...И никто по мне не заплачет

Дышать ему было нечем, он еще не знал, как надо дышать во время поцелуя, не отрывая своего рта от рта девушки.

Марилли лежала на спине и ничего уже больше не говорила, только смотрела загадочно, нехорошо и чувственно, а Леонард просунул руку ей под спину и испробовал то, чему его научил Ганс. Неторопливо провел кончиками пальцев по ее хребту, вверх и вниз. Тут Марилли прогнулась, как на гимнастике, и сказала довольно естественным голосом:

Ах нет, не надо.

И Лео потянулся к ней.

А когда он хотел расстегнуть ее блузку, на него накатила лавина. Гигантская, красно-розовая и горячая. Дыхание его пересеклось, он упал ничком рядом с нею и так и остался лежать лицом вниз, зарывшись руками в траву, жадным ртом почти касаясь земли.

А дальше? Дальше ничего особенного не было.

Что с тобой, Лео, тебе плохо? — спросила Марилли, несколько мгновений спустя увидев своего первого возлюбленного в столь жалкой позе. Лео покачал головой, и взгляд его сделался так странен, что Марилли испугалась и рада была, когда они ушли из этого уголка.

У деревянного шлагбаума на переезде стояло несколько парней и девушек, и, когда Лео с Марилли проходили мимо, один из них, верно, случайно заметил:

Упасть беда не велика, но остаться лежать — это уж ой-ой-ой!

И Лео, перейдя рельсы, подал Марилли руку и сказал:

Ты не сердись, Марилли.

Вид у него был такой, словно он втихомолку плакал, идя темной молчаливой дорогой.

Марилли бегом пустилась к дому.

Но с этого вечера Лео часто бывал какой-то странный, хотя другие, да и он сам, этого не замечали.

— Не будь же таким чувствительным,— говорил Биви Леер.

— Я вовсе не чувствительный, а вот жжет меня, понимаешь?

— Господи, расчувствовался, как старая баба,— говорил Биви.

Затем он стал добривать физиономию своего друга. Тот сидел верхом на старом кухонном стуле, держась руками за спинку и склонив голову. Биви обрабатывал ее на манер, принятый в салоне Лехнера. Казалось, что волосы Лео сзади внезапно и круто срезаны лобзиком. Затылок был гол и выбрит до огненной красноты. Два пореза тоже виднелись на нем, но у Биви имелся специальный карандашик, который немедленно останавливал кровь, хотя и обжигал кожу при этом.

Теперь Биви прищурил один глаз, отступил на шаг и обнаружил недобритое местечко в складке на шее. Он тотчас же принялся устранять, хотя и против шерсти, этот недостаток бритвой, впервые купленной за свой собственный счет. Затем он щедро усеял пудрой поле своей деятельности и повернул стул вместе с сидящим на нем другом. Теперь Лео предстояла обработка спереди.

Волосы у тебя растут, как у кошки фрау Штейн,— объявил юный Фигаро.— Они гроша ломаного не стоят.

Лео отвечал:

Я и сам знаю, что не стоят.

Теперь Биви прижал голову приятеля к спинке стула и сказал:

А все-таки они будут лежать не хуже, чем у Бертля Тэйлора.

Чем у кого? — недоверчиво переспросил Лео.

У Бертля Тэйлора.

Ладно.— Лео обрадовался и умолк.

Для начала Биви сильно увеличил овал лица Лео тем, что выстриг ему волосы надо лбом на добрых два сантиметра. Он даже устроил ему «аристократические» виски.

Затем с помощью грозно постукивающих ножниц организовал другу остроконечные бакенбарды, используя для этой цели даже нежнейший пух на висках. Далее он намылил всю эту лесосеку и стал ее скоблить. Лео было оченьне по себе во время этой процедуры, но он уже давно обещал Биви, что даст ему навести на себя красоту. К тому же Биви был его другом.

Окончив бритье Лео, Биви разразился победной песней.

Ну, если и теперь ни одна не клюнет, пиши пропало,— объявил он и подал другу ручное зеркало. Лео в него заглянул.

На него смотрело лицо, которое никоим образом не могло принадлежать ему. Скорее, это циркач Франкенштейн смотрел из зеркала. Или в лучшем случае Гаральд Крейцберг, величайший танцор мира, сейчас красовавшийся на всех афишных столбах. Это же ужас, что натворил Биви! Но Биви воскликнул:

Сиди, сиди, я еще не кончил!

И губной помадой поставил красные точки в уголках глаз своего клиента.

Далее Биви — так он и сказал — «прокорректировал» его брови. И еще этот юный гример, затаив дыхание, длинным черным карандашом подрисовал ему бачки. То, что в результате осталось от первоначального лица Лео, было густо присыпано пудрой.

Ну, что теперь скажешь? — осведомился Биви, проведя последний штрих.

Лео ответил:

Бесподобно! Впору самому заправскому франту.

Но хорошо он себя не чувствовал после этого жуткого превращения. Все-таки он пошел к себе наверх переодеваться для танцев. Биви тем временем прихорашивался с помощью ножниц, пудры, бритвы и ручного зеркальца собственной конструкции, с примерной солидарностью стараясь придать себе такой же вид, какой придал другу. Он даже вспрыснул себе в глаза несколько капель белладонны. Представитель косметической фирмы подарил ему пробный флакончик средства, будто бы делающего взгляд огненным. Но эта штуковина отчаянно жгла, и Биви поспешил промыть глаза.

Сегодня они отправились в «Маскотту» вдвоем. Рупп меньшой должен был ехать на специально заказанном автобусе с экскурсией служащих телеграфа в Марквартштейн, а Наци Кестлу вырезали миндалины — по категорическому настоянию медицинского советника Дрейссигакера.

На ходу Лео выбирал места, где почва была помягче, из-за каблуков, быстро стаптывавшихся на одну сторону. Он и руками едва-едва шевелил. Из очень уж дрянной материи был сшит его костюм, и в карманах не было ничего, кроме двух марок наличными, крючка, которым он отпирал дверь, и аккуратно сложенного носового платка. Иначе он бы торчал горбом. Лесоторговец Диммер, видя, как эти двое выходят из дому, остановился, рассеянно поглядел им вслед и смеялся, покуда лицо его не сделалось багровым от сдерживаемого веселья.

Как два кловна,— повторил он несколько раз в перерыве между смехом,— как два кловна! — Он имел в виду клоунов.

Сегодня что-то произойдет,— уверенно заявил Биви, идя рядом со своим другом.

Сегодня и правда можно было надеяться, что они сведут знакомство с какой-нибудь девушкой, потому что был майский бал.

Я думаю, сегодня удастся,— сказал Биви, а Лео договорил за него:

Если и сегодня мы ни одной себе не добудем, я уж не знаю...

По парку они шли следом за парочкой, видимо о чем-то препиравшейся. Он говорил ей:

Ты ведь наскребла не меньше десятка за четырнадцать-то сверхурочных часов.

Она возражала:

Я же тебе говорю, Ферри, они мне дали восемь с половиной марок, а шесть пришлось отдать в дом.

Он:

А куда же делись две марки пятьдесят и когда они объявятся?

Восемьдесят пфеннигов парикмахеру за прическу «Порыв ветра», пятьдесят за сигареты. А вот тебе остальное.

И она отдала ему одну марку двадцать пфеннигов.

Он еще сказал:

Больно ты швыряешься деньгами.

Но теперь она повисла на его руке, притянула его к себе поближе и сказала довольно ласково: Да ну же, Ферри.

Так, так, так,— ответил он, явно подобрев, хотя и чуть-чуть ворчливо.

Лео толкнул Биви локтем и прошептал:

Вот это я понимаю, женщина что надо!

И откуда он ее раздобыл,— отвечал изумленный Биви,— где только такие водятся?

В этот вечер Леонард познакомился с Хеди. Но неделю спустя он продал ее своему другу Биви за две марки. Теснимый обстоятельствами.

На этот раз они сидели у прохода, ведущего в дамский туалет. Это место выбрал Биви. Удобное место, отсюда, когда девушки проходили мимо, было видно, какого они роста, не кривые ли у них ноги и не слишком ли толстые, что частенько встречается, а замечаешь это уже во время танцев по презрительным взглядам, которые бросают на толстоногую девицу.

Биви, собственно, первым заприметил Хеди. Он сказал:

Смотри-ка, смотри на эту чернявую!

Недурна,— решил Лео.

Но разглядел он ее только сзади. Когда она шла обратно, он увидел ее спереди и был поражен в самое сердце. Проглотив слюну, он сказал: