Солнце над Бабатагом

А отряд уже начал подъем к перевалу Хазрет-Бобо, Брезжил рассвет.

С каждой минутой воздух становился прозрачнее Сначала в редеющей мгле стали видны головы лошадей, потом всадники, потом вся небольшая колонна.

В головном дозоре ехали два бойца. Один — Сычев из станицы Беломечетинской, хорошо певший старинные запорожские песни. Другой — Рябов, старослужащий, любивший опекать молодежь. Он дослуживал последние дни. Третий всадник — Маймун — ехал несколько позади красноармейцев.

«Проклятые собаки, — думал Маймун, — сейчас всем вам будет конец». Он был уверен, что его посланный уже успел доскакать и Ибрагим-бек сделал засаду.

Но Маймун вдруг понял, что ошибался. Видимо, посланный сбился с дороги.

Едва дозор поднялся к вершине возвышенности, как все трое увидели внизу, в котловине, крепко спавшую банду. Тут же стояли на приколах лошади. В стороне дымился врытый в землю котел. Подле него, раскинув руки, спал повар.

У Лихарева было два пулемета. Из них он мог скосить басмачей. Это понял Маймун. Быстрым движением он снял из-за плеча карабин и выстрелил в спину Сычева. Рябов, повернув лошадь, бросился на Маймуна, но не успел вскинуть винтовку, как второй выстрел вышиб и его из седла. Стреляя в воздух, бандит поскакал в котловину. Там уже все находилось в движении. Басмачи вскакивали и садились на лошадей. Их было более трехсот человек.

Еще при первом выстреле Лихарев с Алешей и Мухтаром помчались вперед.

При свете всходившего солнца Лихарев сразу понял всю опасность положения. Будь у него одни старые бойцы, он, возможно, рискнул бы пойти на прорыв, но во взводе была почти половина молодых, из недавно прибывшего пополнения, и он решил перейти к обороне.

Окинув взглядом местность, он приказал Кондратенко отойти вправо, где расположение сопок давало возможность организовать круговую оборону. Там можно было и лошадей укрыть от огня.

Тем временем басмачи все теснее окружали отряд.

С обеих сторон началась перестрелка.

Кондратенко уже распределил взвод и выставил пулеметы на флангах, когда ему передали, что его вызывает комбриг.

Лихарев находился на левом фланге. Он стоял во весь рост на возвышенности с плетью в руке.

Он не ложился умышленно. Надо было показать молодым бойцам, что опасность не так велика.

Мухтар и Алеша просили его сойти в отрытый ими окопчик, но он только отрицательно покачивал головой.

Таким невозмутимо спокойным и запомнился он Кондратенко, который подошел к нему, доложив о прибытии.

— Обратите внимание на этот овраг, — Лихарев показал на идущую позади них широкую щель. — Дальше овраг переходит в лощину. Видите? Это опасное направление. Басмачи будут атаковать нас только отсюда. Вот что мы сделаем: перенесите сюда и второй пулемет.

— Товарищ комбриг, смотрите! Они уже группируй ются! — сказал Кондратенко.

Действительно в глубине оврага накапливались всадники в пестрой одежде.

— Давайте скорее второй пулемет! — приказал Лихарев.

Подхватив шашку рукой, Кондратенко направился на огневую позицию. Но не отбежал он и двадцати шагов, как позади прогремел выстрел. Стреляли, видимо, из старинного ружья. Он оглянулся и увидел, как Лихарев повернулся кругом на одной ноге, присел, но тут же вскочил.

Кондратенко передал по цепи прислать на левый фланг пулемет и вернулся к комбригу. Тот был бледен. Капли пота выступили у него на лице.

— Ни слова бойцам, что я ранен, — сказал Лихарев. — Передайте Алеше, пусть принесет мою шинель. Помогите мне лечь.

Опираясь на плечо Кондратенко, Лихарев опустился на колено и прилег на бок. От сильной боли лицо его исказилось.

В это время в лощине послышались громкие крики. Басмачи шли в атаку.

— Бегите на свой фланг, — приказал Лихарев. — Здесь я сам буду командовать.

Комбриг знал в лицо всех пулеметчиков, и когда к нему подбежал Воинов, присланный Кондратенко с правого фланга, он был доволен. Этот белокурый паренек был исключительной храбрости.

— Подпустите их ближе и всыпьте им хорошенько. Ишь, какие молодцы! Нас атакуют! Дайте, дайте им хорошего перцу! — Лихарев попытался улыбнуться, но улыбка не получилась, и только страдание вновь прошло волной по его лицу с уже заострившимся носом.

Воинов прилег за пулемет. Басмачи приближались. «Пора!» — подумал он и, нажав гашетку, увидел, как на мушке его пулемета дыбились и падали лошади.

Рядом открыл огонь другой пулемет.

Первая атака была отбита…

Когда Кондратенко подошел к Лихареву, тот лежал на шинели и писал что-то на бланке полевой книжки. Рядом с ним сидели Мухтар и Алеша.

— Нет, не могу, — комбриг слабеющей рукой вырвал бланк, скомкал его и сунул за обшлаг шинели. — Пишите, Кондратенко. Я продиктую… Пишите: «Комдиву 11-й кавалерийской Качалову… город Каратаг… Из Бабатага… Высота 1988… 3 июня 1924 года…»

Кондратенко записал.

Не слыша более голоса Лихарева, он поднял голову Комбриг лежал, ткнувшись лицом в выжженную солнцем траву. Он был без сознания.

Когда его перенесли на шинели вниз, находившийся при отряде ветеринарный фельдшер приступил к перевязке. Приподняв гимнастерку, он только покачал головой. Пуля пробила поясницу и осталась в желудке. Выходного отверстия не было. Нужна была срочная хирургическая помощь.

Тем временем наверху шел сильный бой. Басмачи предприняли уже третью атаку. Однако и на этот раз пулеметчики сумели отбиться.

Кондратенко давно написал донесение и теперь решал, как и с кем отправить его. Конечно, риск был большой. Люди посылались почти на верную смерть. Надо было прорваться и суметь уйти от погони. Время не ждало. Шел второй час дня. Лихареву становилось все хуже. Патроны кончались.

— Я поскачу, — предложил Алеша.

— Нет я, — сказал Мухтар, — Хайдар — лошадь хорошая.

— Моя не хуже, — возразил ординарец.

— Вы поедете оба, — решил Кондратенко.

Теперь надо было произвести вылазку, прорвать кольцо и прикрыть огнем посылаемых. Оставив на месте половину бойцов, Кондратенко собрал остальных и в конном строю ударил в атаку между двух сопок, где, как он давно заметил, лежала редкая цепь басмачей. Расходуя последние диски, пулеметчики прикрыли огнем атакующих. Прорыв удался. Мухтар и Алеша, пригнувшись в седлах, помчались к Сурхану. Под ногами лошадей с бешеной скоростью замелькала земля. Позади послышались топот и выстрелы. Это была погоня. Но ни Хайдару, ни рослой кобылице Алеши погоня была не страшна. Они летели как вихрь.

Всадники уже приближались к Сурхану, когда Алешу что-то крепко ударило в спину. Он выпал из седла. Мухтар, скакавший впереди, оглянулся. Его товарищ, раскинув руки, лежал на земле. Вокруг него бегала лошадь. Стреляя навскидку, басмачи приближались. Мухтар придержал Хайдара и вернулся к товарищу, намереваясь поднять его на седло. Вряд ли бы это ему удалось. Алеша был слишком тяжел.

Ординарец приподнялся и стал шарить в нагрудном кармане.

— На… донесение, — сказал он прерывистым голосом. — Прощай… друг… Умираю… Скачи!

Но Мухтар никак не решался покинуть товарища.

Пуля прозвенела около его головы. Хайдар шарахнулся в сторону. Мухтар повернул и помчался к Сурхану…

Раскаленное солнце жгло землю. От палящих лучей негде было укрыться. Вокруг громоздились лишь мертвые голые скалы.

Сморенные зноем басмачи давно прекратили атаки. Противники, притаившись, зорко наблюдали один за другим.

Ибрагим-бек ждал, когда спадет жара, чтобы тогда повести наступление и окончательно уничтожить отряд. Его помощник Чары-Есаул, посланный в погоню за пытавшимися прорваться аскерами, сообщил беку, что один из них был тяжело ранен и он собственноручно прирезал его. В подтверждение своих слов Чары-Есаул вынул из хурджуна и бросил к ногам бека голову в запекшейся крови… Что же касается другого аскера, то Чары-Есаул, боясь наказания, сказал, что тот утонул в Сурхане.

Сейчас наступило затишье. Правда, у басмачей было вдоволь воды, а красноармейцев уже очень мучила жажда…