Буревестник

Человек в синем костюме поглядел на остальных членов бригады, которые стояли пристыженные, сконфуженные, сердитые.

— Они тоже хороши. Если старшина струсил, они должны были его остановить.

Симион вызывающе, в упор, посмотрел на инструктора:

— На пароходе-то хорошо разговаривать… В море другое дело…

Инструктор пристально, сузившимися глазами, поглядел на Симиона:

— Это верно… — сказал он, сухо, невесело рассмеявшись. — На море — другое дело…

И громко прибавил:

— Лодки нужно вернуть. Кто охотник?

Никто не отвечал. Палуба то вздымалась, то уходила под их ногами. Люди с трудом держались на ногах. День был пасмурный, серый. Жалобно завывавший в такелаже фок-мачты ветер кружился вихрем, по свинцовому морю ходили белые пенистые гребни.

Рыбаки глядели на нырявшие в волнах куттеры, то на поднимавшийся, когда опускалась палуба, то опускавшийся, когда она поднималась, горизонт и упорно молчали.

Первым вызвался Емельян.

— Я пойду.

— И я, — еще лаконичнее проговорил Лука.

— И я с ними, — сказал великан Косма.

После него откликнулась бригада Ермолая: первым Андрей, потом сам Ермолай, потом еще один:

— Мы тоже!

Инструктор поднял руку:

— Довольно. Шестерых хватит!

И прибавил, обращаясь к Николау:

— Распорядитесь, если можно, спустить нам лодку.

Николау вздрогнул и торопливо проговорил:

— Можно, товарищ… Даже две, если хотите! Инструктор окинул его беглым взглядом и снова повернулся к Емельяну и Луке. Послышался грохот лебедок. Над палубой повисли тросы. Матросы завели под днище лодки строп из пенькового троса.

Боцман, дядя Мариникэ, размахивая руками, командовал лебедчиками. Вскоре лодка, скользя на блоках, уже раскачивалась над бурным морем.

Опустив голову, Прикоп задумчиво побрел к себе, на жилую палубу. Проходя мимо старшего механика, стоявшего облокотясь на планшир и видевшего все, что произошло, он услышал его неизменное: «фиу-фиу-фи!»

— Видел, Прикоп? — сказал Стяга. — Видел, голубчик?

— Что?

— Видел конторщика?

— Видел…

— Моряк. Не иначе как бывший моряк, черт возьми… Помнишь, как взбунтовались ребята на «Арабелле Робертсон», когда мы шли в Бахиа-Бланка? Еще старшего помощника капитана Василиу хотели за борт выкинуть? А норвежца помнишь, который скандал затеял? Этот — не то, этот, сразу видно, парень порядочный. Однако бедовый… Я бы сам с ними отправился… А этот, смотри, что выдумал! — прибавил старик, показывая на Косму.

Когда лодка была уже готова перенестись за борт, Косма уцепился за трос и влез в нее, несмотря на то что ее сильно раскачивало в воздухе. Стоя в лодке, он схватил крюк и стал отталкиваться им, стараясь избежать опасного удара о борт «Октябрьской Звезды». Медленно скользили на блоках тросы, медленно опускалась лодка, все более приближаясь к воде. Но вот ее настиг огромный вал и, ударившись гребнем о ее борт, окутал белой пеной, потом отпрянул и лодка снова повисла в воздухе. Еще метр троса — и она запрыгала на волнах. Косма ловко отдал трос, который через минуту, аккуратно подвязанный, болтался в воздухе, устремляясь к фок-мачте. Рыбаки полезли вниз по штормтрапу, который Косма уже успел подтянуть своим крюком. Инструктор легко перемахнул через планшир и исчез за бортом. Прикоп задумался и озабоченно молчал. Старший механик чирикнул и невозмутимо отправился дальше.

Внизу волны буйно играли лодкой. Гребцы — по двое на каждой банке — налегли на весла, и она стала отдаляться от парохода, врезаясь в пепельно-серую, бурлящую воду.

Когда они стали подходить к куттеру, который должен был отбуксировать их к покинутым лодкам, Косма тронул инструктора, сидевшего загребным и бесхитростно спросил:

— Ты рыбак?

— Он из нашего села… — ответил за инструктора Емельян. — Ты его не знаешь — малым ребенком был…

Инструктор повернул голову и украдкой посмотрел на Емельяна, но промолчал.

— А я тебя узнал, — пробормотал Емельян, — ты — Адам Жора. С моим братом рыбачил… Изменился, конечно, но все-таки я тебя узнал…

Высокий пепельно-серый пароход с тонкими мачтами и дымящейся трубой остался позади, то поднимаясь, то опускаясь на крупной волне, между тем как их лодку сильно трепало, то и дело зарывая ее в серо-зеленые провалы, из которых видны были лишь хмурое небо да верхушки мачт «Октябрьской звезды».

— Я тебя узнал, — повторил Романов. — Отчаянный был парень… Помнишь, как я тебя побил?

— Я, помнится, тогда Якинтову девку за что-то обругал, а ты за ней ударял, — сказал Адам с едва заметной улыбкой, не глядя на сидевшего рядом, на той же банке Емельяна. — Что с ней теперь?

— Мы поженились… У нас уже дети взрослые…

— Желаю им всякого благополучия.

— И тебе того же… А у тебя дети есть?

— У меня ничего нету, — коротко ответил Адам.

Емельян продолжал молча грести. Лодку они выбрали самую большую и тяжелую. Волна была крупная, шли против ветра и грести было трудно. К тому же Емельян был видимо взволнован встречей с Адамом.

— Простил ты нас? — пробормотал он, искоса глядя на соседа.

— Да, — просто ответил Адам, налегая на весло. — Вас простил — давно уже.

XXVIII

В то время как куттер, который буксировал лодку с Адамом, Емельяном и другими, все дальше уходил в туманное серое море, Симион Данилов отправился разыскивать своего братца. Он нашел его в одиночестве. Облокотившись о планшир, Прикоп глядел вниз, на темно-зеленые волны, которые, разбиваясь о борт парохода, закипали тысячами мелких пузырьков. Палуба то поднималась, то опускалась под его ногами. Симион подошел и встал рядом с братом. Босой, оборванный, небритый, лохматый рыбак, — он нарочно ходил в таком виде, чтобы люди как-нибудь не вспомнили его кулацкого происхождения, — резко отличался от свежевыбритого, упитанного, аккуратного моряка в старой, заплатанной, но чистой и выглаженной спецовке. Прикоп окинул брата беглым взглядом и продолжал глядеть на море.

— Видел его? — спросил Симион, двигая грязными пальцами босых ног с отросшими, вымазанными смолой ногтями.

— Видел, — мрачно ответил Прикоп.

— Этот-то как в партию попал?

Прикоп промолчал.

— Хотя, в конце концов, из таких, как он, и выходят коммунисты… — задумчиво пробормотал Симион.

— Помалкивай, — чуть слышно проговорил Прикоп.

— Остерегайся его!

— Чего мне остерегаться? — проворчал Прикоп, холодно улыбаясь.

Симион удивился:

— Да ты что, одурел, что ли? Думаешь, он забыл? Думаешь, он нас простил?

— Это его дело, — уверенно сказал Прикоп. — Встречали мы таких, не страшно… Ступай — не годится, чтобы нас видели вместе…

Симион удалился с деланно равнодушным видом, а Прикоп продолжал свои размышления, облокотившись на холодное железо планшира и не отрывая глаз от моря. Немного погодя, он выпрямился и пошел разыскивать Прециосу.

Вечером, под темнеющим небом, вернулся куттер, ведя на буксире брошенные лодки, которые были найдены на якорях, над большими глубинами. Снасть тоже вытащили и даже с уловом. Рыбаки, несмотря на усталость, еще остались на палубе — посмотреть, как поднимают лодки, — а Адам Жора, бледный и с темными кругами под глазами, в промокшей одежде, отправился за спецовкой и резиновыми сапогами. Артельщик, он же буфетчик, — все тот же маленький, худосочный человек с желтым лицом и бритой головой, — ответил, что у него нет ни того, ни другого. Адам так и остался в мокром костюме и, дрожа от холода, пошел в каюту парторганизации, где он нашел Прециосу и Прикопа, принявших его вежливо, но с преувеличенной важностью. Прикоп посмотрел на его мокрую одежду, но ничего не сказал. Адам спросил, скоро ли состоится заседание бюро, чтобы он мог ознакомиться с делами. Ему ответили, что когда угодно — хоть сейчас.

— Из кого состоит бюро? Из вас двух? — спросил Адам. — Кажется был еще один член — Продан… если не ошибаюсь.

— Продан на вахте, — сказал Прециосу.