Солнце над Бабатагом

— Ну, когда приедешь?

Вихров собирался этим летом, как всегда, ехать в Гурзуф, но встреча с Лолой изменила это решение, и он, подумав, сказал, что если ему разрешат отпуск в апреле, то он обязательно приедет.

— Да, да, — подхватила она, — и ты не пожалеешь об этом. У нас есть на что посмотреть, а тем более такому человеку, как ты… Я часто думаю: если бы Лихарев смог все это увидеть, — продолжала она. — Помнишь, он все мечтал зажечь свет над Вахшем?.. И, знаешь, ведь не исключена возможность, что тогда он был ранен у этого самого камня. — Лола провела рукой по холодному мрамору.

— Почему ты так думаешь? — спросил Вихров.

— Почему? Как почему? Ведь этот мрамор из Бабатага, — тихо сказала она, поднимая на него повлажневшие большие глаза…

Поезд медленно поднимался на взгорье. Было слышно, как впереди часто, словно задыхаясь, шумно пыхтел паровоз. Скрипели сцепления.

Солнце начинало садиться. В открытые окна врывался крепкий запах трав и цветов.

Вихров стоял в коридоре вагона и смотрел на ярко-зеленую холмистую степь. Теплый ветер шевелил его волосы.

Он ехал в Среднюю Азию и вот уже несколько дней находился в дороге. Очень хотелось взять с собой Сашеньку, но у нее была срочная работа в школе, и пришлось остаться в Москве.

Вихров очень не любил надолго расставаться с женой, которая все эти годы окружала его самой искренней заботой и лаской. Но тут нужно было решать немедля — ехать ли ему в Среднюю Азию, или же оставить эту мысль навсегда. Они посоветовались и решили, что ехать все-таки нужно.

Теперь, глядя в окно, он был очень доволен этим решением. Ему предстояло увидеть много интересного, а может быть, даже разыскать старых товарищей. Многие из них, как он слышал, остались на месте.

Смеркалось. Вдали, на фоне севшего наполовину широкого красного солнца, мелькнула черная фигура старика чабана. Опираясь на длинный, выше головы, загнутый посох, он, как древний памятник, недвижно застыл на кургане.

Проплыл мимо небольшой табун пасущихся лошадей. Некоторые, подняв голову, смотрели вслед поезду.

— Любуетесь, товарищ майор? — спросил Вихрова старческий голос.

Он оглянулся.

Низенький старичок, севший в поезд еще в Самарканде, смотрел на него.

— Я люблю смотреть в окно, — сказал Вихров.

— Да-а… Это знаете, как смотреть, — значительно произнес старичок. — Другой смотрит и ничего особенного не видит. А вот попробуйте-ка посмотреть с точки зрения археологической…

— Вы археолог? — догадался Вихров.

— Да… Всю жизнь копаюсь в обломках. И, знаете, люблю свою работу. Бывает, роешься в таких вот развалинах, — старик показал вдаль, где рядом с рухнувшей глинобитной стеной виднелась древняя могила — мазар с тремя куполами, — роешься, ищешь, а сам думаешь: кто тут жил, наслаждался, страдал?.. Конечно больше страдал. Тут, знаете, в древности шли почти бесконечные войны… — И археолог под глухой стук колес принялся рассказывать о том, как сыны Эллады когда-то ступали здесь, добывая Александру наследие Дария; о том, как завоеватели беспощадно давили колесами боевых колесниц беззащитный народ, гнали истерзанных, окровавленных пленных на веревках, продетых сквозь кольца в губах; о слонах-исполинах, топтавших полчища сельджукских князей, о леопардах Ксеркса, терзавших парфян…

Археолог рассказывал так ярко, что перед взором Вихрова появлялись живые картины давно минувших веков.

Все больше смеркалось. Багровый закат придавал таинственный облик степи, окутанной синими тенями, и Вихрову, внимательно слушавшему тихую речь старика, казалось, что во мгле действительно движутся гигантские призраки панцирных людей Александра… А там, где густо-красные лучи, переливаясь, отражались в клубящемся облаке, ему чудились какие-то всадники. В колеснице, с впряженной в нее четверкой белых, как лебеди, лошадей, едет Кир, весь в багряных одеждах, с развевающимся плащом и блестящей цепью на шее. Следом за ним мчатся воины. Пучки страусовых перьев веют над их головами. Тяжело ступают боевые слоны с бляхами на лбах, в блестящих нагрудниках.

Солнце погасло. Над землей упал мрак, и вместе с ним исчезла картина, так ярко мелькнувшая перед глазами Вихрова. Археолог некоторое время молчал. Внезапный заход солнца, видимо, нарушил его мысли. Он вынул портсигар и, чиркнув спичкой, закурил папиросу.

— Так вот, знаете, страшно даже подумать, сколько может рассказатькаждый камень, — заговорил он опять. — Рассказать, сколько он видел человеческих поколений, горя, радости, слез. Интереснее, конечно, проехать по красноводской ветке. Там, где ни ступишь, всюду следы древности, особенно в Мерве… А вы, позвольте спросить, в отпуск? Или из отпуска?

Вихров пояснил, что едет на старые места. Он не был здесь пятнадцать лет и вот теперь хочет посмотреть, как тут стали жить люди.

Старик сказал, что народ стал жить значительно лучше, но есть еще много и нерешенных вопросов.

— Но ведь всего сразу не сделаешь, — говорил он. — Москва тоже не сразу строилась.

— Да, это конечно, — согласился Вихров. — А я вот все собираюсь спросить, как у вас на Ванче обстоит с разработкой железной руды?

— Руды? Это не по моей специальности, но слышал, что разработки ведутся. А почему это вас интересует?

— Вам не приходилось видеть, чтобы из камня можно было сделать подкову?

— Из камня подкову? Изволите шутить, товарищ майор?

— Нет, я говорю совершенно серьезно. Был такой случай…

И Вихров рассказал, как в 1923 году, во время боевой операции против дарвазского бека Гойрачшо, ему с отрядом пришлось войти в кишлак Бунай, что за Ванчем. Тут у него расковалась лошадь. Лошадь была местная, с такими небольшими копытами, что обыкновенные подковы для нее не годились. Тогда он пошел искать мастера кузнеца. Жители показали ему на старика, который, расположившись со своим горном подле скалы, выковывал серп. Вихров спросил у него, не может ли он сделать подкову для лошади. «Хорошо», — ответил старик. Он взял клещи, подошел к скале, отломил от нее кусок и тут же выковал из него подкову.

— Представляете себе, сколько в этой скале было железной руды? — закончил Вихров.

За окнами пронесся заливистый гудок паровоза. Послышался все нарастающий грохот. В облаках дыма и гари мимо мелькали вагоны встречного поезда.

Поезд полным ходом шел по степи. Часто постукивали колеса. Во мгле проносились красные искры.

«Бухара… Бухара…» — думал Вихров, вспоминая, что проезжает по тем самым местам, где некогда ходил с эскадроном.

— Глядите-ка, что делается! — вскрикнул археолог. — А что там такое? — поинтересовался Вихров.

— Гитлер высадил в Финляндии танковую дивизию и несколько полков пехоты с полным боевым снаряжением… Что вы на этот счет скажете?

— По-моему, Гитлер готовит войну против нас, — сказал Вихров. — Я, конечно, не утверждаю этого, но, по-моему, это так.

— Ну?! А как же договор?

— У Суворова была хорошая поговорка: «В кабинете врут, а в поле бьют». По-моему, метко сказано.

— Уж куда метче.

— А я, извините, думаю…

Высказывая каждый свою точку зрения, они так увлеклись разговором, что не сразу заметили, как поезд остановился.

В коридоре послышались приглушенные голоса, шаги, дверь приоткрылась, и появился высокий смуглый юноша в форме военного летчика.

— Шестнадцатое место, кажется, здесь? — спросил он.

— Да. Вон наверху, — показал Вихров, ответив на приветствие вошедшего.

— Ну что ж, друзья, думаю пора и спать, — предложил археолог.

Вихров вышел в коридор посмотреть, где они проезжают. Но за окном виднелась лишь черная мгла. Сначала ему показалось, что это горы. Но, как ни напрягал он зрение, ничего не мог разглядеть, кроме сплошной полосы беспросветного мрака.

Поезд все усиливал ход. Стук колес сливался в один сплошной гул. Временами вагон чуть покачивало.

Вдруг Вихрову показалось, что за окном посветлело, ко он тут же догадался, что это происходит от напряжения зрения. Где-то вдали замигал огонек. Тогда он понял, что поезд идет по степи. «Да иначе и быть не может, — подумал он. — Откуда здесь горы?»