1919

Ричард Элсуэрс Севедж

Дик и Нед чувствовали себя довольно погано в то утро, когда увидели плавучий маяк Файр-Айленда. Дику мало улыбалась перспектива приехать в Божью страну без гроша денег и быть призванным в армию; кроме того, он очень беспокоился за свою мать. А Нед жаловался только на запрещение спиртных напитков во время войны. Оба они порядком раскисли от огромного количества коньяку, выпитого за время плавания. Пароход уже плыл по сланцево-зеленому мелководью у берегов Лонг-Айленда, теперь уже ничего не поделаешь. Тяжелый туман на западе, а потом похожие на коробки дома – казалось, что они тонут в воде, – а потом белая полоса пляжа Рокавей, американские горы Кони-Айленда, покрытые яркой летней листвой деревья и серые с белой каемкой стандартные дома Статен-Айленда, сердце сжималось – до того все это было родное. Когда иммигрантский буксир стал рядом с пароходом, Дик, к величайшему своему удивлению, увидел Хайрама Хелси Купера, в кителе хаки и крагах, поднимавшегося по сходням. Дик закурил сигарету и постарался сделать трезвое лицо.

– Как я рад видеть тебя, мой мальчик… Твоя мать и я, мы… э…

Дик перебил его и познакомил с Недом. Мистер Купер, на котором был майорский китель, взял его за рукав и увел на палубу.

Когда сойдешь на берег, надень лучше военную форму.

Слушаюсь, сэр, только она у меня очень потрепанная.

– Тем лучше… Ну как? Я думаю, за океаном – сущий ад… Там не до служения музам, э?… Ты сегодня же вечером поедешь со мной в Вашингтон. Мы очень волновались за тебя, но теперь все кончено… Я вдруг понял, какой я старый и одинокий. Слушай, мальчик, твоя мать – дочь генерал-майора Элсуэрса, верно?

Дик кивнул.

– Ну конечно, как же иначе? Ведь моя блаженной памяти жена приходилась ему племянницей… Ну ладно, иди надень форму и помни – говорить буду я.

Надевая старую форму санитара, Дик думал о том, как неожиданно и сразу мистер Купер состарился, и ломал себе голову, каким образом выпросить у него пятнадцать долларов, которые он задолжал в пароходном баре. Нью-Йорк казался удивительно пустынным и осиротелым в полуденных лучах летнего солнца; ну вот он и дома. На Пенсильванском вокзале у всех входов и выходов стояли полицейские и агенты в штатском и проверяли документы у всех молодых людей, кто не был в форме. Когда он и мистер Купер бежали по перрону к поезду, он увидел загнанную в угол унылого вида кучку людей, оцепленную потеющими фараонами. Усевшись в салон-вагоне, мистер Купер отер лицо носовым платком.

– Понимаешь, почему я посоветовал тебе надеть форму? Ну так как же, очень страшно было?

– Да, неважно, – рассеянно сказал Дик. – И все же мне очень не хотелось возвращаться.

– Знаю, знаю, мой мальчик… А ты, должно быть, не ожидал увидеть твоего старого наставника в военной форме… Что делать, каждый должен отдать все силы. Я служу в закупочной конторе интендантства. Начальник нашего отдела личного состава – генерал Сайке. Оказывается, он когда-то служил в одном полку с твоим дедом. Я говорил ему о тебе, о том, что ты побывал на двух фронтах, знаешь языки и тому подобное… Словом, он, естественно, очень заинтересовался… Я думаю, мы тебя сразу же устроим.

– Мистер Купер, это… это необыкновенно любезно… – пролепетал Дик. – Страшно мило с вашей стороны, что вы принимаете во мне такое участие.

– Мой мальчик, я не понимал, как ты мне необходим… твоя болтовня о музах и античности… покуда ты не уехал…

Грохот поезда заглушил голос мистера Купера. «Ну вот я и дома», – все время стучало в голове Дика.

Когда поезд подошел к Западно-Филадельфийскому вокзалу и остановился, единственным звуком, нарушившим тишину, было ровное гудение электрических вееров. Мистер Купер нагнулся и похлопал Дика по колену.

– Только одно ты мне должен пообещать… Никаких пацифистских разговоров до победного конца войны. Когда будет заключен мир, тогда можно будет писать об этом стихи… Тогда мы все будем бороться за вечный мир… А что до того пустячного инцидента в Италии… это ничего… Забудь о нем… Никто о нем ничего не знает.

Дик кивнул, ему было неприятно чувствовать, что он краснеет. Никто из них не сказал больше ни слова, покуда проводник не прошел по вагону, возглашая:

– Пожалуйте обедать в вагон-ресторан!

В Вашингтоне («Вот ты и дома», – все время стучало в голове Дика) мистер Купер занимал номер в отеле «Уиллард», он уложил Дика на складную кровать, так как отель был переполнен и нигде в другом месте нельзя было достать номера. Уже завернувшись в одеяло, Дик услышал, как мистер Купер на цыпочках подошел к его кровати и остановился над ним, тяжело дыша. Он открыл глаза и улыбнулся.

– Да, мой мальчик, – сказал мистер Купер, – хорошо, что ты дома… Спи спокойно. – И пошел к своей кровати.

Наутро его представили генералу Сайксу.

– Этот молодой человек хочет служить своей родине, – сказал мистер Купер высокопарно, – подобно тому как служил ей его дед… Он был столь нетерпелив, что ушел на фронт еще прежде, чем его родина вступила в войну, и служил в добровольческом санитарном отряде сначала во французской армии, а потом в итальянской.

Генерал Сайке был маленький старичок с блестящими глазами и ястребиным носом, очень тугой на ухо.

Да, Элсуэрс был молодчина, мы с ним вместе воевали, с Иеронимо… Эх, Запад в те дни… Под Геттисбергом мне было, черт возьми, не больше четырнадцати, а его там, кажется, и вовсе не было. После войны мы с ним в один год кончили Вест-Пойнт, с бедным старым Элсуэрсом… Так вы, стало быть, понюхали пороху, мой мальчик?

Дик покраснел и кивнул.

Изволите ли видеть, генерал, – закричал мистер Купер, он мечтает о более… э… ответственной работе, чем та, которой он занимался в санитарном отряде!

– Да, сударь мой, это не место для интеллигентного юноши… Вы знаете Эндрюса, майор… – Генерал нацарапал несколько слов на листке из блокнота. – Пойдите к полковнику Эндрюсу с этой запиской, он все устроит, установит его квалификацию и т. д. Понимаете?… Желаю вам удачи, мой мальчик.

Дик довольно сносно откозырял, и они вышли в коридор; мистер Купер широко улыбался.

– Ну, дело сделано. Мне пора в контору. А ты возьми заполни анкеты и пойди на медицинский осмотр… А может быть, все это надо будет сделать потом, в лагере… Словом, приходи в час завтракать в «Уиллард». Поднимись в номер.

Дик откозырял, улыбаясь.

Все утро он заполнял анкеты. После завтрака он поехал к матери в Атлантик-Сити. Она нисколько не изменилась. Она жила в меблированных комнатах со столом в Челси, и ей всюду мерещились шпионы. Генри пошел добровольцем в пехоту и был где-то во Франции. Мать сказала, что у нее все внутри переворачивается при мысли, что внук генерала Элсуэрса служит простым рядовым, но она убеждена, что он скоро получит офицерский чин. С самого детства Дика она никогда не говорила с ним о дедушке, и он стал расспрашивать ее. Оказывается, дедушка умер, когда она была совсем еще маленькой, и оставил семью в довольно стесненном при их светском образе жизни материальном положении. Она только и помнила, что он был высок ростом, носил синий костюм, широкополую фетровую шляпу, загнутую с края, и козлиную бородку; когда она впервые увидела карикатуру, изображающую Дядю Сэма, она подумала, что это ее отец. Он постоянно носил с собой пилюли от кашля в маленькой серебряной бонбоньерке; она была ужасно взволнована воинским церемониалом похорон, и какой-то милый офицер отдал ей свой носовой платок. Она много лет хранила эту бонбоньерку, но с ней пришлось расстаться, как и со всем прочим, «когда твой несчастный отец… э-э… оступился».