...И никто по мне не заплачет

Для вас-то уж найдется занятие.

Вечером Лео сразу же отправился к Биви и все ему рассказал. Пропащее дело господина Бертеле его почти не трогало. Не трогало и то, что зашаталось его ученическое место. Глубоко внутри мальчика дремала уверенность, что из него, Лео, все равно ничего путного не выйдет. И уж во всяком случае ничего цельного. Потому что и половинчатый человек с половинчатой ясностью чувствует, что он всего-навсего половинчатый.

Биви сразу поинтересовался:

Что же будет с Хеди?

То-то и оно, — отвечал Лео.

Без денег ты живо ее лишишься, — заметил Биви.

Вот именно.

Не можешь же ты с первого разу предложить ей платить за себя.

Нет, она на это не пойдет.

Ни она, ни другая, — подтвердил Биви.

Когда начался этот разговор, Лео уже знал приблизительно, чем он кончится. Он не хотел брать взаймы у Биви. Хотя тот, наверно, дал бы ему. Даже без всякого сомнения. А в голубую тетрадку было занесено уже более двадцати марок бабушкиных денег. Это значит, со временем он должен будет отдать двести. И что толку, если он возьмет у старухи еще одну марку? Все равно это не деньги. И ни на что этой марки не хватит. Два кофе, сигареты, пожалуй, еще два бутерброда с колбасой, а тут девушка скажет, да еще не раз, что ей нужно выйти, а у нее нет мелочи.

Красивый вид имеет кавалер, если и у него нет мелких, тем более крупных денег.

Лео ясно понимал. Хеди ему не удержать. С нею покончено. Тут его друг, Биви, видимо, думавший то же самое, сказал:

— На кофе для чернявой я уж как-нибудь разорюсь.

— Д-да... — процедил Део с остекленевшим взором.

— И уж, конечно, для тебя тоже, — добавил Биви.

— Д-да, — сказал Део.

Затем его блуждающий взгляд достиг невидимой поворотной точки и вернулся обратно. Теперь Лео уже был уверен, что сразу же хотел сказать:

— Знаешь, если я дам ей отставку, это будет просто идиотство.

Тогда ее подхватит другой, — заметил Биви.

А до того, как он ее подхватит, это можешь сделать ты.

Что ты имеешь в виду? — полюбопытствовал Биви, давно уже заметивший, что дело оборачивается в его пользу.

Послушай, мы ведь друзья или как? И то, что я должен уступить другому, я лучше уступлю тебе, — сказал Лео.

Из-за бабы дружба не должна кончаться, — подтвердил Биви.

Так возьми ее, эту Хеди.

Ты настаиваешь?

Можешь ей сказать, что у меня есть другая.

Ладно, если хочешь.

И ты меня ругай, — сказал Лео и ощутил горечь во рту, как после конского каштана, который он пробовал

мальчишкой.

А я оплачу тебе расходы прошлого воскресенья, — внес деловое предложение Биви, — кажется, это две марки.

Две тридцать, — поправил его Лео.

Биви быстро сбегал домой, вернулся с патентованным кошельком, расплатился и сказал:

Теперь ты тоже можешь пойти на эти деньги. Да, — сказал Лео, — только ты не очень черни меня. Можешь не волноваться, — заверил его Биви.

С Хеди вся операция прошла великолепно. Два месяцу подряд они гуляли втроем. Лео, изредка получавший немного денег от господина Бертеле, временами танцевал с Хеди и, если она спрашивала, где же его подруга, со смущением во взоре отвечал:

Мы немного повздорили.

По дороге домой Лео дожидался на Гётеплац, покуда Биви не выйдет из подъезда Хеди со словами:

Да, дружище, с этой игра стоит свеч.

В другой раз, когда рот и подбородок у Биви были вымазаны губной помадой, он объявил:

Она меня всего искусала.

А по дороге домой рассказывал другу о Хеди все до малейших подробностей и уверял, что она «счастливый билет в лотерее». Лео же эти возвращения домой называл «хождением в Каноссу». Он это вычитал из книги, так как в последнее время стал опять больше читать. Выражение не очень соответствовало действительности, но очень нравилось Лео. Не очень соответствовали действительности и рассказы Биви, потому что с Хеди у него, собственно, ровно ничего не было. Дело в том, что она была вроде как помолвлена с окружным представителем парфюмерной фирмы «Помпадур». И только потому, что этот господин в настоящее время отбыл в Вюртемберг, у нее выбиралось время сходить в «Маскотту». Она до смерти любила танцевать. Губной помадой Биви сам себе измазал физиономию.

Как-то в пятницу вечером Биви Леер увидел свою Хеди идущей под руку с пузатым господином лет сорока.

В субботу она уже не пришла на танцы.

Фирма Бертеле находилась теперь на третьем этаже большого флигеля. Ганс и Лео ввинтили крюки в потолок двух комнат, числившихся за господином Бертеле, и развесили на них уцелевшие лампы. На чердаке были свалены остатки труб, ящик с выключателями, калориферы, предохранители и рулоны проволоки.

Целую неделю оба паренька разносили по соседним домам карточки фирмы и опускали их в квартирные почтовые ящики. Фрейлейн Хегеле предавалась довольно бессмысленному занятию — вносила что-то в старые книги или печатала на созревшей для музея машинке маленькие счета по случаю того, что мальчики поставили где-то выключатель или отыскали короткое замыкание.

Иногда она не уходила даже в субботу вечером и дожидалась господина Бертеле, который спал на кровати, днем покрытой турецким покрывалом.

Карл Коземунд сидел за обеденным столом и пил прямо из миски подливку от помидорного салата. Маленькие кусочки лука он с помощью указательного пальца так располагал по краю миски, чтобы в последнюю минуту сполоснуть их в рот вместе с остатком уксуса. Матчи с неподвижным лицом стояла за его спиной.

Прошедшей ночью она неопровержимо установила факт его измены. Когда муж покончил с подливкой и сказал «хорошо», потому что готовила его супруга действительно первоклассно, Матчи заперла изнутри кухонную дверь. Марилли дома не было. Затем она сказала вибрирующим голосом:

Это что еще такое?

Что именно? — спросил револьверщик, чье равнодушие во время еды было не натуральным, а синтетическим.

Не задавай дурацких вопросов.

Эй ты, заткни глотку, а то худо будет!

Что там было, выкладывай сейчас же, юбочник бесстыжий!

Ты совсем ошалела, чего тебе надо, у тебя, ей-богу, не все дома! Я же вчера был на кегельбане, и все. Право, тебе надо к врачу пойти с твоими навязчивыми идеями!

Ошалела?!. — выкрикнула Матчи, вцепилась Карлу сзади в волосы, рванула так, что он полетел со стула на спину, и стала орать громко, пронзительно и однозвучно, как фабричная сирена. Волос его она так и не отпустила. Карл лежал на полу беспомощный, комичный и тоже орал.

Пусти, говорят тебе, пусти сейчас же! Сейчас же пусти, слышишь!

Из квартиры Цирфусов послышался какой-то грохот. Вдова стучала в потолок палкой от швабры. Такое бесстыдство, чуть не каждый второй день закатывают скандалы! Опять крик, бьют посуду и, кажется, швыряются мебелью. Истеричная жердь, эта Матчи, — а в молочной будет здороваться как ни в чем не бывало.

Теперь Карлу удалось схватить жену за ноги, у самой щиколотки, где они уходили в мягкие туфли из верблюжьей шерсти. Схватить неистовым рывком, как в свободной борьбе. Матчи тяжело рухнула на пол, падая, ударилась ртом об острый край раковины и рассекла себе губы.

Один зуб вонзился в нижнюю губу, и Матчи закричала, как лошадь, а на свете ничего нет мерзостнее и глупее такого лошадиного вопля.

Карл вскочил на ноги — в глазах одно только разрушение. Он встал и башмаками наступил на спину Матчи, из губы которой хлестала кровь. Встал, взял тяжелый нескладный нож для колки растопок, лежавший под плитой, и бессмысленно всадил его в дверь. Так что потом едва вытащил. А вытащив, ударил им по кухонному шкафчику, сорвал ручки с радиоприемника, обеими руками смахнул посуду со стола, одним ударом расколол шкатулку с нитками, безумным движением вспорол оттоманку, изо всей силы стукнул по зеркалу над раковиной и ногами расшиб филенки двери.

Он открыл кран, пустил воду, сдвинул с места плитку и вдруг совершенно спокойно надел шляпу. Матчи между тем заперлась в уборной и через узенькое окошко взывала о помощи: