От маминой звездочки в государственные преступницы (СИ)

София, которая все это не могла слышать, вернулась в Смольный и несколько дней ходила грустная – девушка была расстроена от того, что она не может забрать своих детей и жить с ними.

И теперь, лежа в кровати, София думала о том, что она скучает по детям.

«Юленька, Феденька, вот бы мне вас забрать», - подумала София, - «Как бы я хотела жить с вами, вместе, а не раздельно. Пока вы окончательно свою мамку не забыли. Да забыли вы, сколько времени прошло…»

Девушка вытерла слезы и пустилась дальше в размышления:

«А весной или все окончится хорошо, или Соня даже не сможет думать о том, чтобы забрать своих деток», - подумала София, - «Третью дочь, Софью Львовну, Романова воспитает и выведет в люди и без моего участия, а вот по Юленьке с Феденькой я безумно скучаю. Да и той, последней малютки, мне не хватает. Надеюсь, Георгий Сергеевич с Марией Викторовной смогут дать деткам все то, что их непутевая мамка не смогла дать… Бедные мои детки, практически с рождения сиротами стали…»

Заснула девушка нескоро, перевспоминав и перебрав в памяти огромное количество воспоминаний о своих детях.

========== Последние дни ==========

В середине декабря девушка, в один из своих выходных, сходила снова в особняк Емельяновых к Александру, долго с ним говорила, обсуждала ситуацию, а потом вернулась в Смольный.

Девушка закрыла дверь в свою комнату, села за стол и начала рассматривать кольца, которые никогда не снимала и которые до сих пор были у нее на руках. Серебряное обручальное кольцо от Ивана, кольцо из непонятного материала, по-видимому, медное, от Алексея, еще одно простое кольцо, которое девушке передал Александр, найдя его в особняке Емельяновых, в той комнате, где последнее время жил Алексей.

«Алешенька носил это колечко, а сейчас его носит Соня», - подумала девушка.

София не боялась, что ее могут вычислить из-за этих колец. Да, она носила их и когда была институткой, но вряд ли кто-то так внимательно обращал на нее внимание. Ведь девушка жила не в дортуаре, а в отдельной комнате, мало кому могла примелькаться этой привычкой. А сейчас, некоторым особо любопытным лицам, София объясняла, что носит так много колец просто, потому что ей так хочется.

Девушка еще раз посмотрела на свои руки, на кольца, на запястья со шрамами.

«Вот куда я свои особые приметы дену?» - подумала София, - «Да никуда, никак от них не избавиться».

Вздохнув, девушка достала из тайника пачку сигарет и закурила.

«Как же я по Марии Ивановне скучаю, боюсь, не увижу ее больше никогда», - подумала София, - «Она знает, что я два с половиной года назад якобы умерла, Фаиночка ей растрезвонила. Никогда не любила эту каторжаночку, да и не узнала бы сроду той информации, если бы девочки случайно не обсуждали, а я не услышала. Чего только в этих сплетнях не услышишь, что надо, и что не надо…»

Докурив, София вдруг подумала об одном, весьма важном моменте, который не оставлял ее равнодушным.

«Надеюсь, я не беременна», - подумала девушка, - «Иначе в мае, месяце так на шестом, с бомбой бегать будет уже тяжеловато».

Будто испугавшись этой мысли, София спешно добавила, сказав сама себе:

- Нет, этого быть не может. Я теперь грамотная, в медицине хоть немного разбираюсь, спасибо Геннадию. Не должна быть в положении, да и я бы уже это почувствовала, если что.

Девушка вдруг подумала о своих детях, Юленьке и Феде, вдохнула и взяла вторую сигарету.

«Вроде систематически не курю, а чуть что – руки тянутся», - подумала София, - «Хорошо, хоть я пепиньерка сейчас, своя комната, можно делать что хочешь. А то тогда приходилось по чердакам прятаться или к Эми в комнату бегать. Интересно, где Эми сейчас? Как бы ее найти… Да никак, она сто процентов по документам мертва уже года два, а иных способов поиска я вообще не вижу и не могу увидеть. За границей, наверное, это я не смогла оставаться вдали от России, вернулась, а Эми, наверное, живет там себе нормально и не печалится о том, как бы полиция случайно тайник с нитроглицерином не нашла и не пошла раскручивать эту цепочку».

Подошел к концу очередной день работы Софии в Смольном институте. Девушка вернулась после трудового дня к себе в комнату. Ее раздражало в институте абсолютно все: стены, порядки, наивные воспитанницы с неразвитым кругозором, пепиньерки, мечтающие подняться по карьерной лестнице, классные дамы, озадаченные вопросами дисциплины, начальница…

Девушка понимала, что она чужая в этих стенах, и оставалась в стенах Смольного только ради того, чтобы обеспечить себе безопасность, ведь в Москве такое ей не мог гарантировать никто. София периодически сдерживала себя, чтобы не бросить службу в институте к чертовой матери, устроиться на работу с такой же или еще большей зарплатой и жить себе счастливо. Девушка понимала, что в сознании обычного человека телеграфистка, секретарь или служащая вполне могут быть политически неблагонадежными, а вот пепиньерка из Смольного – нет.

«Какой-то я уж очень эмоциональной стала», - подумала София, пытаясь успокоить некоторое волнение, - «Совсем скоро все свершится, все подготовлено, теперь ждем нужного момента…»

Девушка слегка сомневалась, правильно ли они поступают, но, в конце концов, пришла к выводу, что тот путь, на который она ступила лет пять назад – единственно верный, а то, что после взрыва 1886 года ничего не изменилось, можно исправить.

«Тогда люди еще не были готовы к переменам, а сейчас, надеюсь, будут готовы», - подумала София, - «Прошло достаточно времени, самое время действовать. Осталось дождаться того момента, когда Александр с тремя палочками после имени будет в Москве».

София вздохнула.

«Да, покойная Мария Михайловна говорила, что глупо верить в скорый результат, что пройдет немалое количество времени, прежде чем что-то изменится, но надо действовать, ждать и надеяться», - подумала девушка и вытерла слезы, - «Ох, Мария, ну зачем же вы так поступили? До амнистии около полугода оставалось. Мне сейчас и посоветоваться не с кем, кроме Саши. Понятно, у Алешеньки шансов не было никаких, но вот у Емельяновой были же… Хотя что я говорю, легко сейчас говорить, а тем летом и я чуть было руки на себя не наложила, хорошо, жандармы вовремя пришли».

Прокрутив в голове воспоминания, связанные с Петропавловской крепостью, девушка вдруг задумалась.

«Вот сказал бы кто моей мамочке десять лет назад, что Соня в свои 22 года будет иметь два обвинительных приговора, а судиться ей придется бесчисленное количество раз… Да не поверила бы она, а тому человеку, который бы это сказал, предложила у врача провериться. А вон как жизнь повернулась…» - девушка присела за стол и начала водить по нему пальцем, будто что-то считая, - «Ничего, Соня, совсем скоро осталось, ждать совершенно недолго… Скоро, совсем скоро или все изменится, или все изменится, но не в мою пользу. Будет снова небо в клеточку и жандармы вокруг… Или, как рецидивистке, присудят как в прошлый раз и приговор менять не будут. Дмитрий вряд ли захочет помогать, тем более, что в прошлый раз, как говорила Эми, его еле заставили написать эту амнистию, то в этот раз точно ничего не получится…»

Вдруг девушка встала из-за стола и тихо, но вслух сказала:

- Нет, все получится, все обязательно получится. Либо произойдут изменения, которых мы ждали, либо за границу уеду еще раз.

«Ага, за границу уедешь, а потом будешь плакать и говорить, что лучше сидеть в России, чем жить на свободе в Европе», - вдруг подумала София и так же мысленно добавила, - «Все обязательно будет хорошо, все получится, поэтому не стоит думать заранее о неудачах».

В один из дней София, устав от всего, шла по коридору института. Девушке было плохо, она решила присесть и немного отдохнуть. Девушка забралась с ногами на подоконник, забыв, что так не положено делать никому: ни воспитанницам, ни, тем более, пепиньеркам, слегка задрала рукава платья и погрузилась в полудрему.