Гулящая

уча, заслонявшая солнце, и оно опять засветило. Помогла ей и обычная работа. Марья с барыней хлопотали у печи, а она стала убирать и подметать комнаты. Где уж тут думать, когда работы по горло? Она носилась как угорелая, чтобы всюду поспеть. А когда убирала у него в комнате, то особенно постаралась: перетерла все так, чтобы пылинки нигде не осталось; по нескольку раз переставляла каждую вещь, чтобы все стояло как можно красивей, казалось как можно нарядней; и подушки на его постели взбила так, что они лежали пышные и высокие, без единой морщинки или складочки!

"Вернется домой, увидит, что всюду так чисто и красиво, пусть тогда догадается, кто к этому руку приложил!" - подумала она с легким вздохом.

Она чувствует себя совсем спокойной и счастливой. Жизнь улыбается ей, манит неведомыми чарами, влечет нечаянной надеждой. Все, что давило душу и будило тоску,- исчезло; все прошло - миновалось; никто ничего не заметил, никто ничего не узнал; это она только зря растревожилась и испугалась... А жаркие поцелуи горят у нее на лице, горячие объятия согревают ей сердце, трепещет оно у нее в груди от тихого счастья. Ей стало вдруг так весело, что она запела бы, если б никого не было дома. Да она и не выдержала. Картошка кончилась, надо было сбегать за ней в погреб. Она как раз в эту минуту в кухне случилась и сама вызвалась сбегать... Еще по дороге в погреб она затянула песню, а когда очутилась в темной его пустоте, запела уже во весь голос так, что эхо в погребе отдалось! Высоко и тонко звенит ее голос, ударяясь о стены и потолок глухой ямы, тесно ему в этой яме, и от этого раздается он все громче, все сильней. Эхо вторит ей! гудит, гогочет, свод! - а она заливается. Песня сама льется из души, без натуги, неутомимо поет Христя, и голос ее не знает ни напряжения, ни усталости - одинаково ровен, тонок и высок!

Весь день до обеда она была радостна и весела. И когда он вернулся с хозяином, она подавала обед и не стыдилась уже его так, как утром. Ненароком взглянув на него, она всякий раз удивлялась, как это она раньше ничего не видела... Да какие же у него ясные глаза! да какие черные брови! и маленькая бородка какая шелковая, и как же она к лицу ему! и вся повадка его и его взгляд - все у него такое милое, такое хорошее, так и тянется она всей душой к нему!

Когда хозяева пообедали, они с Марьей тоже сели обедать. Христе так хочется поговорить! Кажется, болтала бы, не умолкая. Да Марья что-то не в духе: сидит печальная, хмурая, сердится, что ли?

- Не видали ли вы, тетенька, Марины? - весело спросила Христя, вспомнив, что Марина, как оставила свое монисто, так и пропала.

- Марины? - переспросила Марья.- Носишься ты со своей Мариной! Я думала, она и в самом деле путная девушка, а она - черт знает что! холодно сказала Марья.

- Это как же? - удивилась Христя.

- Да так! Вон - на содержание идет!

- На какое содержание? Куда?

- Паныч один в деревню берет ее к себе.

- Нанимается, что ли? - не понимая, допытывается Христя.

-