Последний Совершенный Лангедока

– Как пленником?! – ахнул я.

– Да уж так. Без оружия, под охраной и со связанными руками.

– Выходит, легат обманул его?

– Выходит, что обманул. Говорят, что де Контр, когда узнал о нарушенном слове, хотел на меч броситься, еле успели отнять. Пришлось даже его связать, чтобы голову не разбил или ещё чего над собой не учинил. Аббат Гильома целый час увещевал и заставил поклясться на распятии, что тот не будет пытаться наложить на себя руки. Ну, что ему делать? – обещал. А потом, когда до осаждённых дошло, что их вокруг пальца обвели, и своего виконта они больше не увидят, тут-то парламентёров над воротами и развесили. Но кого именно, сказать было нельзя: издалека не видно, а близко к стене не подойти – проклятые еретики били из арбалетов в каждую тень, и довольно метко, надо признаться. Тут твоему дружку совсем погано стало. Но поскольку клятва есть клятва, и покончить с собой Гильом не мог, он напился до зелёных демонов. Про это в клятве ничего не было. А утром слух прошёл, что лекарь грек каким-то чудом уцелел.

– Я ромей!

– Грек, ромей… Какая разница? Монфор хотел тебе допрос учинить, да ты в жару был, нёс чушь на своём языке, ну, они и отстали, а потом и вовсе забыли. Только де Контр, когда узнал, что ты, один из всех, выжил, малость утешился. Пошёл к аббату и уговорил взять тебя с собой в Тулузу. А тот решил рыцаря с глаз долой убрать, видно, совестно ему было в глаза де Контру смотреть, вот и поставил на Безье. Хотел рыцарь с тобой повидаться, да не дождался, пока ты в себя придёшь. Уехал, а мне строго-настрого приказал всё передать насчёт отъезда. Вот я и передаю.

– А зачем легат едет в Тулузу?

– Откуда мне знать? – удивился Юк. – Он, видишь ты, со мной своими планами не делится.

– Когда же ехать? – тревожно спросила Альда.

– И опять скажу: не знаю…

– Но как же мы узнаем, когда собираться в дорогу?

– А вы соберитесь и ждите. Я дам вам знать.

– Ты?

– Ну, да, я. Я ведь тоже в Тулузу еду, я разве не сказал?

– Не сказал. А тебе зачем в Тулузу?

– Как зачем? – удивился трубадур. – А что мне здесь делать, сам подумай? Не за горами осень, скоро благородные господа разъедутся по своим замкам, ну и походу конец. Что будет в следующем году, никто не знает, а я привык зимовать в тепле, пить горячее вино с гвоздикой, спать на мягком ложе, да не один. Вот я и решил, что дворец графов Тулузских как раз подходит, чтобы зиму скоротать. Ну и потом, я теперь вроде официального летописца похода, так что куда легат, туда и я. Поэтому ты в Тулузе будешь скупать свои вонючие корешки, а я сочинять новые песни. Я тут сочинил пару новых, так-таки не хочешь послушать?

– Да отстань ты со своими, как их, лессами что ли? Ну, нет у меня охоты к пению. Лучше расскажи, как пал Каркассон.

– А вот это как раз и есть самое интересное! – заговорщицким тоном произнёс трубадур. – На рассвете следующего дня после переговоров войско двинулось на штурм. Ну, сначала, как водится, шли торжественно, с хоругвями и распятиями, распевая церковные гимны. Потом стали шевелить ногами быстрее, а при виде крепостных стен и вовсе побежали во весь дух, потому что боялись получить со стены арбалетный болт в грудь или камень в голову. По-моему, даже распятия побросали. Я, знаешь, смотрел и загадывал: вот сейчас будет залп… Или сейчас. Ну вот сейчас уж точно! А крепость молчала! Ни одного выстрела, представляешь? Ни единого! Потом, когда влезли на стену и открыли ворота, оказалось, что крепость пуста, как гнилой орех.

Мне стоило большого труда изобразить удивление:

– Как же такое могло случиться? Куда исчезли жители Каркассона?

– В том-то и дело, что никто не знает! – с торжеством ответил Юк. – Обшарили город и крепость – ничего, не единого следа! Очаги в домах ещё тёплые, кое-где даже хлеб свежий остался, а людей нет. Ни одного человека! Даже коз и собак не осталось, представляешь? Как будто дьявол их ночью уволок, но что интересно, лошадей и ослов почему-то оставил!

Тут я вспомнил странного человека в плаще и его спутников, отваленную могильную плиту, жителей Каркассона, уходящих в подземный мрак, и вздрогнул так сильно, что трубадур заметил это и насторожился:

– Ты чего дрожишь?

– Так… У нас не принято называть имя Князя тьмы, вот я и испугался.

– Суеверие – грех, – передразнивая какого-то монаха и скверно кривляясь, прогнусил Юк.

Больше он ни о чём не спрашивал, но тогда мне показалось, что какую-то пометку в памяти он сделал. Юк де Сент Сирк – человек на редкость скверный, но глупцом его считать не стоит.

– Рассказывай дальше.

– Ну, христово воинство, пихаясь локтями, вломилось в город, чтобы наконец-то всласть пограбить, но не тут-то было! За мелкой шушерой в Каркассон вошли отряды рыцарской пехоты и заняли все богатые дома, а на площадях глашатаи зачитали приказ легата. Грабёж запрещался под страхом отлучения. Всю добычу велено было сносить в храм Назария и этого, как его?..

– Цельсия.

– Ну да, Цельсия. А уж храм рыцари охраняли так, будто на алтаре лежала невинность их жён.

– Не богохульствуй, прошу тебя!

– Экий ты, братец, нежный. Ну, ладно, ладно, не буду, а то ещё в слёзы ударишься. Говорят, добра всякого захватили – до зимы не вывезешь, да только никому ничего не досталось. Аббат не дурак, он понимает, что получив свою долю, крестоносное воинство тут же намажет пятки салом. Пару-тройку глупцов, которые всё-таки решили под шумок набить карманы, поймали и казнили без особых затей. Даже одного рыцаря вздёрнули, правда, из захудалых. Сломали его рыцарский меч, да и повесили как простеца. Так повешенного ночью ограбили! Не теряется народ! – хихикнул Юк.

– Ну, ладно, а что с виконтом стало?

– Как что? Вернулся в свою крепость.

– Отпустили?! Слава Господу!

– У тебя что, ещё жар не прошёл? – удивился трубадур. – Да у аббата и мысли подобной не было. Зачем выпускать из рук такого славненького, жирненького заложника? Тренкавель ведь родственник графа Тулузского, так что теперь тот десять раз подумает, прежде чем поднять меч на крестоносцев. Сидит виконт в своей крепости, да только не в башенном покое, а в темнице, и, боюсь, выйдет на белый свет не скоро. Если, конечно, вообще выйдет.

– Священнику не пристало лгать.

– Ну, так солгал не он, а де Контр. А потом, это и не ложь вовсе, а военная хитрость. Хотя, кое в чём ты прав, после этого дéльца благородные господа стали от аббата нос воротить, дескать, запятнал он их честь обманом и пленением сеньора Каркассона. Вот легат и решил созвать совет, чтобы рыцарей улестить, кого деньгами, а кого землями, да не тут-то было! Сейчас расскажу.

– Тебя что, тоже решили наделить землями и позвали на этот совет? – удивился я.

– Забыли! – хмыкнул трубадур. – Всегда звали, а тут забыли, понимаешь, какое дело! Я вижу, не веришь ты мне, думаешь, дескать, совсем заврался старый пьяница Юк. Да и то верно, паршивая у меня слава. Только сейчас рассказываю я чистую правду.

Аббат решил превратить совет в этакое зрелище, чтобы все видели, как у виконтства Безье появится новый законный хозяин. В шатре, понятное дело, всем места бы не хватило, поэтому пологи подняли, те, кто познантнее да побогаче заняли места внутри, рыцари победнее расселись на лавках вокруг шатра, а все прочие стояли за их спинами и глазели. Господа явились разодетыми в драгоценные ткани, сидели, надувшись, и косились друг на друга – у кого каменьев больше, у кого оружие дороже, у кого свита наглее. Как павлины сущеглупые!

Совет начался с богослужения. Ну, это дело обычное. Сиди себе с постной физиономией и слушай, что священник говорит – всё равно ничего непонятно, латынь же! Но тут легат ошибся в первый раз. Закончив мессу, он заговорил с рыцарями, но то ли случайно, то ли нарочно – по-латыни! Может, просто увлёкся, а может, хотел показать благородным господам, что они на самом деле – мужичьё неотёсанное, латынью не владеющее. Рыцари сначала и не поняли, что служба уже закончилась, и начался совет. Сидели, важно головами кивали, некоторые даже с похмелья задремать успели – чуть с лавок не попадали. Но легат спохватился, перешёл на французский, извинился и начал сызнова. Смотрю, до рыцарей кое-что доходить стало, и доброжелательности у них на лицах поубавилось.