Гулящая

дет, когда он позовет ее и попросит дать ему умыться?.. Она никак не может себе представить, что тогда будет. Она только чувствует, что силы ее оставляют, что она становится совсем никудышной, прямо расхварывается. "Господи! Что это со мной сталось? - думает она.- Не покарал ли ты меня за то, что я третьего дня над любовью смеялась?"

В эту самую минуту дверь из комнаты скрипнула - и на пороге показалась пани. Неумытая, заспанная, она сердито крикнула:

- Что это вы тут топчетесь? Почему ставни не открываете?

Христя стрелой помчалась из дому, но вспомнила, что не откинула крючки у болтов. Она как угорелая бросилась назад, грохот и стук подняла в комнатах - страх! Перебегая от окна к окну, она гремела стульями, натыкалась на углы столов, ушибалась и, не чувствуя боли, неслась дальше.

- Что это ты грохочешь там, как оглашенная? - крикнула на нее Пистина Ивановна.

Христя остолбенела, замерла на месте.

- Что же ты стала? - снова крикнула на нее Пистина Ивановна.

Христя сорвалась с места... Насилу отодвинула она болты и опрометью ринулась во двор.

Утренняя прохлада немного освежила ее разгоряченную голову, смирила взбудораженные мысли; Христя вернулась в дом гораздо спокойней. На пороге она встретила Марью, та собралась на базар; это еще больше успокоило Христю. "Если мне невмоготу станет, спрячусь хоть в кухне, некому будет подглядывать за мной",- подумала она. И в самом деле Христя успокоилась, лицо у нее просветлело, она делала все, как обычно, как и каждый день, пока не отворилась дверь из комнаты паныча.

- Христина! Дайте умыться,- тихо промолвил он, а она затрепетала!

Набирая воду для умыванья, она не заметила, что зачерпнула только полкувшина; вбежала в комнату к панычу - и вспомнила, что забыла взять таз. Бросилась назад, набрала полный кувшин, как лекарства, глотнула в сенях свежего воздуха и, ни на что не глядя, пошла, как на смерть, к нему в комнату.

Он поглядел на нее,- а она до корней волос покраснела! Она чувствовала, что он смотрит на нее, пристально смотрит.

- Что это вы сегодня как в воду опущенная?- спросил он у нее, становясь над тазом.

Она молчала и млела. Он еще пристальней поглядел на нее.

- Да умывайтесь же! - с болью в голосе сквозь слезы проговорила она.

Он вздохнул и подставил руки. Тоска взяла ее тут, такая горькая, невыносимая тоска, что она чуть не заплакала... Отчего? Она сама не знает отчего... Льет воду, и сама не знает, куда она ее льет; видит сквозь слезы, красноватое что-то мелькает, догадывается, что это его руки, и льет на них; льет тогда, когда красноватое пятно мелькнет перед глазами, но не видит, не знает, столько ли льет, сколько нужно. Она бы, наверно, не заметила, что он уже кончил умываться, если бы он не сказал: будет!

Торопливо схватив таз и кувшин, она выбежала от него. В кухне ей стало легче: она не сгорает больше со стыда, ничьи глаза ее больше не смущают.

Когда он напился чаю и пошел на службу - ей стало совсем легко, словно промчалась туча,