Произведения, 1856—1859

— Смерть! — подумалъ онъ: — идетъ, подвигается тихими, м

ѣ

рными шагами и все, все бл

ѣ

дн

ѣ

етъ, вс

ѣ

радости изчезаютъ и въ зам

ѣ

нъ мелкихъ многихъ радостей открывается что-то одно ц

ѣ

лое, блестящее и громадное.

— Туда, туда. Скор

ѣ

е надо. Сколько тутъ нужно помнить, д

ѣ

лать, сколько нужно знать вещей, а я ничего не знаю. И чтожъ, хоть я и счастливъ? Меня любятъ, я люблю, никто мн

ѣ

не вредитъ, я никому не врежу, но туда, туда. Н

ѣ

тъ и не можетъ быть зд

ѣ

сь того счастья, которое я могу перенести и которое я знаю, н

ѣ

тъ этаго счастія ни у кого. А немножко меньше, немножко больше, разв

ѣ

не все равно. Все на такое короткое время. Не то что-то на этомъ св

ѣ

т

ѣ

, не то, совс

ѣ

мъ не то, что надо. Вотъ тамъ, въ Италіи, на берегу моря, гд

ѣ

апельсины и гд

ѣ

она моя и я наслаждаюсь ею. Будетъ это время, даже оно теперь начинаетъ быть, я чувствую. Идетъ, идетъ что-то, ужъ близко. Смерть, можетъ быть... т

ѣ

мъ лучше. Иди! Вотъ она! — Больше онъ ничего не думалъ и не чувствовалъ. Это была не смерть, а сладкой спокойный сонъ, который далъ ему на время лучшее благо міра — полное забвенье. ⁵²

Гр. Л. Н. Толстой.

5 Октября

Ясная Поляна.

————

ТРИ СМЕРТИ.

* № 1

Федька былъ боленъ 3-й м

ѣ

сяцъ, — нутренность, какъ онъ говорилъ. Въ чемъ состояла эта бол

ѣ

знь, не знали ни его братъ, ни племянникъ, ни фельшеръ, которому показывали больнаго, ни самъ больной. Впрочемъ больной и не желалъ знать этаго. Онъ зналъ и говорилъ, что смерть его пришла и ничего больше. <Недавно еще онъ былъ мужикъ сильный, веселый,

ѣ

здилъ на курьерскихъ, п

ѣ

валъ п

ѣ

сни и любилъ выпить. Теперь второй м

ѣ

сяцъ онъ не сл

ѣ

залъ съ печи, изр

ѣ

дка стоналъ, просилъ испить и твердилъ несвязныя молитвы.> — Третьяго дня его причащали.

* № 2

Мужъ сид

ѣ

лъ одинъ въ своей комнат

ѣ

и молчалъ, кузина сид

ѣ

ла подл

ѣ

него и молчала. Они искали и не находили, что бы сказать другъ другу, а чувствовали потребность сказать что нибудь. Одна св

ѣ

чка гор

ѣ

ла.

— Извините меня, мой другъ, — сказала кузина, — когда она еще была здорова (кузина вздохнула, мужъ тоже: онъ началъ обдумывать новый образъ жизни безъ жены, и ему пом

ѣ

шали), вамъ тяжело, но что жъ д

ѣ

лать? Она говорила, что желала бы покоиться съ матерью въ Щербинкахъ. Не отвезете ли вы ее, исполните ея посл

ѣ

днее желанье. Расходы, разум

ѣ

ется, не остановятъ васъ въ такомъ важномъ д

ѣ

л

ѣ

.

— Отчего она сказала: посл

ѣ

днее желанье, когда сама говоритъ, что давнишнее, и, в

ѣ

рно, сама выдумала, — подумалъ мужъ. — Расходы однако будутъ не очень большіе, рублей 200, — еще подумалъ онъ.

— Ахъ мой другъ, я счастливъ сд

ѣ

лать все, что могу, для ея памяти, — сказалъ онъ, — только, право, я не могу самъ нич

ѣ

мъ этимъ распорядиться. Я такъ разстроенъ.

— Ахъ, это понятно, мой другъ.

* № 3

Надъ могилой госпожи стоитъ кирпичная часовня, и священникъ въ риз

ѣ

кадитъ тамъ и поетъ тамъ в

ѣ

чную память paби Бож[ьей]. Надъ могилой дяди Хведора растетъ густая трава изъ-подъ камня и, кажется, хот

ѣ

ла сдвинуть. Такая же трава растетъ около часовни, и та, и другая каждый годъ засыхаетъ, засыпается сн

ѣ

гомъ и обновляется, каждый день всходитъ солнце и св

ѣ

титъ <на могилу> и на часовню, и на камень дяди Хведора. И никто не знаетъ, что сд

ѣ

лалось съ Ширкин[ской] госпожой и съ д[ядей]

Ѳ

[едоромъ]. <Одинъ разъ жена дяди Хведора пришла съ

ѣ

сть лепешку на его могил

ѣ

, и лепешка была вкусна, и крохи падали на густую темно зеленую росистую траву, и солнце св

ѣ

тило ярко, и колоколъ гуд

ѣ

лъ громко, и народъ шелъ изъ церкви весело, и Богъ [не] нарадовался, глядя на міръ свой, а подь землей Богъ знаетъ что оставалось отъ дяди Хведора>. ⁵³

————

СЕМЕЙНОЕ СЧАСТИЕ.

* № 1 (I ред.).

Разъ я встала раньше обыкновеннаго, мартовское солнышко св

ѣ

тило ярко сквозь б

ѣ

лыя занав

ѣ

ски моей комнатки, и мн

ѣ

стало отчего-то повесел

ѣ

е. Мн

ѣ

даже стыдно стало своей апатіи, я помолилась Богу, какъ давно не молилась, од

ѣ

лась въ любимое свое счастливое с

ѣ

ренькое платье, <посмотр

ѣ

лась въ зеркало> и пошла внизъ совс

ѣ

мъ другимъ челов

ѣ

комъ, ч

ѣ

мъ наканун

ѣ

. Внизу въ гостиной за самоваромъ мн

ѣ

показалось еще св

ѣ

тл

ѣ

е и радостн

ѣ

е. Я растормошила Машу, защекотала Соню, задала ей урокъ, собрала свои давно нетроганные бумаги, <записала свой дневникъ, проиграла вс

ѣ

этюды>, разыграла новую сонату и потащила вс

ѣ

хъ гулять до большой дороги. На двор

ѣ

такъ и пахло весной, и весну же мы принесли домой на своихъ платьяхъ и лицахъ.

— Слышала: Сережа прі

ѣ

халъ! — прокричала мн

ѣ

Маша: — присылалъ спросить о насъ и хот

ѣ

лъ прі

ѣ

хать об

ѣ

дать.

— Такъ и есть, — подумала я, — нынче веселый день.

Мн

ѣ

нужно было нынче новое лицо, а Сережа былъ и новое лицо, и челов

ѣ

къ, котораго я привыкла любить <и уважать, какъ отца или дядю>. Сережа былъ именно тотъ опекунъ, котораго мы ждали. Онъ былъ близкой сос

ѣ

дъ нашъ и другъ покойнаго отца, хотя и гораздо моложе его. Какъ встарину папа звалъ его Сережей, такъ онъ и остался для насъ Сережей, когда мы говорили про него. Вс

ѣ

въ дом

ѣ

отъ няни до Сони обожали его. Соня родилаcь при немъ и была его крестницей; меня же онъ засталъ 8-л

ѣ

тней д

ѣ

вочкой, ц

ѣ

ловалъ, дразнилъ и называлъ ты, <Лизанька и фіялочка. Онъ находилъ, что я похожа лицомъ на фіалку.> Только 3 года тому назадъ онъ, за

ѣ

хавъ къ намъ ужъ посл

ѣ

отца, поц

ѣ

ловалъ у меня руку и сталъ говорить вы.

* № 2 (I ред.)

Я до т

ѣ

хъ поръ смотр

ѣ

ла по дорог

ѣ

, пока не только скрылась его фигура, но и затихъ топотъ его лошади, потомъ поб

ѣ

жала на верхъ и опять стала смотр

ѣ

ть въ окно и въ росистомъ туман

ѣ

вид

ѣ

ла все, что хот

ѣ

ла вид

ѣ

ть. <Мы не спали съ Машей до трехъ часовъ утра и все говорили о немъ. Она тоже страстно любила его и говорила, что н

ѣ

тъ подобнаго ему челов

ѣ

ка на св

ѣ

т

ѣ

. Отлично жить на св

ѣ

т

ѣ

! Да, тогда отлично было жить на св

ѣ

т

ѣ

....> Онъ прі

ѣ

халъ на другой день, на третій день, и когда онъ день не прі

ѣ

зжалъ, то я чувствовала, что жизнь моя какъ будто останавливалась, и я находила, что онъ дурно поступает со мною. Наши отношенья продолжали быть т

ѣ

же, почти родственныя; онъ распрашивалъ меня, я какъ будто исповедывалась ему, почему-то чувствуя необходимость во всемъ съ трудомъ искренно признаваться ему. Большая часть моихъ вкусовъ и привычекъ не нравились ему. <Я любила сос

ѣ

дей, наряды, св

ѣ

тъ, котораго не видала, любила изящество, вн

ѣ

шность, аристократизмъ, онъ презиралъ все это.> Онъ вид

ѣ

лъ въ нихъ зачатки барышни. — И стоило ему показать движеньемъ брови, взглядомъ, что ему не нравится то, что я говорю, сд

ѣ

лать свою особенную, жалкую, чуть-чуть презрительную мину, какъ мн

ѣ

казалось, что я уже не люблю того, что я любила. Когда онъ говорилъ, говорилъ, какъ онъ ум

ѣ

лъ говорить, — увлекательно, просто и горячо, мн

ѣ

казалось, что я знала прежде все то, что онъ скажетъ. Только посл

ѣ

<передумывая> я зам

ѣ

чала на себ

ѣ

, какую перем

ѣ

ну во всей моей жизни производили его слова. Я удивлялась, отчего вдругъ въ эти три м

ѣ

сяца я <перестала любить, что любила, начинала любить новое> и на Машу, на нашихъ людей, на Соню и на все стала смотр

ѣ

ть другими глазами. — Прежде книги, которыя я читала, были для меня такъ, препровожденіемъ времени, средствомъ убивать скуку, съ нимъ же, когда мы читали вм

ѣ

ст

ѣ

, или онъ говорилъ, чтобъ я прочла то-то и то-то, я стала понимать, что это одно изъ лучшихъ наслажденій. Прежде Соня, уроки ей было для меня тяжелой обязанностью, онъ посид

ѣ

лъ разъ со мной за урокомъ, и уроки сд

ѣ

лались для меня радостью. Учить <хорошо, основательно> музыкальныя пьесы было прежде для меня р

ѣ

шительно невозможно; но когда я знала, что онъ будетъ слышать ихъ и радоваться и похвалитъ, можетъ быть, что съ нимъ р

ѣ

дко случалось, я играла по 40 разъ сряду одинъ пассажъ, и Маша выходила изъ себя, а мн

ѣ

все не скучно было. Я сама удивлялась, какъ совс

ѣ

мъ <иначе, лучше я стала фразировать> другою становилась теперь та музыка, которую я играла прежде. Маша стала для меня другимъ челов

ѣ

комъ. Я только теперь стала понимать, какое прекрасное, любящее и преданное это было созданье, и какъ оно могло бы быть совс

ѣ

мъ не т

ѣ

мъ, ч

ѣ

мъ оно было для насъ. Онъ же научилъ меня смотр

ѣ

ть на нашихъ людей, на д

ѣ

вушекъ, на мужиковъ, на дворовыхъ, какъ на людей, хорошихъ или дурныхъ, счастливыхъ или несчастныхъ самихъ для себя, не по одному тому, какъ они нужны или полезны для насъ. См

ѣ

шно сказать, а прежде эти люди, и хорошіе люди, среди которыхъ я жила, были больше чужіе для меня, ч

ѣ

мъ люди, которыхъ я никогда не видела. Да и не одно это; онъ открылъ для меня ц

ѣ

лую жизнь счастья, не изм

ѣ

нивъ моей жизни и ничего не прибавивъ кром

ѣ

себя къ каждому впечатл

ѣ

нію. И все это онъ открывал мн

ѣ

, нетолько не поучая меня, но, я зам

ѣ

чала, постоянно сдерживая себя и, казалось, невольно. Все то же года было вокругъ меня, и я ничего не зам

ѣ

чала, а только стоило ему придти, что[бы] все это вокругъ меня заговорило и наперерывъ запросилось въ душу, наполняя ее счастіемъ.