредоточился, даже пот со лба вытереть – и то не прервался. Убрал наконец иглу, спину мне полотенцем вытер, потянулся и шеей затекшей покрутил.

– А ты и впрямь потрясающе боль терпишь, это точно. Кто в первый раз приходит – те обычно не переставая скулят.

– Правда? Я, наверно, просто нечувствительная. Может, это признак фригидности?

– Да уж Недавно, помню, фригидностью и не пахло.

Он прикуривает. Жадно, глубоко затягивается. Потом сует сигарету мне в рот. Достает еще одну – уже для себя.

– Очень мило с твоей стороны.

– Не очень, – говорит. – Первая затяжка – всегда самая сильная.

– А я вот считаю – не первая, а вторая.

Он тихонько хмыкает, но ничего не возражает.

– А желание меня убить – оно у тебя возникало или как?

– Возникало. Пришлось полностью на тату сконцентрироваться, лишь бы только об этом не думать.

Я, по-прежнему лежа на животе, протягиваю руку. Стряхиваю пепел с кончика сигареты в пепельницу. Смотрю, как он падает кучкой, потом слежу взглядом за крошечными случайными хлопьями, разлетающимися по кровати.

– Если когда-нибудь захочешь умереть – давай я тебя убью. – Шиба-сан касается ладонью моего затылка.

Я улыбаюсь. Киваю. Он улыбается в ответ.

– А можно будет оттрахать твое мертвое тело? – спрашивает он.

– Вот уж что случится с моим телом после смерти, на это мне точно плевать, – пожимаю плечами.

Не зря же говорится – молчит, как мертвый! А в этом случае нет ничего нелепей и бессмысленней, чем невозможность высказать свое мнение. Я поэтому всегда удивлялась – ну, на кой дьявол людям тратить уйму денег на надгробия? Для меня, например, абсолютно без разницы, что там будет происходить с моим телом, если в нем уже не будет жить разум. Да пусть хоть собакам на съедение кинут – и то плевать!

– Только боюсь, если я не буду видеть твоих страданий, то у меня, наверно, и не встанет.

Шиба-сан хватает меня за волосы. Тянет голову вверх Шейные мышцы сводит от внезапного давления. Он берет меня за подбородок, заставляет взглянуть вверх.

– Отсосать хочешь?

Я неожиданно киваю – так, словно понимаю: говорить «нет» Шибе-сан у меня нет ни права, ни желания. Он так сильно меня душит, как будто и впрямь собирается убить. А потом трахает – но на этот раз только сзади, видно, спину мою старается поберечь. Мы уже закончили – а он все еще на спину мою смотрел. Лифчик я, по понятным причинам, надевать не стала, просто платье натянула. Шиба-сан, по пояс голый, сидел, глядел на меня неотрывно. Я оглядывалась, искала мусорную корзину, чтоб салфетку, спермой перемазанную, выбросить, – и вдруг слышу слабый такой звук. Шиба-сан, похоже, тоже услышал – обернулся в ту сторону, откуда звук доносился, и нахмурился.

– Может, это покупатель? Ты дверь-то запер? – спрашиваю.

– Забыл запереть. Но знак «закрыто» точно повесил.

Только-только Шиба-сан успел договорить, – дверь открывается.

– Луи? – врывается Ама.

– Привет. Мы как раз закончил и. А тебе вроде сейчас на работе надо быть? – сказал Шиба-сан с хорошо разыгранной невинностью. А я секунду как громом пораженная стояла, думала, что бы тут за хрень началась, зайди Ама хоть на пару минут раньше!

– Я пораньше отпросился. Сказал, у меня жуткий запор.

– У тебя на работе сотрудникам из-за запора раньше уходить разрешают? – спрашиваю с сомнением.

– Нет, шеф мой, конечно, в восторг не пришел, но все-таки отпустил, – отвечает Ама, не улавливая сарказма в моем тоне.

Я успеваю засунуть салфетку под простыни на кровати. Тут Ама замечает мою тату. Обалдевает от восторга. Говорит:

– Bay. Офигеть… Спасибо, Шиба-сан! Да, кстати, – он оборачивается к Шибе-сан, – ты тут случайно подкатываться к Луи моей, надеюсь, не пробовал?

– И не думал. На мой вкус, слишком уж она тощенькая.

Ама, похоже, успокоился.

– Эй, а почему?.. – начинает он неожиданно. Не договаривает, но смотрит изумленно.

Гляжу на него. Надеюсь, он не заметил, какая у меня сейчас виноватая физиономия. Украдкой кошусь на Шибу-сан – он тоже слегка напрягся.

– Почему ни у Кирина, ни у дракона глаз нет?!

Вздыхаю с облегчением. Говорю – это я сама попросила, объясняю так же, как Шибе-сан недавно.

– Понял, – говорит, – только у моего дракона глаза на месте, и никуда он не улетел.

Шлепаю его легонько по затылку за идиотские комментарии. Натягиваю назад на плечо бретельку от платья.

– Ванну пока не принимай. Под душ полезешь – прямо на спину струю воды не направляй. Мочалкой не три. Полотенцем будешь вытирать – только слегка похлопывай. Не забудь – два раза в день спиртом протирать надо. Спиртом протрешь – какой-нибудь крем увлажняющий нанеси. И постарайся, чтоб спина под солнце не попадала. Увидишь, примерно через недельку корочки появятся. Что хочешь делай – но расчесывать не смей. Вот отпадут корочки, припухлость сойдет – тогда к следующему этапу переходить будем. По-любому, как только корочки отпадут – звони мне, – говорит Шиба-сан и по плечу меня легонько треплет.

– Будет сделано, – мы с Амой хором.

– Сходить поесть не хотите? – спрашивает Ама.

Шиба-сан отвечает – нет, для него слишком рано, так что мы с Амой одни уходим. Всю дорогу домой я как могу шею выворачиваю, все на спину свою поглядеть пытаюсь. Вижу на плече детали Кирина и дракона – те, что платьем не прикрыты. Замечаю – Ама на меня глядит с каким-то странным чувством.

– Ты чего? – спрашиваю, но он только отворачивается и мрачнеет. Я от этого молчаливого неодобрения тихо звереть начинаю. Демонстративно ускоряю шаг – иду теперь чуть впереди него. Он видит – я вроде уходить собралась, ловит мою руку, подскакивает, старается подстроиться под мой темп, но выражение на лице – то же.

– Луи, а зачем ты туда платье-то надела? В смысле – тебе ж, чтоб тату набить, все равно до трусиков раздеваться пришлось, так?

– Просто подумала – потом в платье удобнее будет, чем в футболке.

Он молчит, головы не поднимает, только сильней вцепляется в мою руку. Останавливаемся на красный свет – и вот тут-то он внезапно смотрит мне в глаза.

– Я жалок, да? – спрашивает. Чувствую что-то вроде сострадания.

Мне всегда больно видеть, если парень так безоговорочно кому-то отдается.

– Есть малость, – вздыхаю.

Он неловко улыбается. Когда я тоже отвечаю улыбкой, обнимает меня, прижимает к себе так крепко, что прохожие коситься начинают.

– А тебе жалкие парни не нравятся?

– Не так чтоб очень.

Он прижимает меня еще крепче, уже дышать трудно становится.

– Ты уж прости. Только ведь ты понимаешь, я же вижу… люблю я тебя, Луи.

Отпускает он меня наконец. Вижу – глаза у него красные, прямо на торчка похоже. Глажу его по голове, и он хохочет – как маленький, глупый ребенок.

Нажралась я в ту ночь до упаду – в прямом смысле слова. Но Ама, похоже, только кайф ловил, когда со мной возился, так что это не проблема была. С той поганой истории в Синдзюку уже целый месяц прошел, а мы с Амой по-прежнему вместе. Все в порядке, говорю себе, все будет просто замечательно. Пирс в язык я себе уже забила, а очень скоро – жду не дождусь – уже и тату моя готова будет, и язык свой раздвоенный я заполучу. Вот любопытно, так основательно изменять себя – это оскорбление замыслов Господних или акт совершенной свободы воли? А потом я подумала – у меня ничего нет. Ни имущества, ни привязанностей, даже ненависти к кому-нибудь – и то нет. И появилась странная уверенность – ни татуировка моя, ни язык раздвоенный, ни будущее мое – нет, ничего из этого ни смысла, ни значения не имеет.