...И никто по мне не заплачет

И ушел. Четыре недели подряд Лео получал только две с половиной марки.

Придя домой в темно-белом халате, под которым у него были только рабочие штаны Ганса, надетые на голое тело, он встретил на лестнице Биви. Биви уже собрался к фонарю. В свое время Лео ничего не сказал ему о фрау Кампф и ее молодом человеке. Да и вообще никому не сказал. Но теперь он немедленно выложил ему все о своем хозяине и секретарше. Биви хохотал и хлопал себя по ляжкам, но, когда рассказ уже стал захватывающим, пожелал знать все.

Значит, ты увидел ее? — настойчиво спрашивал он.

И Лео изобразил для него фрейлейн Хегеле.

Неслыханно! — сказал потрясенный Биви.

Несколько дней спустя Лео свел знакомство с его величеством Алкоголем. Впервые напился. То есть после конфирмации он, собственно, тоже был под хмельком. И даже очень. Господин Леер был крестным отцом, и хозяин «Старых времен», у которого они ели конфирмационные сосиски (Лео съел семь штук), пожертвовал мальчику полштофа молодого вина, а когда Лео развеселился, еще и полкружки мартовского пива. Все это вместе, вернее, то, для чего уже не нашлось места на конфирмационном костюме, Лео возвратил тощему трактирщику у самой двери. Он как сейчас помнил, что тогда словно бы уже умер. Но господин Леер сказал:

— Не беда, это обязательно при конфирмации.

Благодарю покорно!

Фирма Вертеле получила заказ — заменить в подвале старой королевской резиденции давно разъеденную сыростью проводку. Накануне хозяин все осмотрел вместе с господином Шалерером и все с ним обсудил.

В восемь утра Лео выкатил ручную тележку, погрузил на нее медные трубки Бергмена, четыре мотка изоляционной ленты, полмешка гипса, три сумки с инструментами, а также две стремянки и отправился в резиденцию. Ганс с экскурсионным велосипедом и младший монтер, необыкновенно ловко вдыхавший лесной озон из внутреннего кармана своей куртки — он туда засунул ингалятор, — уже дожидались его у мрачного портала возле полинялых львов.

Они разгрузили тележку, и старик смотритель пошел с ними в некогда королевский погреб, где пахло сыростью и историей. Все трое сначала сорвали износившуюся проводку. Затем Лео должен был длинным долотом пробить отверстие в стене. А стена была толщиной по меньшей мере с метр.

К обеду он с этим покончил и съел десятипфенниговый томатный сырок, последнее время очень ему полюбившийся. Младший монтер ингалировался, а Ганс жадно выковыривал алюминиевой ложкой жирный картофельный салат из банки. При этом он рассказывал, что его любви к Эмме мешает соперник. Продавец носков, последнее время работающий рядом с кондитерским магазином его невесты, владелец мотоцикла с баком вместимостью сто кубических сантиметров. Съев свой салат, Ганс поведал Лео, какую штуку он собирается устроить этому типу. Да, Ганс был малый не промах, что и говорить! Лео уже сейчас жалел ничего не подозревающего соперника. Ганс еще изо всей силы стукнул своего нокаутированного невидимого врага по купеческому носу и сказал:

Ну что, голубок, сыт теперь?

После обеда Лео заделал пролом. Но в старинном погребе имелось множество переходов и разгороженных помещений. Два или три принадлежали придворной аптеке. В одном из них младший монтер, отправившийся с карманным фонариком на разведку, обнаружил полки, уставленные пропыленными бутылками и флакончиками. Он немедленно привел Ганса, чтобы тот высказал свое мнение— не вино ли это. Ганс сказал:

Это вино, чтоб я так жил.

Тогда господин Шалерер сбегал за старым смотрителем и объявил, что ему необходимо вести провода через это помещение.

К сожалению, именно здесь проходит цепь тока.

И старик принес ключ, в получении которого Ганс должен был расписаться.

Только бутылок не трогайте, — сказал старик, — я за них в ответе.

О бочонке он словом не обмолвился.

Младший монтер отвинтил несколько гаек и обнаружил оконце, выходившее в тихий двор и запертое только на засов. Он украдкой этот засов отодвинул и... на сегодня закончил работу. Ганс давно уже все понял, опять затрясся от сдерживаемого смеха и немедленно сообщил Лео о своих планах.

Через час, в течение которого они обсудили все до последней мелочи, а господин Шалерер успел сбегать в близлежащую рабочую столовку и принести оттуда восемь пустых бутылок из-под пива, вся троица отправилась во двор. Стояла тишина, и только окна осиротелого парадного зала остекленело глядели на двор и на этих троих.

Господин Шалерер обмотал грудь Лео толстенной проволокой, затем они спустили его через оконце в темный погреб. У Лео была с собой пустая банка из-под Гансова картофельного салата, он должен был нацедить в нее жидкость из старого бочонка и даже продегустировать ее, чтобы узнать, что это такое. А восемь пивных бутылок наполнить самым лучшим вином. Краны бочек, по мнению господина Шалерера, ему следовало слегка стукнуть снизу, чтобы легче отворачивались.

Живо очутившись в погребе, Лео направил лунно-бледную молнию карманного фонаря на первую бочку — на ней было что-то написано мелом. Деревянная затычка приклеилась, но он по ней стукнул, и она сравнительно легко отвернулась. В живот монтерского ученика закрался щекочущий страх. Из крана в банку хлынула густая красная кровь. Лео попробовал. Сладок и клеек был этот сок, от него набегала слюна. Наверно, надо глотнуть побольше. Да он еще, оказывается, и теплый! Ох, хорошо! Первый сорт! Разогнувшись, вор натолкнулся на полку с бутылками. Таинственный звон прошел под сводами. За окном прошипели:

Идиот!

Мальчик затаил дыхание. Надолго, он ведь был здорово натренирован. Нет, никто не идет. Потом сделал еще один спасительный глоток. Бог ты мой, из бочонка лилось счастье. Лео тихонько рассмеялся. Две черные головы показались в окне:

Что там, старик? — взволнованно прохрипел Ганс.

Лео рассмеялся и отпил еще. Затем громко, боли в животе как не бывало, и радостная отвага осенила его, проговорил:

Ваше здоровье!

Ох, да он уже готов!

Двое в пустынном дворе зашептались. Лео внезапно вспомнил о своем задании и скомандовал в сумрачный четырехугольник:

Давай бутылки!

Рабочая сумка младшего монтера с порожними бутылками тотчас же вплыла на проволоке.

— Порядок, — сказал Лео и, не открывая сумки, вынул верхнюю бутылку. Приложился еще разок. Внезапно ему вспомнился зеленый бант на цитре Наци Кестля. На ней ведь еще золотыми буквами было выведено: «Женщины, песни, вино — все ими в жизни полно, кто не поет и не пьет, жизни не ведает тот».

Итак, женщину он, Лео, еще никогда не любил. Но любить вино он хотел. Это же прелесть что такое захмелеть! Он любит, конечно же, любит вино, доброе, веселящее, хмельное вино. Лео хихикнул. А песню? Да, да, песню. Значит, то и другое. Песню он тоже хочет любить. Что ж, прикажете ему так ничего и «не ведать»? Того гляди, на всю жизнь! Нет, этот номер не пройдет!

Доктор Гудден добрый был, — донеслось громкое пение до двоих во дворе.

Господина Шалерера едва не хватил удар. Ганс в ужасе воскликнул:

Удирать надо!

Но младший монтер, хоть и чувствовал уже приступ своего бронхиального катара, сумел сохранить благоразумие.

Живей, живей,— прошептал он, приступ у него только начинался, а ингалятор был почти пуст.

Он круто повернул Ганса, обвязал ему грудь остатком изоляционной проволоки и подтолкнул к окошку. И еще дал ему пинка. Но Ганс и не думал сопротивляться. Он скользнул по мокрой стене и быстро очутился внизу. Поющего Лео он, несмотря на полный мрак, ударил по животу. Лео выронил все еще пустую бутылку из-под пива. Она разбилась. Пение Лео смолкло. Грудь его по-прежнему была обмотана проволокой. Ганс взялся за нее, бросил конец наверх Шалереру и подтащил Лео к окну, проволоку тотчас же потянули. Лео был «выдан на-гора».

Порядок? — задрав голову, прошептал Ганс.

Порядок, — послышалось сверху.

Несмотря на крайне напряженное положение, Ганс открыл кран. В слабом свете фонарика он, испуганно озираясь и вслушиваясь, все же наполнил пять пивных бутылок и банку. Но тут его отвага исчерпалась. Единым духом он осушил банку и засунул ее под рубашку. Потом забросил конец своей проволоки наверх, и господин Шалерер, совершенно трезвый, быстро и ловко вытащил его наверх. Лео сидел на земле и мысленно пел песню короля Людовика, на деле же открывал и закрывал рот, из которого не вырывалось ни единого звука. Немая песня рыбы — говорили обитатели Мондштрассе, когда кто-нибудь пел, не издавая звуков. Затем Лео начал смеяться, неслышно, но так, что слезы катились у него из глаз. У младшего монтера был злобный вид. Ганс уже чувствовал под ногами твердую почву.