Солнце над Бабатагом

— Ну иди скорей, купайся, а я накрою на стол, — сказал она, когда Вихров с размаху, но осторожно посадил ее в «кресло…

— Ну, как там, Алешенька, трудно, страшно было? — спрашивала Сашенька за ужином, глядя на Вихрова счастливыми глазами.

— А ты помнишь наш разговор тогда, на польском фронте? — отвечал он, беря ее руку. — Ты мне сказала: «Живи. Непременно живи». Вот я и выжил. Ни малярия, ни пуля меня не взяла. — И он начал рассказывать, сам увлекаясь рассказом. Он вставал, ходил по комнате, снова садился и, волнуясь, прикуривал папиросу одну от другой.

— Ты много куришь, Алеша, — тихо заметила Сашенька, глядя на него своими большими синими глазами.

— Да, но сейчас я не могу…

Воспоминания нахлынули и захватили Вихрова. Не кончив одного, он перескакивал на другое событие, как это бывает, когда хочется рассказать сразу обо всем.

Однако высказать все в одну ночь он не успел. Слишком много было пережито.

Когда он рассказал о походе в Гилян, Сашенька поднялась, подошла к нему и нежно сказала:

— Сколько тебе пришлось испытать, родной мой! Как хорошо, что теперь все это позади. — А потом подумала: «Боже мой, боже мой, за что мне такое счастье?!»

Она провела рукой по его волосам. Вихров поднял голову и тут только заметил, что в комнате стало светло. Ночь прошла незаметно…

Испытывая необычайную легкость в молодом сильном теле, Вихров шел по обсаженной липами улице. В темно-зеленой листве пели птицы, и ему казалось, что в его душе тоже все ликовало и пело. Пройдя в конец улицы, он свернул влево и направился по бульвару Киквидзе, где, как сказала ему Сашенька, в бывших кирасирских казармах стоял его полк.

Навстречу ему шел эскадрон. Всадники, все в синих рейтузах, ехали, сохраняя в рядах строгий порядок. Упитанные рыжие лошади пофыркивали, упруго перебирали ногами. На пиках вились мотыльками желто-синие язычки флюгеров. Эскадрон проходил, и Вихров видел розовые, здоровые лица бойцов под желтыми околышами нарядных фуражек. Командир, повернув голову, с любопытством смотрел на Вихрова, который тоже смотрел на него, стараясь вспомнить, где он уже видел это смелое молодое лицо. Но тут командир отвернул от строя, рысью подъехал к нему и веселым голосом крикнул:

— Привет от бойцов Туркестанского фронта!.. Здорово, Вихров! Ты чего тут, браток?

— Шаробурко? Яков Сергеич! — радостно вскрикнул Вихров, узнав командира, с которым встречался еще в годы гражданской войны.

Шаробурко слез с лошади. Старые товарищи пожали руки друг другу.

— Яков Сергеевич, я не пойму, почему ты приветствовал меня от имени бойцов Туркестанского фронта? — спросил Вихров, с недоумением глядя на него.

— А я только месяц как приехал из Туркестана.

— Вот совпадение! А я только вчера оттуда. Ты в какой части служил?

— Во второй туркестанской бригаде. В Фергане. Ушаков командовал. Потомок адмирала. Слыхал?

— Как же я ничего о тебе не слыхал?

— Гм… А о шайтан-командире слыхал?

— Ну как же! Конечно!

— Вот я и есть шайтан-командир, — сказал, смеясь, Шаробурко.

Вихров смотрел на него, вспоминая рассказы об отчаянной смелости этого человека, прозванного басмачами шайтан — командиром.

— Ну, дай я еще раз пожму твою руку за это, — сказал Вихров, улыбаясь.

— Так вот, — заговорил Шаробурко, — они, басмачи мне все записки писали: «Шара-бара, переходи к нам, Много денег дадим. В каждом кишлаке женить будем», Да ты не к нам ли приехал? — спросил он.

— В двадцать второй полк.

— К нам. Ты кто по должности?

— Командир эскадрона.

— Вот и хорошо. У нас как раз второй эскадрон свободен.

— А где у вас штаб полка? — спросил Вихров.

— Иди прямо по этой аллее. — Шаробурко показал на заросли акаций, тянувшиеся вдоль двухэтажных белых казарм. — Там, как раз за вторым эскадроном, помещается штаб… А это, учти, наша столовая. Видишь, стеклянная веранда на втором этаже?.. Тут, между прочим, говорят, Николай II ежедневно допьяна напивался, на руках выносили… Ну ладно, друг! Иди в штаб, а вечером увидимся, поговорим. Шаробурко вскочил в седло. Его большая рыжая лошадь шарахнулась было, но он сдержал ее своей сильно рукой. Лошадь перебила передними ногами и, повинуясь умелому всаднику, легким ровным галопом понесла его по бульвару.

Со стороны казарм донеслись звуки духового оркестра. Вихров прислушался. Трубачи играли марш «Тоска по родине».

«Вот я и возвратился на родину», — подумал Вихров.

Он смотрел вслед Шаробурко и с волнением думал о том, как приятно встречать старых товарищей…

Часто в разговорах с женой Вихров вспоминал тот прекрасный, так полюбившийся ему солнечный край, в котором он словно оставил частицу самого себя. Не имея возможности жить в этом краю, он следил за его жизнью по газетам.

Сообщения о постройке железных дорог, о Вахшском канале, о превращении джунглей тугаев в поля хлопчатника и эфироносные плантации и, наконец, слухи о том, что в Таджикистане намерены строить свой университет, радовали и волновали его.

Он часто собирался съездить в Среднюю Азию, посмотреть, как стали жить люди, но каждый раз что-нибудь мешало.

А годы шли…

— Однажды, это было ранней весной 1941 года, Вихров шел по блестящим под солнцем чистым улицам Москвы. Он свернул за угол, спустился в метро, проехал три остановки и, выйдя из вагона, вместе со спешившим куда-то народом стал подниматься на эскалаторе.

Чей-то голос окликнул его.

Смуглая красивая женщина, спускаясь навстречу, кричала ему и махала рукой.

— Лола! — узнал он. — Лола, подожди меня внизу. Я сейчас.

Вихров бросился вверх, потом сбежал по ступенькам, и вот уже он крепко жал теплую руку.

— Лола!.. Вот встреча… Вот не ожидал… Ах, как я рад тебя видеть!.. Сколько лет прошло, а ты все такая, — говорил он. — Ты что, сразу узнала меня?

— Конечно, — отвечала она, улыбаясь. — Ты мало изменился… Законсервировался, — заключила она со своей милой картавостью, сразу напомнившей Вихрову и прежнюю Лолу, и Бухару, и годы, проведенные вместе. Ему стоило большого труда удержаться и не обнять молодую женщину, которая, откинув голову, смотрела на него сияющими глазами.

— Давай отойдем в сторону, — предложил Вихров, — а то мы на дороге.

Они отошли к мраморной арке.

— Алеша, я сама не верю, что вижу тебя! — сказала Лола, — Ну как ты?.. Что?.. Расскажи.

— Да теперь ничего, живу хорошо. Я ведь отец семейства, дети есть… А ты как? Замужем?

— Знаешь, кто мой муж?

— Кто?

— Мухтар.

— Вот здорово… Замечательно! Он хорошим был товарищем. Наверное, и муж хороший.

— Да. Мы большие друзья. А ты на ком женат? На Сашеньке своей?

— Откуда ты знаешь? — удивился Вихров.

— Мне тогда еще Маринка говорила, что вы очень дружили.

— Маринка? Ты что с ней переписываешься?

— Ты знаешь, какая обида: я потеряла ее. Еще когда учились в институте…

— Постой, — перебил Вихров, — а что ты сама делаешь? Кто ты?

— Я? Инженер-геолог. Приехала в Москву вот уже второй раз в командировку.

— Инженер-геолог! — воскликнул Вихров. — Лола, милая, как я рад за тебя!.. А где ты остановилась?

— В гостинице.

— Так, может быть, пойдем куда-нибудь вечером?.. Я тебя с женой познакомлю. Она будет так рада.

— Что ты! У меня поезд в четыре часа. Я и так задержалась, а у меня начальство требовательное, по головке не погладит. Да, я все хочу спросить, ты, конечно, после тех лет бывал в Туркестане?

— Знаешь, несколько раз собирался. — Вихров виновато поежился. — И вот не пришлось.

Лола нахмурилась. Ее тонкие брови вдруг сдвинулись. Губы задрожали. Она даже попятилась.

— Как тебе не стыдно! — с укором сказала она. — Да нет, я просто-таки не понимаю, как это можно! Столько лет был там и не хочешь приехать посмотреть. Ты помнишь кишлак Душанбе?

— Помню, а что?

— Да нет, стоит ли говорить. — Лола с досадой посмотрела на Вихрова. — Ты должен увидеть все сам, своими глазами. Я дам тебе свой адрес. При выезде предупреди меня телеграммой. — И словно Вихров уже согласился приехать, она с решительным видом вынула из сумки блокнот, записала в нем что-то и, подавая Вихрову вырванный лист, спросила: