Солнце над Бабатагом

— Значит, ты не хочешь учиться?

— Я не хочу расставаться с вами!

Лихарев почувствовал, как словно теплая волна прошла по его сердцу. Но надо было выдержать характер, и он твердо сказал:

— Ты поедешь в Ташкент. Пойми, это необходимо.

— Вы требуете этого?

— Да. И это уже решено.

Лола обиженно молчала. Но постепенно ее лицо принимало кроткое выражение.

— Я знаю, что вы хотите мне только добра;— тихо заговорила она, — и спорить было бы неблагоразумно с моей стороны. Хорошо. Я поеду. — Она соглашалась, подчиняясь воле любимого человека, но вместе с тем все ее существо протестовало.

— Так вот, — сказал Лихарев, — сейчас я ухожу в горы, вернусь, и мы решим, когда тебе ехать.

— Как, вы опять уходите в горы?! — встревожилась Лола. — Но ведь вы только вернулись!

— Лола, я солдат, и мое место в бою, — сказал он. — Ты сама хорошо это знаешь.

— Да, да, это верно, — поспешно согласилась она. — Но я прошу — возьмите меня с собой. — Голос ее задрожал. — Возьмите, пожалуйста!

Лихарев отрицательно покачал головой. За это время он хорошо изучил девушку, и ему иногда приходилось проявлять непреклонную волю в обращении с ней.

— Ну, пожалуйста! Я прошу, я прошу вас! — с мольбой повторяла она.

— Нет, — сказал Лихарев. — Ты не поедешь. Нельзя. И потом, что подумают… Ступай к себе, милая. Мне надо работать.

Лола поднялась со стула, нагнулась, мягким движением рук взяла в ладони щеки Лихарева и поцеловала его.

Он совсем не ожидал этого и даже покачнулся на стуле.

«Нет, а ведь я, кажется, действительно нашел свое счастье», — подумал он, покачав головой…

Лола быстро шла по проулку. Вдруг она вздрогнула. Ей показалось, что стоявший у дувала Мирза-Саид, он же Маймун, злобно посмотрел на нее. «Какие нехорошие глаза», — подумала девушка. Она отвернулась и вошла в лазарет, где теперь была ее комната.

«Милая, чудная девушка… Прелесть! — подумал Лихарев, когда Лола скрылась за дверью. — Нет, действительно, как у нее все это просто и мило».

При мысли, что он может ее потерять, Лихарев даже весь содрогнулся. Ведь столько хорошего уже было связано с Лолой, с ее заботами, нежностью… Теперь он не мог даже представить себе, что будет с ним, если он ее потеряет… «Она любит меня, — думал Лихарев, — А я? Очень люблю».

Некоторое время он просидел неподвижно, потом взял полевую книжку, развернул ее и положил перед собой.

Красноватый луч заходившего солнца скользнул сквозь запыленное окно и упал на руку Лихарева. Карандаш быстро побежал по бумаге.

«Продолжаю свое письмо, которое не успел отправить с последней оказией, — писал Лихарев. — Ты не сердись, мама, пожалуйста. Дело не в забывчивости, а в том, что мне пришлось неожиданно выехать. Ты все пишешь, что боишься остаться одна со своей старостью? Почему одна? А твои школьники? Я ведь знаю, как они любят тебя. А обо мне не беспокойся. Здесь тихо, спокойно, и мне не угрожает никакая опасность. Буквально погибаю от скуки. Днями сижу в штабе или пропадаю на охоте. Дикого зверя тут хватает. Вот и сегодня еду на несколько дней в Бабатаг. Там появилась целая стая гиен, и я решил устроить облаву. Не беспокойся: зверь этот хотя и кровожадный, но очень трусливый…

Дорогая мама, в своем последнем письме ты спрашиваешь — кто такая Лола? В твоем вопросе я чувствую скрытую тревогу. Напрасно. Лола скромная, умная девушка. Нет, она не красавица, но в ней есть что-то особенное, поэтическое, безгранично прекрасное. Ты улыбаешься, мама? Поверь, это не простое увлечение. Ты знаешь, я никого еще так не любил, не считая тебя. И вот оно настоящее сильное чувство. Да разве можно не любить эту чудесную девушку? Это настоящая дочь своего народа. А ты знаешь, какие тут люди?! Пока это, конечно, только взрослые дети. Надо самой видеть этот народ, чтобы полюбить его так, как полюбил я. Больше всего мне нравится в нем безупречная честность, трудолюбие, глубокое уважение к старости, гостеприимство, вежливость. А, да что говорить! И так во всем. А ведь пока они сплошь неграмотны и делают, если можно так сказать, первые шаги в новую жизнь. Представляю, что будет здесь лет через десять-пятнадцать!

Прости, мама, я тороплюсь, и у меня скачут мысли. Так вот, возвращаюсь к Лоле. В скором времени она приедет в Ташкент. Уж ты приюти ее, помоги устроиться учиться. Ты добрая, ты не сможешь не полюбить эту прекрасную девушку.

А обо мне не беспокойся. Конечно, здесь тяжело. Особенно жаль бойцов. Ведь они едят грубую, однообразную пищу. Многие совершенно не приспособлены к местному климату. А тут тропическая малярия. И с обмундированием было плохо: жара, все горит. Но теперь ничего, как порвется, даем новое. И вот еще что…»

За окном послышался конский топот. Лихарев поднял голову. Слышно было, как кто-то слез с лошади, звякнув шашкой о стремя. Потом дверь растворилась, и в кибитку вошел Алеша.

— Что ты? — спросил Лихарев.

— Отряд построен. Вас ожидают, — отвечал ординарец.

— Хорошо. Я сейчас…

В первом часу ночи небольшой отряд Лихарева прибыл в кишлак Ходжа-Малик.

Ехавший при отряде Маймун как всегда развил деятельность, разыскал кишлачного аксакала и привел его к Лихареву.

Аксакал Хусейн-заде был высокий мужчина лет сорока, славившийся как лучший копкарист в Присурханье. Он сказал, что по имеющимся у него сведениям, Ибрагим-бек с тремястами всадников при одном пулемете третьего дня находился в урочище Чагам.

Маймун подтвердил эти сведения, хотя хорошо знал что Ибрагим-бек еще вчера перешел из урочища Чагам к колодцу Башчервак, находившемуся всего лишь в двадцати пяти верстах отсюда.

Хусейн-заде рассказал также, что басмачами был захвачен в плен какой-то отставший от отряда красноармеец. Басмачи устроили копкари и во время игрища растерзали пленного вместо животного.

Получив эти сведения, Лихарев направил двух надежных дехкан с приказом обоим отрядам спешно двигаться к указанному им сборному месту и объявил, что выступает не медля.

Это было неожиданностью для Маймуна, выславшего своего человека предупредить Ибрагим-бека о задержке Лихарева.

Ссылаясь на недавно происшедшее землетрясение, он стал уверять, что большинство горных дорог в Бабатаге разрушено и движение ночью будет крайне опасно. Но Лихарев был непреклонен. Да, собственно, другого выхода и не было. Ожидая рассвета на месте, он рисковал опоздать к сборному пункту. Тогда Маймун заявил, что сам поедет с головным дозором и постарается обезопасить движение.

Мухтар тоже выразил желание находиться впереди, но Лихарев хотел поговорить с юношей и оставил его при себе…

Маленький отряд двигался знакомой тропой. Луна давно уплыла за горы. Вокруг лежал почти непроницаемый мрак, но лошади, чувствуя дорогу, шли бодрым шагом.

— Ну вот, Мухтар, — начал Лихарев. — Скоро кончим с басмачами. Что дальше думаешь делать?

— Учиться, — коротко, как всегда, отвечал юноша. — Народ неграмотен. Нужны ученые люди.

Ответ понравился Лихареву. Он уже давно думал об этом, заметив способности своего любимца.

— Хорошо, — сказал он, — Вернемся из операции, и поедешь в Ташкент вместе с Лолой.

Лихарев не заметил, как при этих словах вспыхнуло лицо юноши. Подождав немного и не получив ответа, он спросил:

— Ну как, хочешь ехать?

— Да, — ответил Мухтар.

В черном небе сверкнуло. Повеяло свежестью. Лихарев зябко поежился. Он хотел было распорядиться отвьючить шинели, но раздумал: близилось утро, и каждая минута была дорога. Отряд входил в предгорья. По обе стороны дороги на сером уже фоне неба зачернели гребни возвышенностей.

«Дикие места, — думал Лихарев, — но этому скоро конец, на Вахше электростанцию построим, осветим всю Бухару… Останусь здесь навсегда, никуда не поеду… Будем с Лолой. Что она сейчас делает? Спит…»

…Нет, Лола не спала. Она стояла у открытого окна, смотрела на дорогу и, сжав руки, думала о нем. Ее мучило недоброе предчувствие. «Нет, нет, что бы он ни говорил, а в следующий раз я поеду с отрядом, — думала девушка. — Оденусь мальчиком и поеду… А где он сейчас? Что с ним?» И ей живо представилось, как в горах, покачиваясь в седлах, едут всадники, а впереди всех он… Потом чьи-то злобные глаза заслонили эту картину, и Лола отошла от окна. Ей стало страшно…