Форпост в степи

— И тогда он нас убьет?

— Не сможет! Я приготовил для него замечательный сюрприз! — самодовольно усмехнулся Нага и тут же насторожился: — Почему ты так побледнела и глаза твои полны страха?

— Мне кажется, что с лестницы доносится какой–то шорох, — пролепетала Жаклин.

— Неужели ты так пуглива, Аннушка? Там ведь никого нет. Послушай, Жаклин, за то, что я тебя не бросаю, может, откажешься от Архипа?

— Никогда! — на удивление категорично возразила та.

— Жаль, нам будет очень некстати такая обуза.

Из комнаты послышался всхлип.

— Мы же с тобой договорились, Садык, — сказала Жаклин. — Тебе девчонку, а мне — Архипа? Или ты не считаешь Анию обузой для нас?

— Хорошо, черт с тобой, — согласился Нага. — Больше это обсуждать не будем.

Они помолчали, но вскоре заговорили вновь:

— Прежде чем убраться отсюда, хотелось бы посчитаться с капитаном Барковым, — сказал Нага.

— Для чего он тебе сдался? — спросила его полным равнодушия голосом Жаклин.

Услышав, что речь зашла о нем, Барков насторожился.

— Он может спутать нам все карты своим несвоевременным приходом. Анжели подложил его к тебе в постель. А это что–то да значит.

— Не думаю, — усмехнулась Жаклин. — Этот дуралей влюблен в меня. А Анжели решил его приручить с моей помощью и использовать в своей темной игре. Нет, не стоит тратить на Баркова время. Он для нас неопасен!

— А если он явится в час побега? — усомнился Нага.

— Вот тогда и подумаем, что с ним делать, — спокойно, как о какой–то ненужной вещи, сказала о нем Жаклин.

Едва дыша от пробудившейся внутри обиды, Барков услышал тихую возню и смех Жаклин, но смех этот звучал неестественно и невесело. Возня вскоре прекратилась.

— Давай спать, — предложил Нага, позевывая. — Завтра будет тяжелый день. Мне придется много побегать, чтобы все подготовить к отъезду.

— Значит, через три дня? — спросила его Жаклин.

— Да, в ночь с субботы на воскресенье, — ответил, громыхнув стулом, Нага. — Иди ложись, а я проверю внизу двери.

По шуму, донесшемуся из комнаты, можно было догадаться, что слуга идет к двери. Барков молнией метнулся к лестнице и поспешил по ней вниз. Не рискнув открывать входную дверь, скрип которой обязательно привлек бы внимание уже спускавшегося по лестнице Наги, капитан юркнул под лестницу и затаился.

Между тем наступила ночь. Вскоре погас и фонарь на столбе у дома Жаклин. Нага уже давно поднялся по лестнице вверх, и шаги его затихли в покоях Жаклин. А Барков долго еще стоял в потемках под лестницей, смотрел через окошечко над дверью в темное ночное небо и ждал, когда же взойдет его счастливая звезда.

* * *

Встреча с Архипом взволновала ее сильнее, чем Ания могла предположить. Дремавшее в ней чувство вдруг вспыхнуло жарким пламенем. «Нет, это не любовь, — убеждала себя она. — Это всего лишь жалость к несчастному человеку». Она могла не любить Архипа, но быть равнодушной к нему она не могла, не умела. «Как же ему помочь? Неужели нельзя ничего придумать?» Она надеялась, что сможет что–то для него сделать. Но что именно? С прямолинейностью человека, уверенного в своих силах, она решила освободить узника из заточения, чего бы ей это не стоило!

Она впервые вдруг поняла, что такое любовь и участие. Большой, несчастный, посаженный ни за что на цепь, Архип привлек внимание ранее не любившей никого девушки.

Ания думала о нем днем и ночью: почему? Почему? Ведь не в том же дело, что он несчастен и на цепи? Ведь и она несчастна… Почему же столько любви и участия вызвал в ней этот незнакомый человек?

Она присматривалась к Архипу. Говорила с ним. Сам того не зная, он открыл ей секрет простой человеческой теплоты. Лишенный свободы благодаря злой воле Жаклин, он все же умел найти для Ании теплые слова. Он не навязывал ей своих мыслей и не обещал ничего — он сумел нащупать в ней заветную струнку и заставил ее звенеть. У Архипа Ания научилась видеть людей.

Именно у него Ания научилась любить их, и любить по- настоящему, во всей сложности и противоречивости чувства. Это была суровая любовь без снисхождения и поблажек, но пронизанная чем–то необычным; полюбив, хотелось помогать людям, любить самой и быть любимой взаимно…

После встреч с Архипом ей стало уже не так тяжело.

Ания, наивное дитя, выросла под строгим присмотром отца и нежной матери и до поселения у Жаклин не знала никаких бед и несчастий. И меньше всего знала она свое собственное сердце. В жилищах восточных правителей не приветствовалось чтение любовных романов и жестко пресекалось все то, что хоть чем–то намекало на любовь. Ания знала только, что все девушки обычно выходят замуж по воле родителей; за невесту выплачивается калым, устраивается пышная свадьба, и молодая жена переходит из дома родителей в дом мужа. Она знала, что когда молодые живут вместе, то, что называют любовью, должно прийти само собой, и это, по мнению Ании, было вполне естественно: она ведь до сих пор тоже любила всех, с кем жила вместе, — отца, мать, других жен отца, своих многочисленных братьев и сестер…

Однако сейчас она вдруг поняла, что для замужества все же недостаточно одного желания отца, решившего выдать ее замуж за какого–нибудь влиятельного дворянина в Оренбурге. После встречи с Архипом ей захотелось самой во всем разобраться. Она смутно чувствовала, что никогда не сможет полюбить никого вопреки своей воле.

Девушка вздохнула и засобиралась в подвал. Осведомленность Наги, который застал ее прошлой ночью выходящей из подвала, не пугала ее.

Взяв свечу, она сбежала по лестнице вниз и открыла дверку подвала. Спустившись вниз, она уже знакомым маршрутом добралась до камеры Архипа, зажгла свечу и отодвинула задвижку.

Архипа она застала все в том же положении — сидящим на корточках с цепью на шее. Увидев ее, он встрепенулся.

— Здравствуй, душа–девица, — звякнув цепью, сказал он.

— Скажи, ты правда не любишь Жаклин? — находясь в каком–то лихорадочном оживлении, спросила Ания.

Архип не смутился. Он даже немного подумал, прежде чем ответить.

— Нет, Ания, я ее не люблю, — сказал он. — Только ты для меня не девушка–служанка, а сон, мечта! Я не ведаю, что со мной стряслось. У меня разрывается сердце, когда ты уходишь отсель!

Ания не верила своим ушам. Сердце колотилось так, что готово было вырваться из тесной груди.

— И я не верю, что ты и в самом деле служанка. У тебя такое красивое и нежное лицо. Ни телом, ни душой ты не похожа на служанку. У тебя благородный лик, как у дворян, и гордая душа…

Он замолчал и обреченно вздохнул.

Ания задумалась над словами Архипа. Они не только удивили ее, но и обескуражили и даже вдохновили. Лицо ее пылало, а душа… Она пела, словно жаворонки в степи!

— О Аллах! — воскликнула она. — Ты знаешь… Меня тоже влечет к тебе какая–то необъяснимая сила!

Архип был первым человеком, с которым она решилась говорить о себе.

— Нам не быть с тобой вместе, душа–девица, — сказал он и внимательно посмотрел на девушку. — Но не тужи, тебе еще повезет. Ты прекрасная, как весеннее утро, и очень сильная!

— А ты разве не сильный?

— Как тебе сказать. Был бы я сильным и счастливым, то не сидел бы сейчас на цепи, как пес шелудивый. Душа у меня беззащитная, вся наружу. Эдаким, как я, трудно быть счастливым оттого, что мной может каждый вертеть, как захотит. Я не разбираюсь в людях, а это худо.

— А я… не такая?

— Нет, не такая, Ания, нет. Я даже мыслил сперва, что ты только от жалости ко мне сюда ходишь. А опосля… Только не серчай, душа- девица, но я все подмечаю. Глаза у меня эдакие… Я вижу тебя как–то по–особому, и ангелы поют в душе! А у тебя, красавица, сердце доброе, нежное и в броне оно. Ты стойкая, ты никогда плохому не покоришься!

— Никогда! — подтвердила девушка.

— Вот гляжу я на тебя и наглядеться не могу, — печально улыбнулся Архип. — Когда ты в темницу мою заходишь, враз тепло мне становится и светло, как на солнышке. Придет момент, и я выслобожусь из этого ада! Я не дозволю сломить меня. Покуда во мне сердце трепыхается, покуда шевелятся мозги, покуда еще есть