Гулящая

й и быстрей, пока не перешла в казачок. Смычок неистово забегал по струнам; струны звенят и щелкают, выводя залихватскую пляску. Проценко так и подмывает пуститься в пляс; а перед глазами у него - ровный и чистый двор, а посреди двора - свадьба... Он видит, как дробно перебирает ножками вон та девушка; как вон тот хлопец, не жалея каблуков, отплясывает трепака. А вон, вон, прыгая, как мяч, пустился вприсядку другой "А ну, наляг, поддай жару! Поддай прыти!" - кричит дружка, хлопая в ладоши... И снова все сразу оборвалось.

Довбня умолк, а Проценко все еще слышался дробный казачок, перед глазами все еще кружились в пляске свадебные гости. Он опомнился, услышав смех, поднял голову, словно спросонок, оглянулся... Смех доносился из кухни. Это Христя не выдержала, сорвалась с постели и пустилась по кухне вприсядку, а Марья, глядя на нее с печи, смеялась.

- Ух-ух! - вздохнул Проценко.- Батюшки мои! да ведь это замечательная вещь! - воскликнул он.

А Довбня, как будто ничего не слыша, снова заиграл:

Ах, сосенка,

Да разрастайся!

Раным-рано!..

полилась грустная песня; и в такт ей дружка ударил саблей в потолок раз, другой, третий. Эти удары - словно ответ на клич - возвестили, что скоро начнется нечто важное, нечто значительное! Оно и в самом деле началось. Песня смолкла. Гомон не гомон, сумятица поднялась. Пора молодую провожать к молодому. "Пора!" - кричит дружка. Дружки запевают уныло-уныло, и музыка им вторит еще унылей... "Вставай, княгиня, прощаться с родом да со своей девической волей. Теперь ты уже не вольная птица, а в чужом доме работница. Свекровь тебя станет есть, свекор станет попрекать, да некому будет за тебя заступиться; муж побьет-изругает - некому пожалеть. Горе, да слезы, да работа тяжкая, неустанная иссушат красу твою, согнут и состарят тебя. Вставай же, княгиня, прощайся со своим родом, со своей волей да с девичьей красой!" И княгиня, спотыкаясь от слез, идет поклониться отцу с матерью... Наступила тяжелая минута. Скрипка у Довбни стонет-рыдает. У Проценко дух захватило, слезы набежали на глаза... Вот-вот брызнут!.. Может, они и брызнули бы, да дружка крикнул: "Довольно, довольно! едем!.." И снова грянула походная песня, сперва громко, звонко, а потом все тише и тише, словно свадебный поезд, выехавши со двора, спустился в балку или скрылся за лесами, за горами... Только теперь Довбня опустил скрипку и положил ее на стол.

- Вот вам и свадьба к вашей опере,- сказал он и стал вытирать пот со лба.- Ф-фу! как же я устал! Ну его к черту,- прибавил он и поскорее полез за табаком.

Проценко сидел как на угольях: глаза у него горели, щеки пылали, дышал он прерывисто и тяжело.

- Господи! - воскликнул он, хрустнув пальцами.- Первый раз в жизни слышу такую замечательную музыку! Пусть теперь итальянцы или немцы сунутся со своей!.. То ведь творили великие гении, а это - народ... Это ведь простая народная песня!.. О, я, кажется, сойду с ума! - воскликнул он и забегал по комнате. Он долго еще волновался, пока смог, наконец,