Гулящая

наконец, заговорить спокойнее.- Не ожидал! Сказать по правде, никак не ожидал! Я думал, что вы, Лука Федорович, забыли о моем либретто, да и сам стал забывать о нем... А вы, оказывается, не забыли. Хоть ваша музыка без слов, зато какое это тонкое искусство! Что вы думаете делать со своей пьесой?

- Что я думаю делать? Ничего... кому-нибудь сыграю, вот и все! ответил Довбня, выпуская изо рта целое облако дыма и окутываясь им.

- Как ничего? - воскликнул Проценко.- Нет, так нельзя; вашу пьесу надо записать и напечатать! Надо рассказать людям, какие бесценные мелодии таятся в народной песне! Большой грех будет, если вы все это забросите.

- А где я у черта возьму денег, чтобы напечатать?- спросил Довбня.

- Хотите, я достану? У меня в Петербурге есть один знакомый музыкант. Я отошлю ему. Пусть покажет Бернарду или кому-нибудь еще... И вашу пьесу напечатают, непременно напечатают... Много найдется охотников взяться за такое дело... Сыграйте еще что-нибудь. Казачка или то место, где молодая прощается с родом... Голубчик!.. Знаете что? Известно ли вам, кто в таких делах лучший ценитель? - Народ! Простой народ! Вы никому не играли?.. Давайте позовем Христю, Марью, прислугу здешнюю - пусть они послушают; и спросим, что они скажут,- говорил без умолку Проценко.

Довбня лукаво ухмыльнулся в свой рыжий ус.

- Вы смеетесь? - воскликнул Проценко.- Вы знаете Пушкина?.. Знаете, кому он читал свои народные песни? Своей няне Родионовне! И если та чего-нибудь не понимала, он переделывал свои бессмертные творения...

- То слова, а это музыка,- перебил его Довбня.

- Ну, и что же? Возьмем Шевченко,- стал доказывать ему Проценко.Прочитайте его стихи народу - народ будет плакать! А скажите, кого из нас Шевченко не берет за сердце? Вы тоже - Шевченко в музыке.

- Далеко куцому до зайца! - ввернул Довбня, но Проценко не слушал.

- Как и Шевченко,- кричал он на всю комнату,- вы взяли за основу народную песню, на ней построили свое произведение. Если Шевченко народ понимает, то и музыку должен понять. О-о! Народ - великий эстетик!..сделал он ударение на этом слове и, повернувшись к Довбне, спросил: - Ну как, позвать их?

Довбня молча кивнул головой. Ему больше хотелось посмотреть на Христю, которая так приглянулась ему, чем послушать, что она скажет об его игре.

Проценко насилу уговорил Христю войти к нему в комнату; да и то она сама, наверно, не пошла бы, если бы ее не потащила Марья.

Довбня расхохотался, когда Проценко усадил их рядышком на кровати.

- Ну-ка, вы, великие эстетики,- сказал он с издевкой,- слушать во все уши!

И он заиграл невольничий плач - песню о том, как плачут казаки в турецкой неволе, воздевая руки к небу и моля бога о смерти. Это был небольшой отрывок из народной думы... Горький плач, горячая молитва и тяжкий стон раздались в комнате. Тонко и печально пели первые струны, а басовые гудели так глухо, будто сдавленный плач вырывался, доносился из-под земли... Проценко сидел, понуря голову, слушал. Он чувствовал,