Возвращение «Back»

Была глубокая осень, и роз не осталось. Они давно осыпались, и лепестки превратились в гниль. Их замело, как следы прошедшего лета, кучами ржавой сухой листвы. В воздухе застыла тишь. Но листья все летели, ныряли с высоты и, доставая до земли, шелестели у них под ногами.

На дне воронок, там, где упали бомбы, листва оставалась зеленой, и деревья стояли по-зимнему голыми.

Хрипло завыла сирена.

— Пойдем, — он свернул на задворки разрушенного дома.

— Нет, сюда вы не могли заходить, — поскольку развалины были совсем недавними. — Или ты боишься? — спросила она.

— Их не боюсь.

— Почему?

Они обошли останки стен, уцелевший камин и лестницу из ниоткуда. Она была обсыпана толстым слоем штукатурки и опавших листьев. Вдруг эти камни, их лица — все вспыхнуло в гранатовых лучах заката и окрасилось в пышный пурпур.

— Почему? — повторила она.

— Не знаю, — он быстро вел ее за собой.

— Куда мы?

Он знал не больше, чем она.

Они свернули за угол. Уцелевшая пристройка с гаражом была от земли до крыши увита багрянцем. За ней шла живая изгородь. Сойдясь с вечерней тенью, она блистала в темноте густым лиловым. За приземистой кирпичной оградой был старый полупустой сад и заросли шиповника. Там были розы. Они давно зачахли и потемнели, но чудом уцелели во время налетов. Словно вовсе не было никакого взрыва. Их кущи ярко лучились по краям красным прозрачным абрисом на фоне низких, в пять футов высотой, темных кипарисов. Выпустив колючие одичавшие побеги, они перекинули свои тернистые плети с дерева на дерево, с одного на другое и оцепили их чернеющую хвою. Прошла пора, когда на этих стеблях светились розы, розы, ликующие, дикие розы, что, бывало, качнутся в летний дождь, окропят росой и ненароком коснутся лба или, быть может, наполнят влагой чьи-то карие глаза, что увидали в кипарисах покинутое, опустевшее гнездо, которое — поскольку пора летать всегда приходит до цветенья роз — давно оставили окрепшие птенцы; давно уже, как разлетелись.

Они оглянулись. За ними сияли озаренные закатным светом груды развалин, багровеющая лестница и труба. Они были совсем одни. Вокруг был большой старый сад. На черных кронах повисли, переплетаясь в бурые венки, оголенные ветки шиповника. Последний луч упал на тернии. Они вспыхнули и запылали, излучая, наподобие накаленной нити электрической лампочки, жгучий, слепящий свет, вторя прощальной агонии света, отчаянной вспышке быстро уходящего за ночной горизонт солнца.

Она невольно обняла его и поцеловала.

— Вот так, — прошептала она. — За то, что ты приехал.

Он обнял ее голову и прижал к себе ее целующие губы. Сад почернел, и сделалось прохладно. Его накрыло теплой колдовской волной, лицо запылало черно-красными отблесками гаснущего солнца, и было дыхание ее — как розовый атар, волосы ее — виссон червленый и блистающий, ведь он увидел в каждой ее пряди сиянье роз; она была, как ночь, близка, темна, когда вокруг него переплелись ее персты — аира бронзовеющие стебли.

Она беспощадно все разрушила.

— Это было так? — отняла свои сладкие губы. — Так?

Он не понимал, что она говорит о Розе.

Отойдя на полшага, но все еще в его объятьях, она скосила на него взгляд, и он увидел, как вспыхнул уголок ее глаза, когда его пронзил последний догорающий луч, и — отраженный ее зрачком — зажегся, словно глазок полыхающего горна, слепящим пучком света.

Он хотел притянуть ее поближе, но она высвободилась, и руки его упали, как плети, язык онемел и весь он, казалось, одеревенел, совсем, как мистер Грант.

— Прости меня, — с досадой сказала она.

Он молчал и не мог пошевелиться.

— Слишком холодно тут стоять. Пойдем же, пора возвращаться, — настаивала она.

Всю дорогу они шли в тишине. Стало совсем темно. Она взяла его под руку и прижалась к нему. Он молчал. И ничего не чувствовал.

Глава 23

Когда они вернулись домой, выяснилось, что Нэнс забыла ключи. Им пришлось звонить. Послышались мелкие шажки миссис Грант. И дверь распахнулась.

— Вот и вы, — с упреком, на лбу — растрепавшаяся прядь. — У него случились конвульсии, — и зарыдала: — Бедный, бедный мой, как же ему плохо! Но заходите же скорее.

Она даже не взглянула на Чарли.

Обе женщины поспешили наверх.

— Дождись меня. Не уходи, — бросила мисс Витмор.

Но мысли его были все еще там, где он целовал эту девушку. И только войдя в гостиную и увидев опрокинутый стул, он наконец сообразил, что случилась беда. И сразу дом наполнился зловещими и неприятными предчувствиями.

Он вернул на место стул и вдруг услышал, как к дому подъехала чья-то машина.

Приехал врач.

Чарли пришлось самому открывать дверь.

— Что у вас?

— Не знаю.

— Как же это? — сказал врач и, поднявшись наверх, исчез в мертвой тишине. Он его явно презирал.

Чарли вернулся в гостиную, некоторое время в растерянности ходил по комнате. Сел. Закрыл голову руками.

Дом замер. Хуже всего была полная, абсолютная тишина. Шло время. Жгло опаленные закатом веки. Он до красноты расчесал глаза. А что, если вся эта история окажется очередной Дот Питтер? Да и сам он — безнадежный случай. Правильно сказала Нэнс. Копуша. Он не успевает за собственной жизнью. Тот эпизод, на работе, когда она расплакалась и он коснулся губами ее волос, кончился тем, что он, в конце концов, оказался у Нэнс, после чего пригласил Дот к Джиму Филипсу, что, в свою очередь, вернуло его назад к Нэнс, и вот он здесь.

— О, Роза, Роза! — беззвучно воскликнул он. — Как ты могла?

Впрочем, ему давно было все равно. И он заплакал.

Ему казалось, что он снова там, в лагере, как обезьянка, повис на колючей проволоке и тянет через нее лапки.

Вдруг кто-то тронул его за плечо. Это была Нэнс. Она вошла тихо, как по воздуху, он даже не слышал ее шагов. Чарли резко выпрямился и, не глядя, отошел к черному замаскированному окну.

— Не терзай себя, это моя вина, — сказала она.

Он стоял к ней спиной и думал о поцелуе.

— Ну не расстраивайся так, слышишь? Ты не виноват. Это же я повела тебя гулять. Ты меня предупреждал. А я тебя не послушала.

Она не решалась продолжить. Ей надо было передать просьбу миссис Грант. Дело в том, что, пока доктор осматривал старика, та попросила ее уговорить Чарли переночевать, чтобы в доме был мужчина. Но теперь, после его реакции на их невинный поцелуй, Нэнс боялась. Она была уверена, что он поймет все, как всегда, по-своему и решит, будто у нее есть на его счет намерения. Хотя, с другой стороны, это был единственный верный способ оставить его до завтра. И она отважилась.

— Можно тебя попросить? — тихо сказала она. Он молчал. — Не уезжай в Лондон. Ты не успеваешь к последнему поезду. Ложись, пожалуйста, на диване. Там тебе будет удобно.

Он напряг спину и ей показалось, он вот-вот откажется.

— Будь другом, Чарли, пожалуйста. Тебе завтра не идти на работу.

И он решил, так тому и быть. Раз она просит, значит придет.

— Хорошо, — сказал он и прочистил нос.

— Спасибо, — она поняла, что обрекает себя на еще большие неприятности. — Прости, мне пора возвращаться к старикам, но я к тебе спущусь и раздобуду что-нибудь перекусить. И не забудь, ты никуда не едешь, слышишь? И чтоб сидел на месте.

Наступило молчание. И он решился. И, даже не смея надеяться прочесть в ее глазах то, на что и не дерзал рассчитывать, повернулся. И понял, что один. И больше не знал, что подумать. Зато уже решительно знал, чего хотел.

Он увидел кошку. Она неожиданно, точно призрак, возникла в его ногах и глядела на него страшными глазами. Чарли, на всякий случай, отвернулся. Но кошка, решив по-своему, запрыгнула к нему на колени и тяжело легла, громко урча всеми своими котятами. Он невольно погладил ее по спинке — следуя всего лишь обыкновенному порыву — так же, как — если бы он только знал — приблизительно час назад его поцеловала девушка. С той разницей только, что девушка та ревновала.