Гулящая

ватила пять карт и нацелилась, собираясь ударить его по носу. Григорий Петрович увернулся.

- Чур! Не увертываться!

- Больно ведь! - взмолился тот.

- А если я останусь? Держите, держите. Разрешается картами только с боков нос закрыть, а кончик надо выставить.

Григорий Петрович под громкий смех головихи и секретарши закрылся картами.

- Раз! - крикнула попадья и ударила картами по носу. Она так ловко угодила в самый кончик, что у Григория Петровича слезы потекли из глаз.

- Еще, еще!.. Четыре раза,- кричала она, покатываясь со смеху.

Григорий Петрович, помявшись, покорился.

- Два,- тихо промолвила она и слегка задела кончик носа картами. В третий раз ударила еще легче, а напоследок - он не разобрал, то ли она картами его ударила, то ли коснулась нежными пальчиками, словно ущипнула легонько.

Он только заметил, что нетерпеливая гримаса исказила на мгновение ее веселое личико.

- Не ждите и вы пощады!- крикнул он, сдавая карты. На этот раз осталась она, да еще с десятью картами.

- Нос! - с притворной свирепостью кричит Григорий Петрович.

Она заслонилась двумя картами, выставив чуть вздернутый кончик своего носа.

- Раз! - крикнул Григорий Петрович и замахнулся. Она ловко закрылась, и карты ударились о карты.

- А уговор? - спросил он с укоризной.

- Уже раз,- защебетала она,- уже раз. В том-то все и дело, чтобы попасть...

- Ну, держите... Два!

- Ой, больно! - крикнула она и быстро потерла нос. Маленькая полоска краснела на кончике.

- А мне не было больно? - спросил он и замахнулся.

- Три!- и промахнулся.- Четыре!..- считал он дальше.

- Григорий Петрович! - окликнула его из другой комнаты Пистина Ивановна. Он оглянулся... В гостиной остался только он с попадьей, да на пороге детской стояла Пистина Ивановна.

- Оставьте,- тихо сказала Пистина Ивановна, когда он подошел к ней.

- Остальные прощаю...- сказал он, вернувшись к попадье и складывая карты.

Попадья пристально на него поглядела.

- Им не хочется? - тихонько спросила она, кивнув головой на детскую, откуда доносился голос головихи: "Расшумелись! Еще носы друг дружке расквасят... Только их и слышно".

Григорий Петрович оглянулся. Пистины Ивановны уже не было. Он кивнул головой.

- У-у, подлые! - прошептала попадья и в гневе хрустнула пальцами.

Весь вечер после этого она была грустна, молчалива.

Только за ужином, выпив вина, она разговорилась. Кто-то из мужчин затянул песню.

- Вы умеете петь! Давайте петь! - крикнула она, схватив за руку Григория Петровича.

- Давайте. Запевайте.

- Лермонтова "Выхожу один я на дорогу", знаете?

- Немножко.

Она выбежала на средину комнаты и запела. Тихо-тихо, словно золотой колокольчик из-за гор, зазвенел ее тонкий голос, поднимаясь все выше, становясь все сильней. Григорий Петрович подхватил тенором... Все сразу затихли, словно онемели, слушая песню. И было что послушать... Их глазам представилась ночь, тихая и звездная; сизым пологом одела она черные