Жук <br />(Том II)

Тот юноша, что удирал, за угол свернул и с глаз скрылся, а этот ваш приятель вдруг вроде как действовать решил и за ним побежал, только пятки засверкали; девица же одна осталась. Я все думала, что он того и гляди с тем другим юношей вернется, да и подруга их, кстати, так и стояла у калитки, того же, видимо, ждала. Но нет, ничего подобного. Когда ждать ей надоело, она вернулась в дом: гляжу, она там в передней комнате мимо окна прошла. Потом опять к калитке возвратилась, стоит и все на дорогу глядит, но от тех двух ни слуху ни духу. Простояла она там минут пять, наверно, опять в дом направилась — и больше я ее не видала.

— Больше не видели?.. Вы уверены, что она вернулась в дом?

— Я не я буду, своими глазами видела.

— Полагаю, что вы не могли наблюдать за зданием, не отрываясь ни на секунду?

— Однако так я и делала. Почуяла, что чудные дела творятся, вот и решила проследить. А уж ежели я что решила, назад меня не повернуть. Сиднем сидела на стуле в спальне и глаз с дома не сводила, пока вы в дверь колотить не принялись.

— Но так как барышни в данный момент в доме определенно нет, то, должно быть, вы наблюдали не слишком пристально: она ускользнула, а вы и не заметили.

— Это вряд ли. Ума не приложу, как бы ей такое удалось; как в доме араб поселился, странные там дела творятся, ох, странные! Ладно, пусть я ее не видала, зато видала еще кое-кого.

— Кого?

— Юношу.

— Юношу?

— Да, юношу. Вот с тех пор сижу и недоумеваю, как вышло, что я не видала, когда он успел в дом попасть.

— Можете его описать?

— Лицо не смогу: он грязную свою фуражку на самый нос натянул да так быстро вышагивал, что я и рассмотреть ничего не успела. Ежели его еще увижу, то узнать смогу только по одежде да походке.

— Что особенного было в одежде и походке?

— Ну, был он во всем поношенном, рваном, грязном — такие тряпки старьевщикам даром не нужны… и сидели они как с чужого плеча… болтались на нем, будто на пугале… смех, да и только; думаю, мальчишки, как такого завидят, за ним по улицам толпой бегают. А что до походки, так шел он, совсем как тот первый молодой человек: несется, ноги выбрасывает, плечи откинуты, нос задрал, спина прямая-прямая — у меня кочерга на кухне и то кривее будет.

— Между исчезновением девушки и появлением молодого человека что-нибудь привлекло ваше внимание?

Мисс Коулман немного поразмышляла.

— Вот когда вы сказали, поняла, что да… совсем бы запамятовала, ежели б вы не спросили… а все оттого, что вы мне, как я хочу, рассказать не даете. Через двадцать минут, после того как девица внутрь вернулась, кто-то сорванную этим вашим приятелем штору в передней комнате обратно на место повесил, только я не видала, кто это сделал — между нами же штора была, а минут через десять из дома тот оборванный юноша вышел.

— Что было потом?

— Ну, еще через десять минут сам араб в дверях появился.

— Араб?

— Да, араб! У меня от одного его вида челюсть отвисла. Сама 6 шиллинг из собственного кармана выложила, лишь бы узнать, где он был и куда девался, пока та троица его жилье обшаривала, однако ж вот он, собственной персоной, да еще тюк тащит.

— Тюк?

— Тюк, на голове, совсем как пирожники поднос носят. Большущий, и не подумаешь, что поднять такой можно. Хотя видно было, что он его едва держит: пополам согнулся и ползет как улитка, долго-долго до конца улицы добирался.

Мистер Лессинхэм с криком вскочил с места:

— В том тюке была Марджори!

— Сомневаюсь, — сказал я.

Заламывая руки, он принялся рассеянно ходить по комнате.

— Она!.. она наверняка была там! Храни нас Господь!

— Повторяю, что сомневаюсь в этом. Прислушайтесь к моему совету, подождите немного и только потом делайте такие выводы.

Неожиданно раздался стук по стеклу. Снаружи стоял Атертон и смотрел на нас.

Потом закричал через закрытое окно:

— Эй, окаменелости, выходите!.. Я к вам с новостями!

Глава 41. Констебль, его рассказ и кэб

Мисс Коулман, всполошившись, поспешила к двери.

— Не нужен мне в доме этот юноша. Не потерплю его! Пусть и носа не смеет здесь показывать.

Я попытался смягчить ее возмущение:

— Обещаю, мисс Коулман, он сюда не войдет. Мы с моим другом сами выйдем к нему и поговорим.

Она приоткрыла входную дверь как раз настолько, чтобы мы с Лессинхэмом смогли протиснуться наружу, а затем с грохотом захлопнула ее. В том, что она действительно не желала пускать Сиднея на порог, сомневаться не приходилось.

Стоя прямо за калиткой, Атертон приветствовал нас со свойственной ему живостью, едва ли порадовавшей нашу недавнюю хозяйку. За его спиной мы увидели констебля.

— Надеюсь, вас там эта старая кошка всласть замяукала. Пока вы у нее дурака валяли, я времени не терял: послушайте-ка, что вам поведает сей страж порядка.

На лице констебля, засунувшего большие пальцы за ремень, блуждала снисходительная улыбка. Кажется, Сидней его забавлял. Полицейский заговорил глубоким басом, будто исходившим из самых ботинок:

— Я не знал, что должен что-то рассказывать.

Было очевидно, что Сидней так не думает:

— Офицер, подождите, пока я не введу эту парочку сплетников в курс дела, а потом будет ваш выход. — Он обратился к нам:

— Итак, я засунул свой нос в каждую чертову щель этого адского логовища, и наградой за труды мне стала одна лишь занывшая спина, после чего я вышел остудиться на крыльцо, при этом размышляя, а не скоротать ли мне время, затеяв потасовку с извозчиком или раздразнив его так, чтоб он сам полез драться: малый утверждает, что боксировать умеет, да и вид у него соответствующий; вдруг вижу, по улице дефилирует не кто иной, как сей блестящий представитель столичной полиции. — Он махнул рукой в сторону констебля, отчего тот осклабился еще шире. — Я смотрю на него, он смотрит на меня; когда мы вдосталь налюбовались утонченной красой и дюжей статью друг друга, он мне говорит: «Он уехал?» «Кто уехал? — отвечаю. — Роберт Сесил?.. [13] или Оскар Уайльд?» А он мне: «Да тот араб». А я: «Вам что-то известно об арабах?» А он: «Ну, видал я его три четверти часа назад на а когда заметил, что вы рядом с отпертым домом стоите, подумал, уж не съехал ли он наконец». Я чуть из штанов не выпрыгнул, как это услышал, но, клянусь жизнью, и вида не показал. Спрашиваю: «Откуда вам известно, что то был он?» Он мне отвечает: «Конечно, он, кто же еще? Такого однажды встретишь, больше не забудешь». «Куда он направлялся?» «Торговался о кэбе — на четырех колесах. На голове у него здоровенный тюк был… он его хотел внутри провезти. Но извозчик ни в какую». Этого мне было достаточно; я тут же сего достойнейшего офицера взял в охапку и потащил через дорогу, к вам двоим, с быстротой молнии.

Полицейский был мужчина немаленький, с широченными плечами, и его вряд ли удалось бы схватить в охапку и молниеносно куда-то унести; судя по все шире расплывающейся по его лицу улыбке, он и сам так считал.

Тем не менее, даже оставляя в стороне склонность Атертона вечно все преувеличивать, принесенные им новости оказались довольно важными. Я сам принялся спрашивать констебля о случившемся:

— Офицер, вот моя визитка; не исключено, что еще до заката человеку, проживающему в доме на той стороне улицы, будет предъявлено весьма серьезное обвинение. В данный момент необходимо держать его под наблюдением. Полагаю, вы совершенно уверены, что араб, замеченный вами на улице, и есть разыскиваемая нами личность?

— Без сомнения. Я его, как своего родного брата, мгновенно узнаю — да каждый констебль на этом участке узнает. Мы его так и зовем промеж собой — Араб. Как только он въехал, я его на карандаш взял. Уж очень он чудной. Я всегда говорил, что-то он затевает. Ни разу не видал, чтобы человек днем ли, ночью, в любую погоду так сломя голову носился, будто за ним черти гонятся. Как я успел рассказать этому джентльмену, приметил я его на улице… уже, наверно, с час назад, а то и поболе. Я заступал на пост и вдруг взгляд мой упал на толпу у местной железнодорожной станции: народ глазел, как Араб с извозчиком пререкается. На голове у Араба здоровенный тюк, метра полтора в длину, не меньше. И хочет он этот тюк с собой в экипаж взять, а кэбмен не дает.