Мемуары Дьявола

Жюльетта отвечала мне сторицей; если я забывала о какой-либо послушнической обязанности или в чем-то нарушала строгий монастырский устав, она ловко покрывала мои грешки, спасая таким образом от нелегкой епитимьи или же от куда более неприятного наказания — исповедоваться и просить прощения у настоятельницы. Наша искренняя и святая привязанность не знала границ; я не скрывала от нее ничего, ни вещей, ни мыслей, любое мое желание она воспринимала как свое. Однако однажды я засомневалась, что она действительно любит меня так сильно, как о том говорит. Утром она получила письмо от матери и проплакала весь день напролет. Тщетно я выспрашивала ее о причине слез — она упорно отнекивалась. Уже вечером, на прогулке в саду, я с такой настойчивостью умоляла ее поведать мне о своих печалях, что в конце концов Жюльетта не выдержала:

«Зачем тебе знать о несчастье, если ни я, ни ты ничем не можем помочь? Ведь беда обрушилась на мою матушку…»

«Но что случилось?»

«Ты все равно не поймешь, — плакала Жюльетта, — ведь ты ничего в жизни не видела, кроме монастырских стен… Матушка неосторожно поручилась за одного мошенника, а он ее обжулил…»

«Речь идет о переводном векселе?» — откликнулась я.

Жюльетта взглянула на меня со столь неподдельным изумлением, что, несмотря на всю ее боль, я не удержалась от смеха.

«Откуда ты знаешь такие слова?» — спросила она.

«Ты забыла, что, прежде чем попасть сюда, я жила в доме господина Дилуа и, хоть и была еще совсем ребенком, выполняла определенную работу в конторе торговой фирмы, которой управляла моя приемная мать?»

— Помню, помню, — прервал рассказ Каролины Луицци, — этакое прелестное дитя за огромным письменным столом с весьма проказливым видом пишет накладные под диктовку Шарля.

— Бедный Шарль! — грустно вздохнула Каролина. — Он тоже погиб!

— Да-да, бедный Шарль, бедный мой братишка… — нахмурился барон, подавленный тягостным воспоминанием об ужасном событии, которое, как и многие другие, представлялось ему делом его рук. Но тут же, словно желая побыстрее избавиться от невеселых мыслей, он поспешно спросил: — И что же было дальше?

— Так вот, — продолжала Каролина, — действительно, речь шла о переводном векселе, который почтенная госпожа Жели не могла оплатить, и ей угрожал арест всех ее товаров с последующей распродажей. В сумме убытки составляли около тысячи двухсот франков.

«Как! — возмущенно крикнула я Жюльетте. — Что же ты сразу мне не сказала! Ведь я могу дать тебе эти деньги».

«Мы не нуждаемся в подачках», — ответила Жюльетта с несколько задевшей меня спесью; но я тут же мысленно простила ее, забыв об обиде.

«Если ты не хочешь принять их в дар, я могу одолжить тебе эту сумму», — предложила я.

«О! Как я тебе признательна! — вскричала Жюльетта и вдруг замялась. — Но… Нет, это невозможно. Если об этом узнают в монастыре, то один Бог знает, что об этом скажут! Наплетут, что я выклянчила у тебя подачку, употребив во зло нашу дружбу… Нет, ни в коем случае!»

«И из боязни дурных сплетен ты откажешься выручить матушку?»

«Бедная моя, несчастная матушка! — разрыдалась Жюльетта. — Ну почему я не могу ничем ей помочь… Даже какую-нибудь безделушку заложить и то…»

«Но ведь у меня есть деньги», — уговаривала я ее.

«Нет, нет, — твердила она, — настоятельница назовет это вымогательством и жестоко накажет меня, если я соглашусь».

«Она ничего не узнает».

«Это невозможно».

«Уверяю тебя, мы сделаем все в тайне».

«Но как?»

«Это мое дело, лишь бы ты сказала „да“».

Жюльетта долго еще колебалась. Но в конце концов, поборов собственную гордость, уступила моим настоятельным просьбам, особенно после обещания, что настоятельница останется в неведении относительно нашей операции. Я тут же написала господину Барне, что умоляю навестить меня. Он примчался сломя голову — настолько неожиданная срочность обеспокоила его. Как только мы остались одни, я без обиняков выпалила:

«Господин Барне, мне нужны деньги — тысяча двести франков».

«Ничего себе! Боже! Но зачем?» — ошарашенно вскрикнул он.

«Мне нужны деньги, — повторила я, — мое состояние в ваших руках, и я прошу вас выделить мне эту сумму».

«Но мне, как опекуну, положено знать, для чего она вам; ибо если вы просите об этом по побуждению настоятельницы, то я не собираюсь потворствовать подобному вымогательству».

«Напротив, — сказала я, — нужно, чтобы она ничего не заподозрила».

«Но тогда дело еще серьезнее; и конечно же я не дам вам такой суммы, не узнав, для какой цели она предназначена».

«Она предназначена для спасения одной честной женщины, которой грозит разорение».

И я рассказала ему о беде, постигшей матушку моей закадычной подружки. После продолжительных раздумий господин Барне ответил:

«Возможно, все обстоит именно так… Я очень хотел бы в это поверить, ибо человеку не подобает плохо думать о себе подобных; впрочем, вы в первый раз просите у меня деньги, и к тому же на доброе дело… Кто знает, а вдруг оно принесет вам счастье; может, — заключил он, не договорив, — злая судьба, которая вас преследует… Я не хочу вам отказывать. Я принесу вам тысячу двести франков».

«Не сюда, — попросила я. — Чтобы вы окончательно поверили, что я вас не обманываю, отправьте их прямо в Отрив, на имя госпожи Жели».

«Каролина, — с нежностью в голосе произнес господин Барне, — я ни на секунду не усомнился в ваших словах, но я вполне имел право подумать, что вас провели…»

«Ну что вы, сударь!»

«Все, Каролина, я уже так не считаю… Сегодня же вечером я вышлю перевод; надеюсь, вы будете мною довольны».

Горячо поблагодарив добряка нотариуса, словно он спас мою собственную жизнь, я поспешила сообщить радостную новость Жюльетте. Она ответила мне фразой, обрисовавшей всю деликатность ее горделивой души.

«Какая же ты счастливая! — воскликнула она сквозь слезы. — Ты можешь делать добро тем, кого любишь!»

Лучшим утешением для нее была моя помощь, которую она вынуждена была принять из-за своей бедности; после этого дня мы стали близки, как никогда.

— Что бы вы потом ни делали, Каролина, — сказал барон, — ваш поступок искупит не один грех; ибо это прекрасно — начинать жизнь с благодеяния!

— Увы! Мое благодеяние явилось первоисточником всех моих несчастий! Доброе дело, которое, как надеялся господин Барне… Именно оно меня и погубило.

— Вот так всегда и везде, — с горечью вздохнул Луицци, — добрыми намерениями устлана дорога в ад… Но скажите же, Каролина, как случилось, что ваш поступок обернулся против вас?

— А вот как. То, о чем я только что рассказала, произошло в августе; а в конце сентября госпожа Жели наведалась в монастырь. Бесконечная благодарность несчастной женщины привела меня в смущение. Одним из самых ярких выражений ее признательности была фраза о спасении ее чести и жизни; ибо, как она сказала в восторженном порыве, она в то время всерьез решила покончить с собой.

«Я не пережила бы вас, матушка!» — вскричала Жюльетта, падая в ее объятья.

Это проявление взаимной нежности причинило мне мучительную боль. Я поняла тогда лучше, чем когда бы то ни было, насколько одинока; в ту минуту я не глядя отдала бы все свое благополучие и состояние, спасшие эту девушку, за обладание такой матерью, невзирая на все ее злосчастья и бедность! Между прочими свидетельствами своей благодарности госпожа Жели сделала одно предложение, которое понравилось мне необычайно.

«Я приехала к дочке всего на два дня, — сказала она. — А потом, не соизволите ли вы составить нам компанию? Не хотите ли провести некоторое время в доме, благополучием которого я обязана вам? Соглашайтесь, мы примем вас как ангела-спасителя. Не отказывайте — это будет обидой; не краснейте — это равносильно упреку за все хорошее, что вы для меня сделали».

«Я ни секунды не думала об отказе, сударыня, — радостно ответила я, — я буду счастлива ехать хоть сейчас, лишь бы позволила мать настоятельница!»