Даниил Московский

   — А я гуслями тя взял.

   — Только и того.

   — Поди, помнишь, я в Твери у князя пел. Ворочусь, сниму гусли со стены, потешу тебя, Дарыошка. Ну, мне пора.

Заглянул в зыбку:

   — Марья на тебя, Дарьюшка, похожая. Красавица.

   — Уж и скажешь! — сладко рассыпалась в смехе Дарья.

   — Какая есть.

И, поцеловав жену, Олекса ушёл.

Снежным бездорожьем гнал Олекса коней, пересаживаясь с одного на другого. А в Твери и передохнуть не дали, в обратный путь выпроводили.

Вёз Олекса грамоту князю Даниилу Александровичу от Михаила Ярославича, и писал тот: если и явятся ордынцы, то ждать их надо потеплу, когда оживёт степь и установятся дороги...

Всем известно, не любят ордынцы зимнюю степь. Покоится она под снегом, и от бескормицы падеж конский... Морозы и метели людей тоже не жалеют, особенно старых и хворых.

Уныло зимой в степи. Голодные волки к становищам близко подходят, воют тоскливо, скот режут и мало боятся человека. А весной, когда поднимется трава, татарин седлал отъевшегося на обильном пастбище коня, отправлялся за добычей...

Скачет Олекса, и мысли скачут. О чём только не передумал он, а чаще всего Дарью вспоминал. Прикроет глаза, и вот она с Марьей на руках.

Увидел бы его дед Фома, то-то обрадовался бы! Как беспокоился он, что умрёт, а парнишка бездомным останется... Пошевелил Олекса губами, высчитал, оказалось, тому лет десять минуло. Как быстро летит время! А казалось, давно ли с дедом по миру хаживали?..

Уже под самой Москвой погода начала портиться, загудел ветер, повалил снег, да такой, что гридин сбился с дороги. На счастье, кони на избу наехали. Одна изба и та в землю вросла, снегом засыпана и топится по-чёрному.

Олекса коней под навесом привязал, торбы с зерном на морды коней надел, в избу вошёл. Под осевшей притолокой едва ли не вдвое согнулся.

В избе лучина горела, старик, совсем белый, у огня сидит, гридню рад. Принялся выспрашивать, откуда и куда едет. Сказал Олекса, а старик опять с тем же вопросом. Понял гридин - глухой дед.

Долго не мог заснуть Олекса, старик поведал ему, что была у него жена, да татары в неволю угнали, дети померли, и живёт он теперь один, смерти ждёт.

А ещё вспоминал дед, как с великим князем Владимирским Андреем, прославленным братом Невского, ходил на ордынцев и много их тогда побили...

«Видать, не мене восьмидесяти лет деду, — подумал Олекса, — а его ещё ноги носят, и пищу сам себе добывает, силки ставит, и даже коза у него молочная есть...»

К утру снег перестал и солнце заиграло. Оставив деду всё, что в суме имелось, Олекса отправился в путь.

Минуло восемь лет, как Андрей Александрович сел великим князем Владимирским. В Городце княжил, Дмитрию завидовал. А чему? Удельные князья как брату не повиновались, так и его не слишком почитают, да ещё в раздорах винят. Эвон епископ Сарский Исмаил не о том ли речь вёл?

Но что может князь Андрей поделать? Уж он и татар приводил, страхом намерился взять... Ордынцы побывали и ушли с добычей, а он, великий князь Владимирский, с князьями удельными остался, и те ему, как и прежде, не повинуются...

О том думал князь Андрей, ворочаясь из Сарая, благо живым да с ярлыком на великое княжение из Орды выпустили.

Злобился на брата Даниила, в дружбе заверял, а как Переяславль ухватил, по-иному заговорил. Ко всему, Михайлу Тверского на сопротивление подбил. Теперь, когда Тохта отказал ему в воинах, совсем потеряет он власть над удельными князьями.

Был бы жив Ногай, ему поклониться, попросить воинов, но Ногая нет, а остатки его орды откочевали за Кубань.

На ночь гридни ставили великому князю шатёр, себе походные юрты, и княжеский стан напоминал малый татарский улус. Горели костры, в казанах варили еду, и по заснеженной степи стлался дым, такой же горький, как и мысли у великого князя Андрея.

Он не замечал, что гнев затмил его разум, и ни о чём ином он не думал, кроме как о власти. Для чего жил и к чему рвался, едва получив от отца Городец?..

Однажды гридни привели к нему смерда. Молодой, рослый. Сняли с него допрос, оказался отроком из дружины брата Даниила, послан следить, нет ли с великим князем татар.

Андрей Александрович велел отсечь московскому гридню голову. Вишь, даже в степи Даниил намерился иметь свои глаза и уши.

Отправляясь к хану, Андрей Александрович думал, как расправиться с непокорными князьями, а теперь, когда нет с ним татарских воинов, оставалось одно: поклониться новгородцам. Авось не откажет Господин Великий Новгород.

Поделился о том с боярином Ерёмой. Тот согласился:

   — Новгородцам стоит на вече удила закусить.

И решили в Новгород не посольство слать, а самому великому князю ехать. Новгород гордый, не всякого принимает. Разве не известно, люд новгородский даже Александра Ярославича Невского изгонял?

ГЛАВА 7

В истории Великого Новгорода немало страниц о сражениях со скандинавами. Скандинавы захватывали новгородские крепости на побережье, сажали в них свои гарнизоны и облагали данью карел.

Новгородцы ходили войной на шведов, отбивали свои городки, а когда рыцари оказывали сопротивление и сломить их не удавалось, тогда Новгород призывал на подмогу великого князя Владимирского.

Бывало, великий князь сажал в земле карел своих посадников и новгородцы затевали с ним тяжбу, считая, что великий князь посягнул на их собственность...

В лето шесть тысяч восемьсот десятое, а от Рождества в тысяча триста второе приговорило новгородское вече слать послов к королю датскому Эрику VI, дабы прекратить с ним частые войны.

Мир был заключён, а на вече новгородцы решили: пора Господину Великому Новгороду сбросить с себя бревенчатое рубище и возвести и кремль, и стены, и башни новые из камня...

С того дня потянулись в Новгород телеги, груженные камнем, застучали молотки камнетёсов, появились котлованы, вырытые землекопами, и медленно вставали каменные новгородские укрепления...

Никогда не лежала душа у боярина Ерёмы к Новгороду. Суетный, крикливый, а всему заводчики — торговые люди и бояре. Когда открывались дороги и вскрывались реки, Новгород принимал иноземных гостей. Здесь и дворы гостевые, где селились купцы и иной приезжий люд: Немецкий двор для купцов Ганзейского союза, Греческий для византийцев. Варяжский скандинавам предназначался, был и двор для гостей из мусульманских стран. А на самой окраине Людинова конца стоял малый двор, обнесённый высоким бревенчатым тыном, где останавливались гости из загадочных земель Индостана и великой империи китаев. Гости из этих стран редко добирались до Новгорода. Они плыли и ехали кружным и опасным путём, затрачивали на это годы, старились и гибли в дороге...

В Новгород Ерёму послал великий князь. Сам Андрей Александрович ехать передумал, а с боярином отправил епископа Луку.

Посольство великого князя встретили в Новгороде довольно прохладно. И посадник и тысяцкий удивились, услышав, что боярин и епископ приехали просить помощи, чтобы покарать московского князя. Посадник переспросил:

   — Ужли у князя Андрея сил недостало на молодшего брата?

Новгородский архиепископ укоризненно покачал головой:

   — Забыли люди заповеди Господа: брат на брата взывает...

Минул месяц. Боярин Ерёма домой, во Владимир, засобирался. Накануне зашёл в кабак, что на новгородском торгу, у Волхова, где мост наплывной. Кабатчик поставил перед ним миску со щами, кусок хлеба и луковицу. Ел Ерёма, по сторонам поглядывал. Обочь от него два мужика пили квас хлебный, переговаривались. Один, заметив, что Ерёма смотрит на них, спросил:

   — Отчего невесел, боярин? Поди, жёнка разлюбила! — И рассмеялся.

Ерёма рукой махнул:

   — Кабы жёнка! Меня, посла великого князя, Новгород слушать не желает.

   — Эвона! Подсаживайся к нам да поведай свою беду.