Поход викингов

Жан Оливье

Поход викингов

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава I

ВОЗВРАЩЕНИЕ ЭЙРИКА РЫЖЕГО

Мальчики прижались к скале и перевели дух. Старший, Лейф, повернулся к брату. Его смелое лицо стало суровым от напряжения.

— Мужайся, Скьольд! До вершины уже недалеко, а моя шапка полна яиц. Океан ревнив. Слышишь, брат, как он ревет, словно бык?

В его ясных зрачках заиграли веселые огоньки, смягчив резкие очертания носа, крепко вылепленных скул и широкого подбородка. И он с облегчением засмеялся, как бы гордясь своими мускулами, своей ловкостью и сообразительностью, которые помогли ему преодолеть крутую стену, нависшую над фьордом, — безраздельное и неоспоримое владение чаек, тупиков и морских ласточек. Ослепительно белые зубы сверкали, как у молодого волка. Улыбка раздвигала сочные губы, резко выделявшиеся на матовом лице. Он медленно обвел взглядом бескрайнюю даль, будто желая запечатлеть в памяти всю необъятную Вселенную, окаймленную тонкой линией туч.

На горизонте небо и море, казалось, покачивались, сливаясь воедино. Безмятежное спокойствие воздуха и морских просторов нарушалось лишь равномерными набегами волн. С глухим рокотом они разбивали свои пенистые гребни о серые рифы Боргарфьорда.

— Ну как, Скьольд, отдохнул? Карабкайся за мной, не бойся!

— Дай мне отдышаться, Лейф. У меня все руки в крови и кружится голова. Так недолго и разбиться об эти проклятые скалы. Я не могу двинуться с места.

Лейф сунул за пазуху шапку с яйцами и протянул брату руку:

— Неужели ты боишься, викинг?

— Нет, Лейф, я просто выбился из сил.

Лейф опять засмеялся, да так громко, что вспугнул чаек, вивших гнезда в расселинах скалы.

— Скьольд, Скьольд, — продолжал он, — спой во весь голос песню Рагнара Лодброка, и кровь, как огонь, снова побежит по твоим жилам. Никогда не забывай, Скьольд, сын Вальтьофа, что ты из породы ярлов, презирающих усталость и страх. Пой, брат! Пой громче!

Скьольд рассмеялся вслед за братом и запел. Казалось, слова знаменитой песни бросали вызов береговым утесам, беспредельному морю, крикливым чайкам. Мальчика увлек ритм песни. Голос его крепчал, становился все громче, звонче и разносился над каменным хаосом до самого небесного купола, омытого весенними грозами:

Я гибну, но мой смех еще не стих.

Мелькнув, ушли дни радостей моих.

Я гибну, но пою последний стих. (Здесь и далее стихи в переводе Д. М. Горфинкеля.)

Выражение восторга преобразило его доброе, с тонкими чертами лицо, озаренное какой-то необычайной мягкостью, которая струилась из глубины его глаз. В зеленых зрачках Скьольда отражались озера, снежные вершины, тучи и грозы. Эти два зеркала, одинаковые, как близнецы, отражали все смятение его чувств.

Песня лилась, а голос звенел все громче и громче. Когда последние слова эхом отдались среди береговых скал, к мальчику уже полностью вернулось спокойствие духа.

— Я готов, Лейф, — сказал он. — Я крепко стою на ногах.

И Скьольд еще туже стянул свою куртку кожаным поясом с костяной застежкой.

— Держись крепче, брат! Нам еще придется трудно, но я уже вижу траву на вершине.

Нога Скьольда ощупывала каждую неровность скалы. Тропинка, протоптанная дикими козами, казалось, висела в пустоте, как легкий каменный мост. Внизу, на расстоянии двухсот футов, по обеим берегам речки Хвиты, раскинулись поселок и пристань Эйрарбакки, образуя прихотливый узор из квадратов и прямоугольников, окруженных стенами оград и массивными скалами, загородившими фьорд. Уединенные фермы на склонах узкой долины, небольшие амбары, разбросанные там и сям на дальних пастбищах, дозорные башенки, посаженные на каменные зубцы утесов, — все это с такой головокружительной высоты казалось придавленным громадой каменной гряды.

Чем дальше мальчики подвигались вперед, тем сильнее бились их сердца. Еще немного, и они победят гору!

Олаф и Торфин, лучшие среди их сверстников ползуны по скалам, и те никогда не осмеливались на такой подвиг.

Да и среди взрослых мало кто отважился хоть раз в жизни пройти по этой козьей тропе. Рассказывали, правда, что давным-давно, еще в первые годы поселения викингов на берегах Исландии, некий Ивар без костей в любое время года, пренебрегая опасностью, пробирался по отвесной стене к гнездам белых с черными пятнами диких соколов — за птенцами, которых он затем дрессировал. Но это были только предания далеких времен, когда на земле еще властвовали боги — Один, Тор и могучая Фрейя.

Из — под ног Лейфа выскользнул камень, но юноша успел ухватиться за выступ скалы, окаймлявшей плоскогорье. Камень покатился вниз, подпрыгивая и ударяясь о гранитную стену. Четыре, пять, шесть отскоков! Прижавшись к стене, Скьольд не услышал шума от удара камня о прибрежные рифы.

Лейф напряг мускулы и подтянулся на плато.

— Дай руку, Скьольд!

Он привлек брата к себе и положил ему руки на плечи. Глаза его сверкали, как в тот день, когда на состязаниях в Брейдавике он победил в единоборстве Эгиля.

В эту минуту у Скьольда мелькнула мысль, что в опасных подвигах — вся прелесть жизни для его брата.

— Скьольд! — воскликнул Лейф. — Подумай только, ведь мы взобрались на самую вершину скалы! Завтра ты должен будешь воспеть этот подвиг, как скальд Стюркар воспел победы Глума Воителя. Эта новая сага прогремит в мире. Моряки и купцы, покидающие наш остров, донесут до родной земли наших отцов славу о сыне Вальтьофа, Лейфе Турлусоне, которому в пятнадцать лет удалось победить скалу над Боргарфьордом.

Скьольд нахмурился. Уже не в первый раз Лейф в час победы приписывает свою славу себе одному и забывает о брате. Но почему? Только потому, что он на два года старше, что плечи его шире, а мускулы крепче? А может быть, потому, что он привык верховодить сверстниками во время игры в мяч, стрельбы из лука и метания дротика? Или потому, что он с легкостью может переплыть фьорд и уже научился объезжать низкорослых полудиких лошадок, которых разводит их отец в горной долине Окадаля?

А разве он, Скьольд, при этом испытании рисковал меньше Лейфа? Разве он не прошел вслед за братом весь опасный путь?.. И так было всегда — с тех пор, как Скьольд себя помнил.

Лейф угадал мысли младшего брата. Но сейчас было не время для обид.

— Скьольд! Слушай, зеленоглазый викинг! Я хочу сказать тебе, что слава сыновей Вальтьофа перелетит через моря. Но в нашем роду испокон века старший сын носит оружие викинга, а младший воспевает великие подвиги своего времени. По словам нашего отца, Вальтьофа, род Турлусонов всегда тем и был знаменит, что одновременно воспитывал и воинов, и поэтов. А их современники равно почитали и тех, и других.

— Ты прав, Лейф, Арни Турлусон Тихий в давно минувшие времена привел наш род из Норвегии на остров Флокки, который он назвал Исландией. И, как только первый норвежский домик появился в Окадале, отец Арни, Освир Турлусон, сложил большую сагу о новой земле. Это было давно, очень давно, но нить преданий никогда не обрывалась. Вот и наш отец Вальтьоф — воин, он доходил на своем дракаре до берегов страны франков. А наш дядя Бьярни Турлусон…

— Тише, Скьольд! Не искушай неведомых духов, с которыми, может быть, борется в эту минуту наш дядя Бьярни Турлусон, великий скальд.

Братья умолкли. На их загорелые лица падали мелкие брызги, приносимые ветром с моря, и в то же время другой ветер, из глубины острова, насыщенный талой водой ледников, развевал светлые волосы мальчиков.

Лейф и Скьольд находились на неровном плато, выпуклом, как щит, и усеянном серыми камнями и пучками исландского мха. Это было место, где сталкивались ветры, мчавшиеся из неведомых краев. Далеко-далеко из розовой дымки утра выступали высокие горы Исландии, перерезая горизонт. У подножия горной гряды раскинулась унылая, бесплодная страна. Недаром весь остров сохранил название «Исландия», данное ему первыми поселенцами. Это одновременно могло означать «Страна ледников» и «Пустынная страна».