Варяги и Русь

   — Что ты сделал ему, отец? — воскликнул юноша.

   — Я на его глазах убил его сына! — глухо ответил Прастен.

Зыбата смотрел на него с ужасом и жалостью.

   — Он был твоим врагом? — спросил он.

   — Нет.

   — Зачем же ты так сделал?

   — Я ненавидел его.

   — За что?

   — Он был справедлив ко мне, а я не мог этого вынести.

Зыбата опустил голову.

   — Месть его неизбежно должна пасть на твою голову: кровь за кровь, смерть за смерть! Я убил его сына, он убьёт моего... И будет прав!

   — Отец, скажи мне его имя! — воскликнул Зыбата.

   — Его звали Стемид.

   — Варяг?

   — Да, хотя и родился он в Киеве, но его отец пришёл с Рюриком на Ильмень.

   — Он жив?

   — Не знаю, я ничего не слышал о его смерти.

   — И ты думаешь, он не забыл?

   — Как можно забыть о мести, — сказал Прастен, — я первый стал бы презирать его, если бы было так...

   — Где же он теперь?

   — И этого я не знаю... Я отдал его печенегам. Когда при воеводе Претиче они подходили к Киеву. Но довольно говорить об этом. Я сказал тебе всё, чего я боялся, что мучило меня, я думаю, что должен предупредить тебя, дабы знал ты, что грозит тебе; пойдём домой, солнце встало совсем высоко.

Они пошли обратно. Прастен весь был под впечатлением своих воспоминаний. Зыбата понимал, что творилось в душе его родителя. «Отец сказал, что мстить надо так, — думал юноша, — чтобы враг проклинал то время, когда он пошёл против меня. И что же теперь? Врага его нет, о нём нет ни слуху ни духу, а между тем вот он сам, наверно, проклинает то время, когда убил сына Стемида. Я понимаю, что он боится за меня, и в этой боязни, пожалуй, больше мести, чем в самой лютой казни. И Андрей мне говорил об этом! Как я рад, что отец пойдёт со мной! Старик христианин успокоит его.

В молчании дошли они до того места, где тропинка, вившаяся по горе, расходилась на две. Прастен сказал сыну, чтобы тот был готов в путь к его возвращению, потом направился к Детинцу, Зыбата же повернул к своим хоромам.

После полудня Прастен вернулся из княжьего дворца. Недавнее его уныние теперь прошло. Он был весел, разговорчив и даже, что бывало с ним очень редко, шутил и с сыном и с женой.

Он рассказал Зыбате, что князь Святослав торопится со сборами в предстоящий поход.

   — Великую, небывалую ещё никогда рать собирает князь, — говорил он, — пойдут в болгарские страны не только его дружины, но и печенегов он ведёт с собой, а у Дуная венгры к нему пристанут.

   — Думаешь, отец, успешен будет поход? — спросил Зыбата.

Разговор их происходил в то время, когда они переправились через Днепр и были на пути к лесу, в котором жил старец христианин.

Желая почтить человека, оказавшего помощь сыну,Прастен постарался возможно торжественнее обставить своё появление у отшельника: он оделся в лучшее своё платье, надел на себя свои воинские доспехи; сел на своего боевого коня.

Зыбата тоже был в одежде младшего дружинника.

Следом за ними тянулось несколько подвод, доверху нагруженных зерном, вином, привезённым из Византии, всякими припасами, богатыми одеждами. Словом, богато намеревался воин отблагодарить за сына доброго старика.

Зыбата поглядывал на всё это, думал о том, как отнесётся Андрей к дарам отца. Он видел убогую жизнь старца, знал, что он довольствуется для себя самым малым, и думал, что он отвергнет всё, что ни предложит ему Прастен, как совершенно ненужное и бесполезное. «Тогда отец обидится», — думал Зыбата и боялся, как бы не оскорбил Прастен в гневе Андрея.

Он то и дело поглядывал на отца, стараясь подметить что-либо на его лице, что говорило бы о сделанных утром признаниях, но Прастен был весел, как никогда.

   — Ты спрашиваешь, будет ли успешен этот поход, — сказал он в ответ, — думаю, что победа ждёт нашего князя. Такая рать! Византия совсем бессильна. Её дружина ничтожна, и Святослав завоюет всё болгарское царство, а там возьмёт и город Константина. Так он думает теперь.

   — Да на что он ему?

   — Увеличится царство его, и будет оно от Северного варяжского моря до Южного. Святослав не будет прибивать щита к воротам Царьграда, как сделал это Олег. Ему нужен сам Царьград...

   — Чего же он раньше не взял его?

   — Препятствовала княгиня Ольга. Она была защитницей греков, а князь Святослав был добрым сыном.

   — Он и при матери собирался на Царьград...

   — Собирался и не раз. Вот когда он вернулся из последнего своего похода, он прямо сказал матери, что уходит в Переяславец-Дунайский, а в Киеве на Днепре жить более не будет. Греки шлют туда золото, ткани, вино и плоды, — говорил он, — богемцы и венгры — коней и серебро, со всей Руси свозятся в Переяславец меха, воск, медь; как же не овладеть таким городом, который может превзойти Киев?

   — Что же Ольга?

   — Сперва стала отговаривать, а после прямо-таки не пустила его на Дунай.

   — Как? Князя Святослава не пустила?

   — Да…

   — И он послушался её?

   — Матери нельзя не послушаться, — наставительно сказал Прастен, — нельзя было Святославу не послушаться Ольги и потому ещё, что близки были к концу дни её. Смерть уже подошла к ней, и мудрая княгиня чувствовала её дыхание. «Похорони меня сперва, — сказала она сыну, — а потом иди, куда хочешь!» И Святослав остался.

   — А княгиня Ольга скоро умерла после этого?

   — На четвёртый день...

   — Вот, я думаю, князь тризну-то справил!

   — Нет, она запретила это. Она строго приказала, чтобы похоронил её среди христиан и по христианскому закону. Так и поступили по её желанию.

   — Да, она была христианка! — проговорил Зыбата и обернулся.

Ему как будто послышался доносившийся до его ушей откуда-то издали крик.

Юноша не ошибся. По полю вдогонку им неслись во весь опор два всадника.

   — Батюшка, смотри-ка, кто-то нас догоняет, — воскликнул юноша.

Прастен приподнялся на седле, прикрыл глаза ладонью руки от солнца и зорко посмотрел на всадников.

   — Княжич Владимир! — воскликнул он.

   — А с ним Улеб! — добавил Зыбата.

   — Придержим коней, подождём их.

   — Подождём, отец!

Прастен и Зыбата остановились.

Ещё издали Владимир закричал, что только было силы:

   — Прастен, Зыбата, подождите! Мы с вами!

Отец Зыбаты тронул лошадь навстречу княжескому сыну.

   — С тобою я виделся, Прастен, — запыхавшись от быстрой езды, говорил Владимир, когда они подъехали, — Зыбата, здравствуй! Как я рад тебя видеть! Твой отец рассказывал, что с тобою приключилось. Спасибо Андрею.

   — Ты знаешь его, княжич! — с некоторым удивлением спросил Прастен. — Вот я и не думал этого.

   — Как же не знать-то! Он часто бывал у бабки.

   — У княгини Ольги?

   — Да. Она всегда очень хвалила его. Андрей, — говорила она, — истинный христианин...

   — Что же, поедем, — предложил Владимир, заметив, что уже потянулись подводы с дарами, которые вёз Прастен старцу.

Все тронули коней, лес уже был недалеко.

   — Ты это Андрею везёшь? — кивнул, обращаясь к Прастену, на подводы Владимир.

   — Да, хочу за сына поблагодарить!

   — Не возьмёт он!

   — Как не возьмёт?

   — Так, не нужно ему ничего! Знаю я этого старика! Он день и ночь молится своему Богу и, кроме молитвы, ни о чём другом не думает.

   — Как же это я про него не слыхал? — задумчиво произнёс Прастен.

   — Слышал, только внимания особого не обращал. Мало ли христиан живёт в Киеве!

Прастен о чём-то задумался, потом быстро спросил:

   — Он здешний? Киевский? Тогда бы я знал его.

   — Не знаю, — ответил Владимир, — я помню его стариком.

Разговор прервался, они подъехали к лесной опушке.

V

Словно чувство какого-то смутного страха овладело путниками, когда они очутились пред зелёной стеной леса.