От маминой звездочки в государственные преступницы (СИ)

- Что это? – спросила она.

- Пей. Трава успокоительная, а то сейчас опять разволнуешься и ребенка своего так и не выносишь. Бедная малютка. Доходить бы тебе как-нибудь хотя бы до восьми месяцев, - Геннадий посмотрел на девушку и добавил, - Чего стоишь, пей траву и ложись спать. Не жалко ребенка – пожалей себя, тебе самой еще восстанавливаться надо после Петропавловки.

Девушка молча выпила то, что было в стакане, и легла на кровать.

- До конца каникул точно в лазарете пробудешь, надо хоть немного восстановиться, а то роды не переживешь, - сказал Геннадий.

На следующий день, 6 января, Софии стало значительно лучше. Девушка почувствовала себя хорошо и начала просить Геннадия выписать ее из лазарета.

- Нет, Сонечка, нельзя так, - ответил Геннадий, - Последнее время все идет по одной и той же схеме: поплохело – отлежалась денек в лазарете – вышла – что-то произошло – опять поплохело. Ты здесь остаешься минимум до 12 января, до конца каникул. А что тебе в своей комнате делать? Только сидеть одной и все. Все равно из дортуара большинство девочек разъехалось.

- А мне не о чем с ними разговаривать, - ответила София, - Хорошо, говоришь остаться здесь, значит, останусь. Просто сам понимаешь, надоело мне уже здесь обитать. За все годы учебы я здесь, наверное, провела столько же времени, сколько и в дортуаре.

- Тебе, после полугода в Петропавловке и дебюта чахотки, по-хорошему надо вообще на море ехать, отдыхать, - сказал Геннадий.

- А я и без того после окончания учебы на море поеду, - пошутила София, - На северное море. Заботятся жандармы о моем здоровье, сразу видно.

- Спать давай ложись, - сказал девушке Геннадий, - А как поспишь – на улицу можешь сходить, во дворе посидеть, свежим воздухом подышать. Сегодня погода хорошая, не холодно.

========== В лазарете ==========

8 января, на следующий день после Рождества, София все равно находилась в лазарете. Девушка чувствовала себя более-менее хорошо, но все равно Геннадий ее не выписывал.

- К мадемуазель Собольниковой жандармы пришли, - сказала пепиньерка, - Пусть она спустится ненадолго.

- Чтобы я потом опять с ней мучился, - сказал Геннадий, - Пусть жандармы в лазарет пройдут, может, мягче в выражениях будут.

Пепиньерка ушла, а Геннадий обратился к Софии:

- Не волнуйся, что бы ни сказали и не принимай ничего близко к сердцу.

Вскоре к Софии пришли жандармы.

- Знаете, София Львовна, это хорошо, что вы лежите, не упадете от нашей новости, - сказал жандарм, - В общем, за ту самую вашу песню на балу, вам три года на Сахалине присудили. А что, вполне логично, оскорбить так Императора нашего, Самодержца Российского, при таком количестве народа.

- Шестой приговор, - прошептала София, - Тятенька, как хорошо, что ты этого уже не узнаешь, - сказала девушка и заплакала.

- Да, София Львовна, не думаю, что ваш отец одобрил бы такую деятельность дочери, - сказал жандарм, - А чего не интересуетесь, поселение на Сахалине или каторжные работы, или тюрьма?

- А потому что все равно мне, - сказала София, - Ну так что именно мне присудили?

- Полгода в Александровской тюрьме, а потом выход на поселение на Сахалине.

- А потом еще семь лет в Неноксе, - сказала София, - Решили что ли мне экскурсию устроить по отдаленным местам России?

- Сами же себе проблемы устраиваете, София Львовна, - сказал жандарм, - Ладно, лечитесь, отдыхайте, хорошее здоровье вам еще пригодится. Климат на острове плохой.

Оставшись одна, София позвала Геннадия.

- Ты прости, что тебя гоняю туда-сюда, но сам же просил не вставать, - обратилась к нему девушка, - Как думаешь, сразу капельки пить, не дожидаясь болей, или подождем?

- Сразу пей, - сказал Геннадий, - Флакон на тумбочке, стакан там же. А что произошло?

- Жандармы сказали, что за песню на балу мне дали полгода в Александровской тюрьме, а потом два с половиной года на поселении, - сказала София и снова заплакала, - С ворами и убийцами.

- Соня, успокойся, не надо так волноваться, - сказал Геннадий, - Еще все может сто раз измениться, а так ты только себе и малютке хуже делаешь.

- Не могу не волноваться, - сказала девушка и продолжила свои слезы.

- Да что же это за такое мне на голову на третий год службы в институте упало? И за что? - тихо сказал Геннадий, - На, Соня, выпей вот это, заснешь сейчас, - сказал доктор, протягивая девушке стакан.

«А то неизвестно, до чего сейчас снова доплачешься», - подумал он.

9 января Софии стало гораздо легче, и она начала просить разрешение у Геннадия вернуться в свою комнату.

- Какая тебе своя комната? Для начала, вспомни, что ты еще сильно не здорова. Потом не стоит забывать, что тебе постоянное наблюдение нужно, лекарства вовремя принимать. Ну и если уж на то пошло, то сама начальница института говорила, чтобы ты оставалась в лазарете, и я ее полностью поддерживаю.

- Скучно здесь, я на стенки скоро полезу, - ответила девушка, - Получается, я все каникулы в лазарете провела, в то время как вчера девочки, кто остался в Смольном на каникулы, на улицу выходили.

- А в своей комнате будешь чем заниматься? Тем же самым. Так что лежи здесь, - ответил доктор, - И тебя все равно бы на улицу не взяли. Жандармы каждую неделю за твоей росписью приходят, что ты никуда не выходила, а ваша классная дама на откровенный подлог никогда не пойдет. Сразу сдаст тебя, что ты выходила на улицу.

Поняв, что разговор бесполезен, София замолчала. Однако еще одна мысль пришла в голову к девушке, и она не смогла ею не поделиться.

- Смотри, как ты думаешь, хорошо это или плохо, что меня от уроков освободили? Конечно, с одной стороны, я рада, что не придется больше ходить на уроки, но они хотя бы время мое занимали. А сейчас я вообще себя буду чувствовать как в Петропавловке, заперта в четырех стенах и не могу выйти никуда.

- Ничего страшного, - ответил Геннадий, - Будешь книжки читать, ко мне в гости приходить, на кухню. К тебе там всегда хорошо относились.

- Это я понимаю, но только подумай, каково мне сейчас, знать, что с амнистией все не окончилось, а впереди еще столько… Полгода в Смольном, полгода на Сахалине в тюрьме, потом поселение на Сахалине, потом поселение в Неноксе… Я не могу об этом думать, но не думать тоже не могу.

- Соня, успокойся, не накручивай себя, - сказал Геннадий, - Ляг, полежи.

София послушно легла, но успокоиться у нее не получилось. Капли в флаконе снова кончились, а начинать новый девушка не хотела.

«Сигаретку бы сейчас», - подумала София, - «Вот только где я ее найду, да и нельзя мне, в моем положении…»

Ближе к вечеру, пока Геннадия не было, София смогла найти в институте сигарету. Не сказать, чтобы девушку так уж тянуло курить, но она не могла не воспользоваться удачным случаем. София подошла к окну, открыла его, зажгла сигарету, как вдруг вошел Геннадий.

- И ты говоришь, что тебя можно без присмотра оставлять, - сказал он, подошел к Софии, забрал сигарету и затушил, - Да у тебя же от беременности и гормонов уже давно мозги расплавились и в пюре превратились. Ты же себе отчет через раз отдаешь в том, что можно делать, а что нельзя. Даже забудем тот факт, что ты летом в деревне лежала и практически помирала от чахотки. Ты беременная, причем протекает все тяжело из-за того, что перед этим ты подорвала здоровье в Петропавловке, а потом еще и чуть не отравилась. Даже не будем вспоминать, как вы с Эмилианой праздновали амнистию и как ты развлекалась на Новый год в городе. И еще, для полного счастья, ты покурить решила. Где гарантия, что ребеночек здоровый родится?

- Ты такой странный, когда жандармы меня волнуют – это, значит, плохо. А сам разошелся – это в порядке вещей, - ответила София.

- Ложись в постель, а то действительно у тебя одни волнения, - сказал Геннадий, - Мадемуазель, - обратился он к сестре милосердия, - Когда меня нет в лазарете, следите, пожалуйста, за вот этой больной, чтобы она поменьше вставала и никуда по институту не ходила.