Царь Дмитрий - самозванец

Семь дней безостановочно летели ядра в город, потом опричники ворвались внутрь стен городских, занявшись грабежом. Утолив временно жажду убийств, они никого не трогали, разве что тех, кто им прекословил, но таких немного было, люди сами отдавали им все ценное. С каждого двора брали еще лошадь и сани, на них сваливали все собранное добро и везли его в стан под городом, где сваливали в кучу для последующего дележа справедливого. Так наполнив свой карман, опричники на тех же санях направлялись на службу государеву, в кремль, монастыри, на двор архиепископа, куда укажут.

им изымали в казну государеву все подряд и с большим тгца-йием, казну монастырскую и церковную, иконы, кресты, сосуду, пелены, книги, даже колокола, и все это сразу отправляли в Александрову Слободу.

Но те три дня грабежа были лишь присказкой, сказка о Суде Господнем потом началась. На торжище, на крутом берегу Волхова, сделали высокий помост, на нем установили кресло для Иоанна, в коем он восседал в образе Верховного Судии, а вокруг присные его суетились, среди которых исступленным видом Алексей Басманов выделялся.

Начали с игуменов и монахов, что во время осады на правеже стояли. Они и так за эти три дня от холода и голода чуть не околели, так что их палками даже не забивали — добивали. Снисходя к их сану иноческому, дозволено было их похоронить по христианскому обычаю, и вскоре из монастырей окрестных опасливо потянулись возы за телами братьев убиенных.

Зато мирянам никакого снисхождения не было. Особенно ополчился Басманов почему-то на женщин. Каждый день сгоняли их, иных и с детьми, на берег Волхова. А там уж «врата небесные* сделаны были — прорубь во льду, сажени в три шириной и сажен пять в длину, воду в ней святил священник, дрожавший больше от страха, чем от холода. Эти врата Басманов придумал, он так и говорил: «Которая утонет, той дорога в рай, а которая вдруг всплывет, та ведьма, ту черти крючьями в ад уволокут». Вот и выводили их одну за другой к проруби, раздевали догола, руки с ногами связывали и бросали в ледяную воду. Если же младенцы при них были, то младенцев к ним привязывали. Почти все камнем на дно шли, тогда Басманов возвещал: «Прими, Господь, душу праведную!» — и все, включая Иоанна, осеняли себя широкими крестами. А если кто всплывал, то тут уж опричники налетали и с берегов проруби начинали тело несчастное баграми длинными терзать, а потом заталкивали его под лед по течению. Тут опять священника приводили, он вновь губами синими воду кровавую святил и кропил берега окровавленные трясущейся рукой, после чего Испытание водяное продолжалось. В назидание пока живым

I

i

каждый день на берег Волхова сгоняли много народу, улицу за улицей, по очереди. Так получалось: сегодня твои соседки на берегу стоят, а на третий день многим из них на лед идти. Продолжалось же это пять недель.

Мужам новагородским определена была казнь огненная. Совершалось все это над высоким обрывом Волхова. Костров там мало жгли — дрова подвозить не успевали. Каждый из осужденных был обязан принести с собой вязанку хвороста или поленьев, их хватало на каждого десятого. А остальных жгли какой-то новой «составною мудростию огненной». Была она густой, как кисель, ею людей даже не обливали, а обмазывали, потом поджигали, и метались люди горящими факелами к потехе опричников. Многие срывались вниз с обрыва, кто ослепленный, а иные и нарочно, и к проруби стремились. Но эта «мудрость огненная» даже от воды не гасла. И все добравшиеся до воды почему-то в ней не тонули, так и кувыркались огненным клубком на поверхности, а опричники подталкивали их баграми и кричали: «Любо! Любо! Эка грешника-то корежит!»

Остановил же избиение безвестный блаженный, что прибрел в Новагород и в один из дней заступил дорогу царю Иоанну.

«Прослышал я, что ты здесь вытворяешь. Какую жатву собираешь, — возвестил блаженный, — вот и пришел, подарок тебе принес». Блаженный сунул руку под рубище, извлек оттуда кусок сырого мыса и протянул его царю. «Зачем мне такой подарок? — удивился Иоанн. — Пост скоро, а я в пост скоромного не ем». — «Ты — хуже, — закричал вдруг блаженный, — ты человеческое мясо ешь и все никак насытиться не можешь! Так отведай волчьего! Авось оно тебе по вкусу придется! А кары не я тебе припас! Их сам Господь тебе приуготовил! У Него все уже исчислено, взвешено, отмерено! Но в милости Своей посылает Он тебе последнее предупреждение! Конь твой любимый под тобой падет!»

Тут конь Иоаннов замотал головой и вдруг набок заваливаться начал, Иоанн едва успел ногу из стремени выдернуть и на землю соскочить, на колено припав. К нему первым Васи-

W“"SSS? -

лйй Грязной бросился, чтобы помочь подняться, но Иоанн отвёл его рукой, посмотрел в ужасе священном на блаженного, вскочил на ближайшую лошадь и помчался прочь. Часть свиты за царем поскакала, и уж больше они не возвращались, сопровождая Иоанна до самой Слободы.

В Новагороде же начался новый грабеж и погром пуще первого. Разнесли все лавки, лабазы и амбары, брали только ценное и легкое, все же остальное в кучи сваливали и сжигали. Все, что припасено было для торговли с иноземцами: сало, воск, лен, пшеница отборная — рассыпано было по улицам или горело. Переломали в городе все ворота, двери и окна, чтобы не было препон для Духа Святого, как говорил Басманов. Всех особ женского полу, опять же по его выражению, Духом Святым наполнили, ни лицо зачерненное, ни обноски не спасали, а если кто из мужчин бросался на защиту, тех рубили нещадно. На четвертый день приказал Басманов прийти лучшему человеку от каждой улицы на Ярославово Дворище. Все пришли, молясь в душе и готовясь к казни несусветной, но Басманов уже утолил свою ярость и обратился к ним со словом кротким:

«Жители Великого Новагорода, в живых оставшиеся! Молите Господа Бога, Пречистую Его Матерь и всех святых о нашем благочестивом царском державстве, о царе благоверном Иоанне, о царевиче Федоре, о всем нашем христолюбивом воинстве, чтобы Господь Бог даровал нам победу и одоление на всех видимых и невидимых врагов. И да судит Бог бояр земских, всех их прислужников, советчиков и единомышленников, вся эта кровь взыщется на них, изменниках! Вы об этом не скорбите и живите отныне в Новагороде благодарно!»

Розыск по делу новагородскому привел к раскрытию заговора в ближайшем окружении царя Иоанна. Так ли это было, или это Малюта Скуратов сводил счеты с соперниками своими, или вечно подозрительный царь Иоанн решил разделаться со своими приспешниками, неизвестно. Доподлинно известно лишь то, что главными обвиняемыми были Басмановы, воевода Алексей с сыновьями Федором и Петром да князь Афанасий Вяземский, на которого донес его приятель цар-

ский ловчий Гришка. Все они претерпели казнь тайную, но лютую.

Все же остальные заговорщики, долгие годы первенствовавшие в опричнине, были казнены открыто в Москве. Выбрали в Москве, в Китай-городе, торговую площадь прозванием Поганая Лужа, выгородили сплошным забором круг изрядный в пятьдесят сажен с одними воротами, а над воротами установили помост с одним креслом. Внутри поставили двадцать крестов, да десять кольев заточенных, да десять столбов, обложенных вязанками хвороста, и сложили печи огромные, в которые человек войдет, а еще множество очагов и с вертелами, и со сковородами, и с чанами, будто готовились стадо быков изжарить для пира невиданного. Тут же на помостах лежали металлические когти и крючья, пилы большие и малые, заточенные и тупые, иглы длинные и ножи острые, колодки с винтами и веревками всех размеров, чтобы любую часть тела прихватить можно было. Не было только виселиц и плах с топорами, ибо не суждено было никому принять смерть быструю и легкую. На рассвете в день назначенный стрельцы и опричники числом в несколько тысяч выстроились вокруг геенны огненной, как окрестили то место в народе. И вот в этой тишине издалека донеслись мерные удары бубнов и барабанов — по улицам Москвы двигалась ужасная процессия. Впереди царь Иоанн на вороном жеребце и сам весь в черном доспехе с копьем в руках, за ним пятьсот наиглавнейших опричников, за ними влачились пешком триста осужденных, изможденных до последней степени не только пытками, но и дорогой долгой из Слободы. Въехав на площадь, царь Иоанн сошел с коня, поднялся на помост и сел на престол свой, опершись на копье, как на посох. Явил царь Иоанн милосердие невиданное, простив двести человек без малого, из которых народ с наибольшей радостью приветствовал боярина Семена Васильевича Яковлева-Захарьина. Зато из кровопийственно-го басмановского колена никто кары не избежал, и боярин Захарий Очин-Плещеев, и Иона Плещеев, и Иван Очин, все они отрядами опричными командовали, тоже и Вяземские — Ер-молай должен был ответить не только за себя, но и за брата, се-