Варяги и Русь

   — После...

   — Заблудился?

   — Да... Потом меня схватила огневица...

   — И ты как же? Один был?

   — Нет, там в лесу старик христианин...

   — Знаю, слышал... Он был когда-то храбрым воином... С Игорем ходил на Царьград...

Зыбате было не до рассказа приятеля.

   — Что там? — махнул он рукой в сторону Детинца.

   — Да ты ещё ничего не знаешь? Княгиня умерла.

   — Какая?

   — Княгиня Ольга; её уже похоронили на Щековице у христиан... Князь Святослав уходит на Дунай завоёвывать болгарское царство.

   — А чего же там шумят? Кто?

   — Новгородцы!

   — Им-то что надобно.

   — Требуют себе князя... Прослышали, что Святослав уходит и хотят, чтобы он поставил им своего сына. Да ты куда? Пойдём. Вот будет радость-то! Княжич Владимир как о тебе беспокоился, всё спрашивал, не возвратился ли ты, а потом и ждать тебя перестал.

   — Я побегу сперва к матери, потом приду.

   — К матери? Иди! Она все глаза выплакала по тебе. Иди, иди! Обрадуй её.

   — А Прастен?

   — Отец-то твой? Он там, — указал Улеб на Детинец, — он идёт вместе с Святославом на Дунай. Не сидеть же ему здесь.

   — И я пойду с князем Святославом, — встряхнул головой Зыбата, — буду воевать с болгарами.

   — Ладно! Вместе, стало быть, пойдём! Спеши же к Предславе, я подожду тебя здесь, а там пойдём в Детинец. Вот друзья-то обрадуются!

Улеб уселся на придорожный камень. Зыбата кинулся со всех ног по чуть заметной тропке. Теперь ему всё чаще и чаще стали попадаться окружённые зелёной стеной из деревьев и кустарников хоромы, в которых жили наиболее зажиточные из славянских дружинников князя Святослава.

Везде, где только не появлялся юноша, вслед ему раздавался крик:

   — Зыбата вернулся! Жив Зыбата! Вот радость! Где это он пропадал?

Юношу все любили за его добрый нрав и скромность, правдивость и за старание услужить всем, кому только могла быть полезна его услуга.

Ещё издали увидал Зыбата свою мать, вышедшую на шум из хором.

   — Матушка, родимая! — закричал он, кидаясь к ней с распростёртыми объятиями.

   — Зыбата, сыночек мой, — плача от радости, сквозь слёзы восклицала она. — Ты ли это? Жив, ненаглядный мой.

Сын и мать плакали, но скоро Зыбата вырвался из объятий матери и, отойдя немного в сторону, принял серьёзный и важный вид.

   — Потом, родимая, вернусь, всё расскажу.

   — Вернёшься? Куда же ты?

   — А туда, в Детинец, к дружине.

На лице матери отразилась невыразимая печаль.

   — Ох, горе мне, горюшко, — воскликнула она, — опять уйдёшь ты... Подожди малость, расскажи мне.

   — Нельзя, нельзя! Наговоримся, успеем...

   — И туда поспеешь, остался бы!

   — Не могу, матушка, Улеб меня ждёт.

Но прежде чем уйти, Зыбата кинулся ещё раз в объятия матери и, едва вырвавшись из них, опрометью кинулся на дорогу, где ждал его Улеб.

IV

Когда Зыбата вместе с Улебом прибежали на площадь киевского Детинца, там стоял невообразимый крик. Говорили все разом. Никто не слушал другого, не обращая внимания на то, слушал ли его кто-нибудь или нет.

   — Да как же это так, — орал длиннобородый детина, — нешто мы не такие же, как и все? Отчего нам князя не дают?

   — Нам посадники надоели, не хотим их! — вторил детине его сосед.

   — Князя нам подавай, такого, чтобы всем князьям князь был и чтобы вашему Киеву нос утёр, — надрывался третий.

   — Князя, князя! Князя! — ревели все.

   — Это кто же? — спросил Зыбата у Улеба.

   — Из Новгорода, — ответил тот, — посланцы.

   — Чего ж они так галдят?

   — Верно у них уж обычай такой!

   — Гляди-ка, как наши-то на них смотрят!

   — Ещё бы не смотреть, диво да и все!

В самом деле спокойные, флегматичные обитатели Днепра, не привыкшие к такому способу выражения своих чувств и обсуждению важнейших вопросов, смотрели на гостей из Новгорода с заметным удивлением.

На крыльце княжеских хором стоял, облокотившись на перила, Святослав. Он равнодушно прислушивался к этим крикам. Позади него стоял брат его второй жены Милуши — Добрыня, положив свою правую руку на рукоятку меча, а левую на плечо своего улыбавшегося племянника Владимира, что-то шептавшего своим братьям Ярополку и Олегу. По другую сторону Святослава стояли воеводы Сфенкал и Икмор, а за ними Зыбата разглядел и своего отца Прастена.

Все они не говорили ни слова. Да и бесполезно было бы говорить. Новгородские послы, по всей вероятности, не стали бы их слушать — так они были увлечены в это мгновение своим делом.

   — Князя нам, князя! — ревели они.

   — Новгородцы думают, — насмешливо заметил Улеб, — что они явились на своё вече!

   — А разве у них всегда так? — спросил Зыбата.

   — Мой дядя бывал на Ильмене, так рассказывал, что о каждом пустяшном деле они так орут на вече, что после хрипят и говорить не могу.

   — Чего же они теперь-то хотят?

   — А видишь ли, наш князь Святослав, как похоронил княгиню Ольгу, сейчас же собрался на Дунай завоёвывать болгарское царство.

   — Знаю это, — заметил Зыбата.

   — Ну, так вот, он, князь-то наш, оставляет в Киеве вместо себя своего большака княжича Ярополка, а древлянам даёт второго своего княжича Олега. Новгородцы прослышали это и разобиделись.

   — За что же?

   — Да как же! У других князь, а у них нет!

   — А Владимир-то?

   — Его Святослав с собой на Дунай хотел взять!

   — Так новгородцы чего же хотят?

   — Да чтобы Владимир был у них князем, вот чего им угодно, а когда явились, так о Владимире и не знали ничего, есть ли он на свете или нет!

   — Так как же они этого требуют?

   — Слух тут пошёл, что воевода Добрыня их надоумил. Вишь, не хочет он, чтобы племянник с отцом на болгар шёл. Да и то сказать, обидно... Ярополку да Олегу уделы, а Владимиру ничего.

   — Слушай-ка, слушай, — перебил Улеба Зыбата, — чего он?

Новгородские послы приумолкли. Один из них взобрался на ступени княжеского крыльца, кое-как остановил шум и гам и, когда наступило некоторое молчание, торопливо заговорил:

   — Почтенное вече, пришли мы сюда от господина Новгорода Великого, чтобы взыскать обиду, на него наложенную. Совсем ведь изобижен господин Великий Новгород, у древлянишек негодных свой князь будет, а у нас кто?

   — Верно, справедливо! — загалдели голоса.

   — Изобижен господин Великий Новгород куда как люто!

   — Князя нам, князя! Не хотим хуже древлян быть!

   — Чем мы Киева самого хуже! Эка невидаль Киев!

   — Мы дела князя Святослава приняли и к себе пустили, и теперь Киев выше Великого Новгорода становится!

   — Князя нам, князя! Знать ничего не хотим! Князя!

Напрасно новгородец, пытавшийся говорить, махал руками, старался перекричать своих товарищей, шум не смолкал. Другой новгородец, тоже пожелавший высказаться, столкнул его со ступенек и сам занял его место.

   — Господа вече, послушайте меня, — закричал он, — я сейчас такое вам слово молвлю, что ахнете!

Его услышали. Вечевики на мгновение смолкли.

   — Вот что я вам скажу, господа вече, князь Святослав, хоть он и князь, а не дело задумал. Трое у него сыновей, отчего он не даёт нам своего третьего? Зачем обделяет? Пусть и у нас князь Рюрикова рода будет. Так ли я говорю?

   — Так! — опять загалдели вечевики.

   — Молод ещё Владимир, — громко крикнул один из Святославовых воевод, — не управиться ему с вами.

   — И не нужно! У нас только бы был князь, а управляться мы сами-то стараться будем!

   — Князь Святослав, дай нам Владимира твоего во князья, добром дай!

   — А то изберём сами себе князя и на Киев плюнем!

   — Владимира! Владимира Святославича! — заревели голоса. — Или он, или сами себе изберём!

Святослав обернулся и строго посмотрел на Добрыню.