Буревестник

— Подождем, пока он сменится.

— Тогда начнется наша вахта, — сказал Прикоп, которому не хотелось при Продане говорить о некоторых вещах с Адамом.

— В таком случае я поговорю с ним отдельно и потом сообщу вам его мнение.

Прикоп с Прециосу переглянулись: «Мало ли что наговорит ему Продан, пожалуй, уж лучше, чтобы говорил при нас» — думали оба.

— Пойду посмотрю, нельзя ли его сменить, — решил Прикоп и вышел из каюты.

Прециосу, прикрыв один глаз от дыма, который струился от приклеившейся в углу его рта папиросы, принялся медленно, растягивая слова, осведомлять Адама:

— Продан — хороший товарищ, — начал он, — но, к сожалению, находится под влиянием одной компании, свившей себе гнездо на этом пароходе.

— Что это за компания? — удивился Адам.

— Вы сами увидите: мне не хотелось бы вам об этом говорить. Тут подобралась одна компания. К сожалению, в ней участвуют даже члены партии, подпавшие под чужое влияние. Да, да…

— Под чье влияние? Какие члены партии?

— Во-первых, сам Продан. Потом старший помощник капитана Николау, боцман Мариникэ, механик Маня… Но парторганизация разоблачила их и задала им хорошую головомойку. Раскритиковали их в пух и прах, знаете, безжалостно…

— Что же они делали? Чего они добиваются?

— … Они оторвались от организации, перешли на сторону капитана, идут против партии…

— Как? Здесь у вас капитан действует против указаний партии?

Прециосу снисходительно улыбнулся:

— Вы еще молоды. Сколько вам лет?

— Лет тридцать будет…

— Вот видите. А мне под пятьдесят и я был связан с рабочим движением еще в тридцатых годах… Я этих господ хорошо знаю. Неужели вы думаете, что они, в душе, преданы нашему строю? Что вы!

Адам Жора сдержанно улыбнулся:

— Не знаю, что делается в душе капитана, но какого мнения о нем отдел кадров? Конкретно, как он себя ведет?

— Конечно, если судить по поведению…

— А почему же еще?.. — чуть слышно пробормотал Адам.

Прециосу сделал удивленные глаза. Он почувствовал себя задетым.

— На этом пароходе мы должны быть более бдительны, — произнес он сентенциозно.

Это звучало как упрек: ты, мол, недостаточно бдителен.

Но Адама это нисколько, по-видимому, не смутило:

— Очень хорошо, — согласился он. — Будьте более бдительны. Но все-таки, какую же именно позицию занимают товарищи, о которых вы говорите? В частности, капитан?

— Я вам уже объяснил: они оторвались от партийной организации, не считаются с линией партии.

— В чем это фактически сказывается? Чего они конкретно хотят? Или не хотят? — допытывался Адам.

Потом как будто задумался и, глянув в упор на Прециосу, словно ударив его кулаком в грудь, спросил:

— А скажите, пожалуйста, какова, по-вашему, линия партии?

Прециосу так удивился, что даже вынул окурок изо рта:

— Как так?

— Какие задачи у партии здесь, в рыболовной флотилии? — спросил Адам Жора совершенно спокойно, пристально глядя в глаза своему собеседнику.

Прециосу растерялся, не зная, что отвечать. Он никогда не задумывался над этим вопросом, который его, собственно, даже не интересовал. Он попробовал увильнуть, обратившись к Адаму свысока:

— Как, товарищ Жора? Неужели вы воображаете, что у партии одни задачи в стране вообще и другие — в рыболовной флотилии?

Прециосу иронически рассмеялся. Адам улыбнулся невеселой улыбкой:

— Я этого не думаю… Я только хотел знать, какие практические цели ставит партия здесь, в рыболовной флотилии…

— Во-первых, флотилия нас не касается. Мы — судовая первичная организация. Во-вторых, зачем нам обсуждать эти вопросы на ходу? Обсуждать их следует на заседании, обстоятельно, организованно, а не так…

Он хотел сказать: «Ты парень еще молодой, легкомысленный, и подходишь к важным вопросам партийной жизни с кондачка. Даже методов партийной работы как следует не знаешь — какой же ты после этого активист?!» — При этом у Прециосу был высокомерный вид человека, поучающего новичка-молокососа.

Адам помрачнел. «Да, здесь, действительно, нужен инструктор, — думал он. — Что-то у них, действительно, хромает…» Все это он подумал про себя, а громко, посмотрев с некоторым сожалением на Прециосу, он сказал другое:

— Я думаю, что даже если вас разбудят ночью и спросят: какие, конкретно, задачи партии на вашем рабочем месте, вы должны, не задумываясь, ответить. Потому что задачи эти совершенно ясны. И мне кажется странным, что вы отделяете политическую работу на судне от политической работы среди рыбаков…

— Так с самого начала организовано партией, — с важностью ответил Прециосу.

— Партия может организовать и иначе, если мы предложим другое. Подумали ли вы об этом? Предлагали?

— Вы, кажется, пришли нас судить, — ядовито заметил Прециосу, который начинал трусить. — Сначала посмотрите, как мы работаем, проанализируйте нашу работу, а потом уже и критикуйте…

— Не обижайтесь, — мягко сказал Адам, — конечно, мы все это вместе обсудим, проанализируем, решим, что делать…

В эту минуту вошли Прикоп с Проданом. Прикоп нарочно не торопился вызывать Продана, чтобы дать время Прециосу рассказать Адаму про первичную организацию и вообще про команду и преподнести ему заранее подготовленное мнение о положении на судне. Пока Адам здоровался с Проданом, он успел мельком взглянуть на Прециосу и заметил, что секретарь парторганизации несколько даже изменился в лице, вспотел и имел смущенный, а может быть даже, — чему Прикопу трудно было поверить, — и испуганный вид. «Так или иначе, — думал он, — если Адам Жора нечто более, чем обыкновенный человек, которого нетрудно обвести вокруг пальца, то необходимо с самого начала дать ему подножку в расчете на то, что его промах заткнет глотку Продану, Иначе Продан еще решит, чего доброго, что наконец появился человек, с которым можно поговорить по душам…» — План действий был готов у Прикопа:

— Товарищ Жора, — начал он вкрадчиво, усевшись на свое место, — мне хотелось бы поговорить с вами запросто, по-товарищески. Пожалуйста, на меня не обижайтесь. Я буду говорить прямо, без обиняков: вы здесь — новый человек, вам нужно помочь, наша критика поможет вам избежать дальнейших ошибок.

Он остановился, выжидая.

— Говорите прямо, не скрытничайте, — сказал Адам Жора. — Разве нужно спрашивать разрешения для того, чтобы кого-нибудь критиковать?

— Разрешения, конечно, не нужно, но бывают люди, которым… как вам сказать… особенно когда их командируют сверху… которым не всегда приятно выслушивать критику снизу…

Это значило: «Может быть и ты один из тех, которые не допускают критики, которые так зазнались, что не могут терпеть, чтобы их критиковали простые, обыкновенные люди, как мы. Если ты не пожелаешь выслушать то, что я тебе сейчас скажу, это будет значить, что ты не признаешь одного из основных методов партийной работы».

Адам Жора сразу расшифровал этот маневр и, нисколько не смутившись, молча ждал, что будет дальше.

— Видите ли… — продолжал между тем Прикоп, — сегодня утром, когда вы отправились за лодками, вы поступили, конечно, очень хорошо. Мы это понимаем. Забота о государственном достоянии — черта очень похвальная. Но тем не менее поступок ваш — необдуманный. Во-первых, следовало посоветоваться с нами. Нехорошо, что все это носило характер вашей личной инициативы. Кроме того, подумали ли вы, спасая лодки, о самом ценном капитале — о человеке? А что, если бы рыбаки погибли? Стоило ли подвергать людей смертельной опасности из-за лодок? В этом — ваша ошибка. Очень досадно, что она произошла в первый же день. Ведь рыбаки теперь будут считать вас хорошим товарищем и смельчаком, но таким, который их не бережет, а это очень плохо. Коммунист, который не заботится о людях, не может вести настоящей политической работы.

Все это было сказано спокойно, даже, казалось, доброжелательно, тоном наставника, поучающего чересчур резвого ребенка. «Ему нанесли хороший удар, — думал про себя Прикоп. — Самый факт, что мы с Прециосу можем разговаривать таким тоном с присланным из обкома инструктором, уже доказывает, что этот инструктор поставил себя в совершенно несоответствующее его роли положение. И то сказать: что это за инструктор, который рискует людьми, принимает решения, ни с кем не посоветовавшись, да еще в первый же день своего пребывания на судне? Этак немудрено и слететь».