Мемуары Дьявола

— Вы правы, — согласился Анри, озираясь. — И чем быстрее мы это сделаем, тем лучше.

Матье ступил на тропинку, пролегавшую в зарослях высокого дрока; остальные, торопясь покинуть злосчастную лощину, последовали за ним. Поначалу они продвигались быстрым шагом, но старик вдруг резко замер на месте, прислушиваясь. Доносились лишь отдаленные возгласы солдат; Брюно опять сдвинулся с места, но через пару десятков шагов снова остановился.

— За нами идут — я уверен. Матье, ты ничего не слышал?

— Слышал; слева, в зарослях. Пойду посмотрю…

— Стой, сорванец! — закричал старик, но мальчишка, не слушая деда, бесстрашно устремился в густые заросли. Луицци и Анри могли наблюдать за его продвижением по колышущимся верхушкам дрока, в котором он прокладывал себе дорогу; шагов через тридцать от места, где они оставались, трава внезапно забурлила, словно там возникла какая-то борьба; потом движение возобновилось, будто Матье продолжал бежать в том же направлении, а затем все утихло.

— Матье! Возвращайся немедленно, несносный бесенок! — раскричался старик в полном исступлении.

Никакого ответа не последовало — мальчишка пропал, словно его и не было. Невыносимый ужас охватил Луицци, и он бросился к тому месту, где исчез подросток. Анри, последовав за бароном, остановил его в десяти шагах от Брюно, продолжавшего неистово призывать Матье.

— Этот мальчишка уже черт знает где, — сказал лейтенант. — Вы же видели, как далеко колыхалась трава там, куда он побежал.

Луицци уже собирался рассказать Анри о своих смутных опасениях, как вдруг они услышали позади глухой удар, а потом страшный крик, и дружно обернулись. Папаша Брюно еще стоял, вытянувшись на цыпочках и обхватив руками голову; лицо его свело в нечеловеческой судороге; молодые люди бросились к нему, но не успели приблизиться, как старик рухнул лицом вниз, раскинув руки; тут они обнаружили, что затылок его разбит страшной силы ударом, нанесенным сзади.

Луицци и Анри в ужасе переглянулись, а затем стали растерянно озираться. Все вокруг было тихо и спокойно; доносились только все приближавшиеся голоса солдат. Возможно, Луицци и не отличался никогда особенной смелостью, но Анри-то считался храбрым рубакой; тем не менее от страха лица обоих молодых людей покрыла мертвенная белизна. Луицци хотел было что-то произнести, но губы его зря шевелились — голос застрял в мгновенно пересохшем горле, словно раздавленный неподъемным грузом; души обоих провалились в пятки, и они застыли, похолодев. Послышавшийся вдруг легкий шорох заставил их встать спиной друг к другу, будто они собирались защищаться от неведомого противника, который угрожал им с разных сторон. Они простояли в диком напряжении чуть ли не минуту, прежде чем сообразили, что этот шорох происходит от последних судорог бедняги Брюно, корчившегося в объятиях смерти. В общем порыве жалости они склонились над умирающим, чтобы, насколько это было возможно в их положении, облегчить его страдания, но одна и та же мысль об опасности заставила их приподняться и внимательно оглядеться по сторонам. Вокруг не замечалось никакого шевеления, но они еще теснее прижались друг к другу спинами. Вскоре страх, продержав их в оцепенении несколько минут, неожиданно разрядился криками и беспорядочными действиями. Луицци достал платок и, размахивая им над верхушками дрока, принялся звать пронзительно и перепуганно:

— Сюда! Сюда! На помощь!

Анри завторил ему надтреснутым голосом. Возбуждение, вызванное пережитым ужасом, овладело ими с еще более могущественной силой, чем предшествующее оцепенение, ибо они продолжали крутить над головой платками и вопить, даже когда уже находились в окружении солдат.

Луицци сбивчиво рассказал подошедшему капитану о последних печальных событиях. В это время солдаты вынесли из зарослей тело малыша Матье. Следы глубоко впившихся в шею несчастного подростка пальцев ясно свидетельствовали о причине его смерти.

Крики Луицци и Анри о помощи отвлекли большую часть солдат, разорвавших таким образом круг, который они медленно и методично сужали вокруг руин старого моста; вскоре пришлось признать, что шуаны, воспользовавшись беспорядком, который они спровоцировали жестоким двойным убийством, проскочили между рядами жандармов и исчезли за пределами поля; ни одного мятежника не удалось обнаружить ни в указанном жандармам логове, ни в ходе поспешно организованной погони.

Меж тем барону, отправившемуся за Каролиной к Жаку, выпала горькая участь известить несчастного крестьянина о смерти его отца и сына.

Мысли о счастливых новостях для Каролины отступали перед предстоявшей ему тяжкой обязанностью. С дрожью в душе он пустился в обратную дорогу к дому фермера, в то время как Анри, с которым он условился о встрече в Витре, остался с солдатами. Подойдя к загородкам перед хутором, он остановился на минуту в нерешительности. Никто не выходил из закрытого дома.

Он отбросил колебания и вошел; все домочадцы Жака собрались в первом просторном помещении. Глава семейства сидел возле очага; Марианна рыдала, уткнувшись в колени мужа; батраки и служанки сторонились по углам, со страхом глядя друг на друга; маленькие дети, плача, сгрудились вокруг отца и матери, а Каролина стояла возле них с горестным видом. При появлении барона Жак приподнялся:

— Мы все знаем, сударь.

— Откуда? — изумленно вскрикнул Луицци. — Кто успел вам рассказать?

— Один старый друг нашей семьи… Он проходил здесь… Его зовут Коротыш.

— Коротыш! Но ведь это он стрелял в вас ночью! Это ему Бертран указывал на вашего отца как на будущую жертву, — я уверен в этом!

— Коротыш! — повторил Жак, грозно уставившись на отшатнувшуюся жену, казалось, уничтоженную его взглядом.

Ни слова не прозвучало в беззвучном диалоге мужа и жены. Жак, обливавшийся тяжелыми каплями пота, отер лоб тыльной стороной руки и обратился к Каролине в спокойном, не выражающем никаких чувств, тоне:

— Сестра Анжелика, вы обрели своего суженого. Что ж, выходите за него, если это единственный ваш избранник. Больше вам здесь делать нечего. Прощайте.

— Но я не хотела бы оставлять вас в такой скорбный момент…

Жак больше ничего не сказал, но брови его недовольно нахмурились, и повелительным жестом он указал монахине на дверь. Вместе с Луицци они покинули крестьянский дом.

V

Подвиги Луицци

Когда Арман и Каролина отошли подальше от крестьянского дома, погруженного в безутешную скорбь, барон поведал сестре о своем свидании с Анри; но рассказывал он как человек, который стремится к определенной цели, то есть опуская некоторые подробности, например, странные ответы лейтенанта, его недоумение и холодность при встрече, и приписывая Анри удивление и радость, от чего Каролина чарующе раскраснелась. Меж тем, поскольку она упорствовала в желании узнать, какие клеветнические измышления заставили ее возлюбленного вернуть столь невежливым образом их переписку, Луицци, не находя в себе мужества признаться в некоторой поверхностности своего объяснения с Анри, не нашел ничего более умного, кроме как приписать происхождение сплетен некоей личности, чей облик как нельзя лучше соответствовал самому нелестному мнению о ней, а именно, госпоже Барне. К тому же в данный момент Каролина не имела никакой возможности лично удостовериться в справедливости его слов. Почтенная госпожа Барне, жена нотариуса, с ее сварливым характером, с ее безграничной привязанностью к бесконечному штопанью мужниных чулок и неизменной любовью к пробиванию излишне длинным и язвительным языком солидных брешей в чужой репутации, госпожа Барне и оказалась, по словам барона, первоисточником ложных сведений, которые, должно быть, и продиктовали Анри его необдуманный поступок.

Каролина легко позволила себя убедить, и они быстро пришли к согласию относительно дальнейших действий; первым делом ей необходимо было уйти из местного отделения религиозной обители, в которое ее направили, а чтобы избежать непременных и наверняка продолжительных пререканий с монахинями, они сочли за лучшее не возвращаться туда вовсе, а немедленно идти в Лаваль.