Царь Дмитрий - самозванец

Никого и ничего не осталось в Москве. Как только унялся огонь, крымчаки снялись со своих стоянок и отправились к родным очагам, с каждым шагом убыстряя бег. Хоть и басурманские души, но и они содрогнулись в ужасе от зрелища невиданной доселе кары Всевышнего.

Но ни поражение великое, ни уничтожение богатейшей его столицы не послужило для царя Иоанна знаком Свыше, не направило его сердце к покаянию, не смирило его свирепства. Малюта Скуратов нашептывал об измене бояр и вновь протягивал нити заговора в ближайшее окружение царя. Казни последовали незамедлительно. Глава Думы опричной и брат покойной царицы Марии Михаил Черкасский был на кол посажен, князь Василий Темкин-Ростовский, чудом спасшийся во время пожара московского, был обезглавлен, опричного кравчего Федора Салтыкова утопили. Но особенно царь Иоанн по наущению Малюты Скуратова опалился на славный род Захарьиных и всю их родню. Василия и Ивана Яковлевых-Захарьиных палками забили, Яковлева Семена Васильевича на плахе казнили, а с ним сына Никиту. Великого боярина Шереметева, Ивана Большого заставили в монахи постричься, чтобы потом удавить. Даже женщин с детьми не пожалел царь. Авдотью, дочь покойного Василия Михайловича Захарьина, так много и честно ему послужившего, зарезали вместе с единственным малолетним сыном.

Но беспощадный к своим подданным царь Иоанн был вынужден склониться перед победителем. Июня 15-го вблизи Москвы царь Иоанн в одеждах смиренных принимал послов крымского хана. И сказали послы: «Так говорит тебе наш царь: мы назывались друзьями, ныне стали неприятелями. Но братья ссорятся и мирятся. Отдай Казань с Астраханью, и будем же отныне друзьями. — Видя, что слова их не производят впечатления должного, послы продолжили: — Так говорит тебе наш царь: жгу и пустошу Русь только за Казань и Астрахань. Везде искали мы тебя, и в Серпухове, и в самой Москве, чтобы сразиться в честном бою. Но ты лишь похваляешься величием царским, а в минуту решительную не нашел в себе ни мужества, ни достоинства, чтобы выйти против нас и встать в поле. Укрылся трусливо в лесах северных, и за грехи твои и срам отвратил Господь взор свой от града твоего и допустил, чтобы кознями дьявольскими сгорел он дотла. Не ищу я ни венца, ни головы твоей, дай лишь клятву поручную за себя, за детей и внучат своих и именуйся, как и раньше, великим князем и ца-

рем Всея Руси. Если же не сделаешь, чего требую, на следующий год опять приду, ибо узнали мы пути государства твоего». И грозный царь смиренно предложил хану крымскому Астрахань, о Казани же обещал подумать.

И тут же устремился в Слободу Александрову, где невесты давно уж собрались и царского выбора дожидались. Иоанн ни одной не выказал наперед своего предпочтения, с каждой сам поговорил, расспросил о родителях, о том, где жила, да что умеет, да чем заниматься любит. Так выбрал он Марфу Соба-кину, к всеобщему удивлению и разочарованию, потому что ничем она особым не выделялась в ряду других девиц: ни красотой лица, ни дородностью, ни нравом приветливым, ни знатностью. Вероятно, надеялся царь Иоанн, что родня ее многочисленная, не связанная ни с какими родами знатными или в опричнине возвысившимися, станет ему новой опорой. Июня 26-го состоялось обручение, отец невесты, Василий Со-бакин, был немедленно пожалован в бояре, дядья ее стали окольничими, а брат — кравчим. ,

Вот только недолго это счастье длилось, недели не прошло после обручения, как начала невеста сохнуть и чахнуть. Начали тихо готовиться к новым смотринам, всех девиц в Слободе удержали. Но Иоанн уперся, и октября 28-го была сыграна свадьба, на которой в дружках у царя Иоанна был презренный Малюта Скуратов да мало кому известный юноша, Борис Годунов, зять Скуратова, свахами же выступали ^сена и дочь Малюты. Пир свадебный, и так невеселый, перетек в поминки — через две недели молодая царица умерла.

А Ливонская война продолжалась с ожесточением прежним, прерываясь перемириями редкими.

[1572 г.]

Земля же Русская, еще десять лет назад цветущая, пребывала в разоре — города запустели, деревни обезлюдели, храмы стояли заколочены, колокола молчали, поля травой сорной заросли, на дорогах не караваны торговые — нищие, друг за дружку держась от изнеможения, влеклись в поисках пропитания. А несчастья множились. Вслед за пожаром московским

обрушился град великий на всю землю и побил весь урожай на корню. Посеяли под зиму — холод небывалый семена заморозил, посеяли весной — жара невиданная все всходы спалила. Не стало хлеба в стране, и такая дороговизна сделалась, что простому человеку только ложись и помирай. И будто мало было этих казней, наслал еще Господь поветрие моровое, косила болезнь прилипчивая целые семьи без остатка, дом за домом, деревню за деревней. И хоть оскудели безмерно и людьми, и скотом, и товарами,, а приходилось самим все сжигать, если пытался кто-нибудь выбраться из уездов зараженных.

А ранней весной с южных рубежей пришла весть страшная — крымский хан Девлет-Гирей опять в поход выступил, устремился дорогой проторенной в самое сердце Руси.

Боязнь нового поражения и унижения, казавшихся неминуемыми, вновь навела царя Иоанна на мысли об отречении от престола, на этот раз непритворного. Он даже написал его! Из него дошли до нас строки, кровью сердца написанные: «Тело изнемогло, болезнует дух, струпья телесные и душевные умножаются, и не найду врача, исцелящего меня, искал, кто поскорбит со мной, и не находил, утешающих не обрел, воздали мне злом за благо и ненавистью за любовь». Вспомнил царь Иоанн свои давние планы, решил бежать в Англию, приказал снаряжать поезд на Север, полетели вперед гонцы с приказом подготовить корабли, вросшие в двинский берег за несколько лет ожидания. Вслед за ними тронулся обоз с казною царскою, нимало не оскудевшей за годы опричнины, с бесчисленной рухлядью, кафтанами, кунтушами, шубами, шапками, портами, рубашками, сапогами, позвякивало в возах сваленное в кучу оружие разное, мечи и кинжалы, сабли и шпаги, секиры и топорики рынд, снаряжение огненное — пищали, пистоли и мушкеты, кольчуги, луки, что дальше пищалей били, с колчанами стрел, доспехи металлические за двести шагов пробивающих, доспехи полные и отдельные, золотые и серебряные для блеска и парада, из железа кованные или из кожи буйволиной для дела, упряжь и чалдары конские, щиты всех форм и размеров и седла, для боя, охоты, переходов дальних и выездов парадных предназначенные. Вот только пушек

не взял с собой царь, потому как не на войну шел. И войска большого не взял с собой царь Иоанн, потому что путь его лежал по землям опричным, а места на кораблях хватало только для ближних его — сыновей Ивана и Федора, родственников жен его и нескольких бояр с семействами и челядью. Даже семитысячную дружину немецкую во главе с Георгием Фаресба-хом оставил, чтобы преградил тот путь хану крымскому, если бы тот вознамерился преследовать царя Русского.

Но на полпути царя Иоанна вдруг поразила нерешительность, думал он уже не о бегстве в страну далекую, а о пострижении. Обратился он с посланием покаянным к Церкви, к святым отцам Кириллова монастыря на Белозере: «Увы мне, грешному, горе мне, окаянному, ох мне, скверному! Прожил жизнь в пиянстве, в блуде, в прелюбодействе, во скверне, в убийстве, в граблении, в хищении, в ненависти, во всяком злодействе», — и в заключение спрашивал, найдется ли для него келья и готова ли обитель принять инока смиренного, если будет на то воля Божия.

А тем временем полки русские под командой князя Михаила Воротынского и орды крымские вновь встали друг против друга на разных берегах Оки под Серпуховом. И вновь крымчаки полки наши обошли, переправившись через реку по броду потаенному, и обрушились на наших с визгом: «За Казань! За Астрахань! За Кафу! Смерть неверным! Аллах акбар!» Полки русские медленно отходили к Москве, а там позади, на дороге Московской, у Воскресенья на Молодях воевода юный князь Дмитрий Хворостинин, собрав по приказу князя Михаила Воротынского немногие войска да пушки, ставил на холме крепость по образцу гуляй-города, где двадцать тысяч воинников укрыться могло, а из ста пятидесяти пушек сто на южную сторону смотрели. Так удачно молодой воевода место для гуляй-города выбрал, что полки русские, к Москве отходившие, никак не могли его миновать. Притащили они на своих плечах рой отрядов татарских и подвели их прямо под огонь пушек русских. Выкосил князь Дмитрий косой огненной ближние отряды крымские, дальние завесой ядерной отг