Чешские юмористические повести

Однако об этом как-нибудь в другой раз.

Текст содержал множество весьма прозрачных намеков, из которых становилось явным то, что уже никак более не утаишь: сей огромный лист, столь огромный, что в цапартицких предместьях иные угловые дома оказывались для него коротковаты, был не чем иным, как предвыборным плакатом, призывавшим выдвинуть Ировца от провинциального Цапартицко-Нудломнестецкого округа депутатом в имперский совет.

Подписавшаяся под сим радикальная крестьянская партия не скупилась для своего кандидата на самые щедрые похвалы, а весь плакат в целом был, по существу, бесчеловечным насилием над прирожденной скромностью нашего зборжовского приятеля.

Правда, недоброжелатели опять-таки утверждали, будто дядюшка Ировец оттого лишь не краснел перед предвыборными плакатами, что текст их — как бы это помягче сказать? — по слабой грамотности не слишком хорошо разбирал. И все же лестные эпитеты на упомянутом предвыборном документе нельзя назвать чрезмерными, ибо они полностью соответствовали реальному положению вещей.

Флориан Ировец именовался здесь старостой деревни Зборжов, председателем окружного цапартицкого комитета, цапартицким почетным гражданином, почетным гражданином деревень Малые и Большие Ошкрдлице, Грибовице, Огништярже, Веслов, Пилавеч, Мычанице, Жареное, Кража, Остатков, Кукареков, Градковиште, почетным членом обществ… (далее следовал перечень всех общественных корпораций и организаций в Цапартицах и окрестностях). Все завершал титул, который заставил бы призадуматься даже кое-какие ученые головы.

Он звучал так: Membre de l’Académie des Inventeurs Internationale  [21] и свидетельствовал о том, что слава Ировца дошла и до сей деятельной французской институции, заботящейся о признании заслуг отдельных лиц перед человечеством.

Да, да, все вышеозначенные звания дядюшка Ировец действительно носил, все вышеприведенные титулы он за краткое время успел приобрести, и если мы узнаем об этом только на данной странице, то лишь по лености нашего слова и нерасторопности нашего пера. Тот, кто ныне водит им по бумаге, вынужден признать, что безбожно переоценивал сей инструмент, надеясь с его помощью изобразить стремительный взлет славы зборжовского старосты!

Боже мой! Повествование наше, которое, по заверению редактора «Шванды-волынщика», страдает излишним эпическим размахом (о чем нам было сообщено с изрядной долей язвительности), подобно многим испытанным образцам, растянулось бы, вероятно, до Нового года  [22], если б мы захотели с такой же, как прежде, обстоятельностью рассказать обо всем, что ожидало Ировца в пору апогея его популярности, в оное благословенное лето 189… года.

Ведь до той минуты, когда Нудломнестецкому и Цапартицкому округам было доверено выполнить свой патриотический долг и выдвинуть зборжовского старосту в депутаты имперского совета, наша история напоминала чистейшую идиллию, самым драматическим эпизодом которой как раз и было собрание сельскохозяйственного товарищества, не состоявшееся из-за дождя шильев.

Жатва миновала при самом благостном настроении всего края, более того — всей страны, поскольку Ировец, исполняя обещание, творил погоду, какой никто не припомнит. Благодаря рациональному распределению осадков и мудрому чередованию жаркого солнца с мелким дождичком и переменной облачностью (всем этим благодетель нашего отечества научился орудовать, как фотограф шторами своего ателье) хлеба в тот год разрослись столь буйно, что высаженные вдоль дорог деревья по самые кроны утопали в их золотом разливе.

Окрестности Цапартиц обрели даже несколько комический вид. Стройные тополя едва на четверть торчали из ниспосланного божьей милостью урожая. В пшеничные стебли дети вставляли железные пишущие перья, а зернами играли словно фасолью. Во время цветения пшеницы треск колосьев напоминал ружейную пальбу. Нежные зеленя, при легком ветерке лишь колыхавшиеся, теперь превращались в бушующее море. В высоких хлебах можно было бродить как по лесу.

Разумеется, деревья и кусты также испытали благодатное влияние того волшебного лета  [23], хотя изменения тут не могли быть столь явственны, как у однолетних растений, поразительные свидетельства небывалого роста которых доныне хранятся в цапартицком городском музее.

В садах паданцы слив оглушали маленьких детей до потери сознания; камыш вокруг пруда напоминал бамбуковые заросли; на огороде в предместье Бездеков выросла гигантская тыква, в трех местах проломившая забор. Диковинная тыква тоже сохранилась как вещественное напоминание об этом лете, но отнюдь не в музее: владелец огорода Вавржинец Ледвина сделал из нее хлевушок для трех коз!

Чтобы слышать, как растет трава, в ту пору не надо было обладать особым даром. На меже у Шавловиц коровяк с грохотом повалил распятие, пробившись из-под земли возле самого каменного основания, обломки коего там валяются и по сей день. Конечно, безответственные болтуны рассказывают об этом времени явные небылицы. Например, будто стоявшая в углу трость пана бургомистра покрылась стручками перца. Или будто ячменя уродилась такая прорва, что на кирпичном заводе прекратили производство кирпича и стали даром выпекать бацан  [24] для бедняков. Ничего подобного на самом деле не было, о чем свидетельствуют счета упомянутого предприятия.

А салат!

Достаточно сказать, что в ту пору жители Цапартиц ели только салатные «сердечки». Бездековцам, то есть обитателям предместья Бездеков, которые все как один строго блюдут вегетарианскую диету, в рот не берут никакого мяса («окромя того, что сам бог убьет») и в течение всего лета ужинают исключительно салатом, никогда раньше и никогда позже не жилось так сытно, как в те блаженные времена. Ведь в огородах над быстрой и коварной Бубржиной уродилась прорва салата. Таким же поразительным был и урожай других овощей. А на огурцы, валявшиеся по огородам, даже смотреть никто не хотел.

Беспримерное изобилие щедрот божьих наблюдалось тогда во всем королевстве Чешском, однако лишь Цапартицкий край казался настоящим библейским Ханааном, утопающим в несметных грудах всяческих даров природы. В Цапартицы прибывали специальные поезда, до отказу набитые не только простыми любопытными, но и участниками научных экскурсий, организованных политехническим институтом, сельскохозяйственными школами и различными аграрными обществами. Владельцу трактира «Черный конь» пришлось даже срочно нанимать кельнера, умеющего говорить по-французски и по-английски.

Произошло чудо. Пресыщенные туристы, которых уже не могло привлечь ничто на свете, неожиданно проявили интерес к Цапартицам. Усадьбу Ировца посещали английские мисс и леди, эксцентричные американцы заключали на зборжовской площади пари — какая завтра будет погода. Сенсационная статья газеты «Таймс» под названием «An Bohemian Phenomen»  [25] была написана «собственным корреспондентом», присланным в Цапартицы из Лондона.

Короче говоря, в Цапартицах постоянно царила атмосфера национального праздника, какая в течение нескольких дней или недель бывает на краевых выставках, съездах и т. п. А дядюшка Ировец стал не только первым человеком в округе, но и подлинным его идолом и даже почетным гражданином Цапартиц.

Сего звания он удостоился благодаря «Чмертовским листам». «Личный» печатный орган Ировца поместил обширную статью, где расписывалось, как зборжовский староста прогнал агента венских магнатов. Посланец бонз международного хлебного рынка явился к нему и предложил: перед самой жатвой нашлите на поля град, пусть весь прекрасный урожай погибнет. За это, мол, дядюшке Ировцу сулили потрясающую сумму, но когда он понял, о чем идет речь, схватил вилы и ринулся на дерзкого пришельца с такой яростью, что — не ретируйся тот вовремя — пригвоздил бы его к воротам.