Лебеди в Москве (сборник)

Не расстается ни на момент,

Где табанят.

Ночуют и учатся прямо на джонках,

Много сказок слыхал я и дивных легенд...

Есть края,

Где народ угнетали веками,

Люди жили в потемках скупой нищеты, —

И тогда озаряли их жизнь

Огоньками

Сказки, сказки

Неслыханной красоты!

Там природа покорна

Волшебным законам:

Там озера все

Бронзовый буйвол вскопал,

Там над морем не скалы,

А скулы дракона

И драконова кровь

Обратилась в коралл.

Там таинственный мальчик

На коне из металла

Мог приехать из джунглей —

Всех врагов превозмочь!

Там, когда у людей

Больше сил не хватало,

Реки, камни и звери

Им спешили помочь!

Есть легенды о лотосе.

Есть о дереве хлебном...

Там леса и пещеры сокровища сказок таят

Там все травы — целебны,

Там слова все — волшебны.

Даже птицы там сказки по ночам говорят...

В сказках сладость надежды —

Самой желанной!

Сказки реют повсюду,

Тревожа, маня и грозя.

В сказках мудрость мерцает.

Как океан из тумана.

Сказки часто сбываются...

Без сказок нельзя.

ТОСКА ПО РОДИНЕ

За семь морей заехал я куда-то

И вдруг в порту далеком повстречал

Товарища,

Нет земляка,

Нет брата,

Ну, одним словом, встретил москвича!

Мы вспомнили московские прогулки:

Кузнецкий мост. Столешников, Арбат...

Как там, вдали,

Любые закоулки

Для москвичей значительно звучат!

Там, в раскаленных тропиках,

Мы были,

Как две оттянутые тетивы.

И все слова, что мы произносили,

Отбрасывало в сторону Москвы.

. . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . .

Кого не раз

В чужих краях носило,

Тот, верно, сам изведал до конца:

Тоска по родине — такая сила,

С которой не справляются сердца.

Езжай хоть прямо в рай

Без пересадки,

Где и не нужно думать ни о чем,—

То слишком горько там.

То слишком сладко,

То слишком холодно,

То слишком горячо.

Лишь Родина — вот милый край, в котором

Печаль и радость.

Солнце и снежок —

Все нам к лицу,

Все по сердцу, все впору,

Как Золушке волшебный башмачок!..

Я знаю: в час, когда на небе синем

Засветится Полярная звезда,

Все русским людям

В далях, на чужбине

Спать не дают ночные поезда.

А в поездах

Дорогой к дому плачут

При виде русских тоненьких берез

И не отходят от окна, не прячут,

И не стыдятся

Этих светлых слез!

АПРЕЛЬ

Поэма

Кто виноват, что в дни скитаний,

В года военных испытаний,

Ребятам, «годным к строевой»,

Вдруг стукнуло по восемнадцать

И подошла пора влюбляться...

Вот где — конфликт! Еще какой!

Война в подробности не вникла,

Война всех под машинку стригла,

Суров был стиль ее команд.

И надо ж было так случиться:

Я, например, сумел влюбиться

Дорогою в военкомат.

Давно расставшись с этой болью,

Давно переболевши корью

Своей мальчишеской любви,

Я то с улыбкой, то с печалью,

Как письма с воинской печатью,

Листаю горести свои...

...Весна. Апрель. Земля промокла.

Веселый хмель колотит стекла,

И сладко жмурятся дома.

Все пахнет талостью и прелью,

И просто прелесть, как капелью

Рыдает старая зима.

Опять на вербах и на кленах

Полно воробышек зеленых —

Слепых клеенчатых птенцов.

Опять весь мир великолепен,

Хотя порою мокрый лепень

Еще сорит из облаков...

Уже река от сна воспряла,

С верховий тянутся устало

Горбатые седые льды.

Они — как дым воспоминаний,

На них следы ночных свиданий,

Тропинок тайные следы.

Горсад в плену шальных мелодий.

Здесь сок берез, как брага, бродит...

А на скамеечке рядком

Сидят над книжкой две девчонки,

Две золотых задорных челки,

И я с одной давно знаком...

Но суть в другой, в той, незнакомой:

Глаза с весеннею истомой

Колдуют, дразнят и манят...

И все в ней — в такт весенним ритмам...

— Ну, познакомься! Это — Рита.

Куда идешь?

— В военкомат,

О, как я этим был доволен:

Я в их глазах предстал как воин,

Как вероятный офицер.

Зрачки у Риты стали строже.

Как будто ветер сад встревожил...

Амур попал, как снайпер, в цель...

____

Как много прошлого забыто...

Но до сих шор с тобою, Рита,

Я вижусь в зыбком царстве сна,

Ведь сон (скажу это шутейно),

Он, так же как закон Эйнштейна,

Легко смещает времена...

Во сне ты — как на старом снимке:

Вся в тонкой золотистой дымке,

Той прелести апрельской в тон.

Смотрю — и странно прикоснуться,

И страшно мне во сне проснуться,

И хочется продлить свой сон.

Я помню, как в военкомате

Хирург в сияющем халате

Сердито нас в руках вертел,

И так краснела санитарка,

Как ей, бедняжке, было жарко

От множества раздетых тел.

Призывники баском острили

В испытанном барковском стиле,

А я им в тон попасть не мог.

Весь мир я видел сквозь романы,

Сквозь поэтичные туманы,

Мой бог был не Барков, а Блок.

Весна сулила мне подарки:

Во-первых, эта встреча в парке,

А там и слава ждет в бою!

...Знакомая мне сообщила,

Что Рита у нее стащила

На память карточку мою...

____

Мы встретились порою поздней,

Над задремавшей речкой звездной

В военный срок, в весенний час...

Я видел зрением поэта:

Мы как Ромео и Джульетта —

Война вот-вот разлучит нас.

Но в этот день мы были вместе.

Я говорил ей про созвездья.

Каким же я наивным был!

В ту пору все любить спешили,

А я ей говорил, что Шиллер

(О дьявол!) яблоки любил...

Какое странное свиданье:

Замаскированные зданья.

Озябший, вымокший бульвар,

Где стыл мой хрипловатый шепот,

И тонкий горьковатый тополь

Из почек пробки вышибал...

Я развернул ей всех поэтов...

Стихи остались без ответов...

Ни Блок, ни Байрон не помог.

Я попытался простодушно

Обнять ее. Опять: — Не нужно!..—

Я ничего понять не мог.

В делах любви нужна закалка.

А для меня она — загадка.

Я, как по льду, иду скользя.

Где ты правдива? Где лукавишь?

Как быть? Какой тут тронуть клавиш?

Что можно? А чего нельзя?

В ней все так смутно, так непросто,