Варяги и Русь

Прастен даже взглядом не удостоил его.

   — Каждое мгновение, во всё то время, пока пропадал Зыбата, — продолжал он, — чудился мне он, Слышался крик его, будто он призывал меня на помощь, погибая. И обещал я тогда великие дары тому, кто хотя бы весть принесёт о сыне моём. Не было вести этой, и отчаялся я, думал, что более не увижу я своего сына;

— А вот Бог-то и привёл ему возвратиться к тебе, Прастен! — прежним добродушным тоном заметил Андрей.

Отец Зыбаты опять сделал вид, что не обращает на него ни малейшего внимания.

   — Теперь, когда сын мой вернулся ко мне, — говорил он, — должен я исполнить обещание своё и отблагодарить того, кто оказал ему помощь. Так ли я говорю?

   — Так, Прастен! — воскликнул Владимир.

   — Вот, принёс я сюда дары мои, не зная, кто оказал помощь Зыбате, то и теперь, когда узнал я, что сделал это заклятый враг, всё-таки должен я исполнить своё обещание. Будь свидетелем, княжич, что всё привезённое и приведённое мною сюда я добровольно отдаю этому человеку.

Он гордо указал на Андрея.

   — Прими дары, батюшка! — с поклоном подошёл Зыбата.

   — Не отказывайся, Андрей! — сказал Владимир.

   — Да я и не отказываюсь! Возьму, Прастен, возьму, спасибо тебе на твоём добре — поклонился Святославову воеводе старец.

На лице Прастена ясно отразилось удивление.

   — Это всё твоё, — сказал он, указывая на возы.

   — А они? — указал Андрей на невольников.

   — Они тоже твои.

   — Все?

   — Да, все...

   — Ну, спасибо тебе великое, Прастен, кланяюсь тебе на твоей ласке... Ты слышал, княжич, он сказал, что и всё добро это моё и люди мои?

   — Да, да, Андрей! Прастен всё это дарит тебе.

   — И я волен распоряжаться со всем этим добром и людьми, как мне угодно?

   — Можешь, можешь...

   — Так, так! Ещё раз спасибо тебе, Прастен... Так и распоряжусь... по-своему распоряжусь... Подойдите сюда, — поманил он рукой невольников.

Те подошли, с недоумением глядя на своего нового господина.

   — Подойди и ты, — промолвил Андрей, обращаясь к старому печенегу, стоявшему поодаль.

Тот робко приблизился.

   — Вы все слышали, что говорил воевода Прастен, — начал Андрей, — он отдал мне вас всех, и я теперь господин ваш.

   — Так, господин, так! — хором ответили рабы.

   — Если я господин ваш, так и волен сделать над вами всё, что ни захочу.

   — Так, господин...

   — Вот я и делаю. При сыне нашего милостивого князя Святослава, при воеводе его Прастене, при Зыбате и при Улебе говорю я вам, что не рабы вы более, что свободны вы отныне, как были свободны до тех пор, пока не попали в неволю. Идите, куда хотите. Говорю вам, вы свободны.

Все — и освобождённые Андреем невольники, и трое юношей, и Прастен — молчали, поражённые таким поступком старца.

   — Идите же, идите, друзья мои, братья мои во Христе, — говорил Андрей, — возьмите из того, что подарил мне Прастен, всё, что нужно вам и сколько хотите, и будьте счастливы!

   — Отец, — схватил Прастена за руку Зыбата, — смотри, вот как поступают христиане.

Прастен презрительно усмехнулся и пожал плечами.

   — Они большие хитрецы все, — пробормотал он, — а этот хитрее других, вот и всё...

   — Нет, отец, ты ошибаешься!

   — Молчи, я знаю их лучше тебя...

   — Я говорю, ты ошибаешься... Их Бог приказывает им так поступать...

   — Молчи... Слушай... Княжич Владимир хочет говорить.

   — Вы слышали, что сказал вам старец христианин? — громким голосом говорил княжич. — Вы свободны! Я везде и перед всеми готов свидетельствовать это моим княжьим словом о вашей свободе! Возьмите, что он дарит, и живите, как живут все свободные люди. Если вам некуда уходить и вы не хотите возвращаться на родину, придите ко мне в Киев, я попрошу за вас своего отца, и он примет вас. Вот вам моё слово.

   — Благодарим, княжич, благодарим! — раздались робкие голоса.

Эти перестрадавшие в тяжёлой неволе люди всё ещё не могли поверить внезапному своему счастью. Они робко поглядывали на своего недавнего властелина, но тот угрюмо молчал.

Прастен, конечно, не сочувствовал поступку Андрея и теперь сожалел о том, что подарил ему этих рабов.

   — Идите же куда хотите! — повторил Владимир, — вы свободны.

Не успел он сказать своих слов, как раздался голос старого печенега, так жестоко избитого Прастеном.

   — Я не уйду!

Глаза всех обратились в его сторону.

   — Я не уйду, — повторил он. — Он был моим рабом, — сказал он, указывая на Андрея, — и я не был к нему добрым. Я бил его жестоко и заставлял его исполнять самые тяжёлые работы. Теперь, когда он увидал, как злой человек стал мучить меня беззащитного, он заступился за меня, пожалел меня. Этим он покорил моё сердце. Когда он словом своим отпустил меня на волю и стал я вновь свободным, распалилось сердце моё на него, — он кивнул на Прастена, — и первой мыслью моей было отомстить ему за всё, что претерпел я за то время, пока был я рабом его. Лютым гневом кипела душа моя. Пока был я в неволе, не смела рука моя подняться на господина моего и ум мой помыслить на него злое. Но вот стал я свободным и, стало быть, равным воеводе Князеву...

   — Презренный раб, — перебил его Прастен, — скоро же ты позабыл, как мой бич полосовал твою спину.

   — Я не раб уже, Прастен, я отныне свободный. Это подтвердил своим словом княжий сын, - гордо отвечал печенег, — я тебе равен во всём, а, пожалуй; по роду моему и выше тебя. Или позабыл ты, что я свободный князь своего племени? Если боги отдали меня в неволю, то Бог христиан через этого старика освободил меня. Я готов был отомстить тебе за всё, что вытерпел от тебя!

   — Вот что делают эти христиане! — вскричал Прастен, — рабы хотят мстить своим господам!

   — Этот печенег более не раб твой, Прастен! — твёрдо сказал Владимир и, обращаясь к говорившему, спросил: — Твоё имя как?

   — Все у меня на родине звали меня Темир.

   — Ты у себя был старейшиной?

   — Да, моё племя беспрекословно повиновалось мне.

   — Как ты попал в неволю?

   — Увы! Как попадают всегда. Боги хороши для нас сегодня, а завтра они готовят нам злое горе. Мне изменило ратное счастье. Мои дружины были рассеяны после боя.

   — Кто же теперь в племени вместо тебя?

   — Мой старший сын.

Владимир задумался.

   — Непременно приди ко мне в Киев, — сказал он.

   — Зачем?

   — Будет для тебя дело у отца моего...

   — Хорошо, я приду, но теперь я закончу речь свою. Я сказал, Прастен, что загорелось моё сердце лютою против тебя местью. Готов я был задушить тебя вот этими самыми руками, которые ещё утром работали на тебя. Но когда услыхал я речь этого христианина, повернулось сердце моё. Ты ли не причинил ему зла? Ты ли не заставил страдать его? Ты убил его сына, убил жену, а самого его выдал моим сородичам. Ведь мой отец Прастен, взял его у тебя. Ты погубил этого человека, и когда он стал властелином крови твоей, когда сын твой беспомощный, умирающий попал в его руки, он вместо того, чтобы предать его страшным мучениям, ходил за ним, вылечил его, забывая, что между вами пролита кровь! Когда узнал! я это, тогда-то и повернулось сердце моё. Понял я, что больше наслаждения для человеческого сердца оказать милость заклятому врагу, чем предать его страшным мукам. Спасибо тебе, старец, научил ты меня, и сделал я, как ты сделал. Прастен, прощаю тебе все обиды твои. Не хочу я мстить тебе за них. Неукротимо сердце твоё, гневом ярым распалён дух твой, но придёт время, когда и сам ты познаешь всё, что говорил он и что говорю сейчас я… Не бойся меня, Прастен, я прощаю тебя. А тебе, Андрей, вот что скажу я, — обратился он к старцу, — прошу я тебя об одной милости. Позволь мне остаться с тобой. Научи меня вере в твоего Бога, дабы я стал так же чист сердцем, как ты. Не гони меня, пусть я буду слугою твоим, позволь лишь мне быть с тобою. — И Темир припал к ногам Андрея.