Гулящая

олько дождь стучит в стекла и нагоняет тоску.

Христя оглянуться не успела, как миновало лето красное, наступили холодные ночи, пошли беспрестанные дожди, люди замуровались в домах. Выйдешь на улицу - дождь, и грязь, и непроглядная мгла; и дома не лучше: сумрачно так, будто накурено.

В такую пору не только в деревне, и в городе скучно. В деревне хоть работа есть - прядут, шьют, а в городе день прошел, и спи или с тоски пропадай целую ночь.

Чтобы как-нибудь убить время, Христя начала вышивать сорочку, а Марья либо помогала ей, либо валялась на печи вспоминала всякие случаи из своей жизни. С того несчастного дня, как она вернулась избитая и изувеченная, она никуда не ходила; все дома сидела, грустная, невеселая, не раз и плакала горько. Да разве слезами горю поможешь? Только глаза наплачешь да высохнешь от слез. Марья и в самом деле стала сохнуть. Она часто жаловалась Христе, что корсетка на ней болтается, как мешок; у юбки два раза крючки переставляла; лицо у нее раньше было хоть и бледное, но полное, а теперь осунулось, поблекло, глаза потускнели; и не один седой волосок заметила Христя у нее на висках.

В один из таких вечеров Христя, подав хозяевам самовар, уселась на постели с шитьем, а Марья забралась на печь. Тишина царила вокруг; только из комнат доносился звон посуды и неясный говор. Марья и Христя молчали. Христя, склонившись над шитьем, делала стежок за стежком, Марья глядела на нее с печи, и по глазам было видно, что она тоскует.

Она думала о том, что Христя сидит вон, сорочку себе вышивает, выводит узор, а она лежит и ничего не делает. Неохота ей за работу приняться, руки у нее отнимаются... Да и к чему? Христя молода, все улыбается ей, все кажется таким хорошим и милым... Когда-то и ей так казалось, а теперь?.. Что улыбалось, то теперь дразнит, насмехается; что радовало, то теперь сердце терзает, сулит новую беду... С чего бы это: старость ли подходит, или от безнадежной жизни она так истомилась?.. Марье стало горько-горько. Она, наверно, заплакала бы, да паныч как раз вышел из комнаты в кухню. Проходя к себе, он остановился около Христи и стал глядеть на ее работу.

- Ну, чего вам? - спросила Христя, прикрывая рукой сорочку.

- Разве нельзя? - спросил он.

- Конечно, нельзя! - вспыхнув, ответила Христя.

- Боишься, чтоб не сглазил?.. У меня глаз не такой,- тихо промолвил он и прошел к себе в комнату, заперся; Христя проводила его глазами до самых дверей, вынула из-под руки сорочку и опять склонилась над шитьем. Марья видит по лицу Христи, как взволновало ее внимание паныча, как повеселела она, обрадовалась. А ее уже ничто не радует.

- Ох, треклятая жизнь! - громко воскликнула Марья, так что, Христя вздрогнула... И снова воцарилась тишина; только шуршит полотно в руках у Христи, скрипит игла, шелестит нитка, когда Христя подравнивает сборки и продергивает ее; рука Христи быстро движется, а за спиной у нее по стене быстро бегает, колышется ее тень...

Но чу! - шорох, шум шагов раздался в сенях... Идет,