Чтобы свеча не угасла

…После Коломны русского войска прибыло втрое. К пришедшим из Москвы с великим князем дружинам присоединились рати из Владимира, Суздаля, Можайска, Мурома и иных городов Залесья. Из Коломны выступили двадцатого августа, а когда четыре дня спустя на праздник Семена-летопроводца перевезлись через Оку близ устья Лопасни и пошли по Дикому полю окраины рязанской земли, в русское войско пришли со своими дружинами князья Андрей Полоцкий да Дмитрий Брянский — двое из двенадцати сыновей великого князя литовского Ольгерда. Не пожелали они поддерживать родного своего брата Ягайлу, который в это же самое время спешил на помощь Мамаю…

Вооруженные чем попало, с рогатинами, косами, с топорами на длинных топорищах, в лаптях и рваных армячишках приходили толпы крестьян из рязанских сел и деревень, мимо которых шла к Дону русская рать. Ещё в Коломне, когда на Девичьем поле под городом уряжали полки, воеводы огласили приказ великого князя Дмитрия, который заповедал всякому ратному человеку: идя по рязанской земле, не творить никакого зла ее жителям, «не касаться ни к единому волосу их».

Рязанцы из деревень, лежащих на пути войска, сами выносили ратникам все, что могли из своих скудных припасов. Выжженная и разграбленная многими татарскими набегами рязанская земля была бедна и деревнями и пашнями и нивами. А какие деревни и попадались на пути, то люди жили там больше все в полуземлянках, что очень дивно было видеть белозерцам.

Правда, край этот был обилен разным зверьем да птицами и житные отряды, собиравшие для войска корм, нужды особой не знали.

Все это Кузька увидел сам, когда воинов их десятка урядили собирать съестные припасы. Рыская на конях по лесам и полям в стороне от главного пути, белозерцы набрели однажды на небольшую деревеньку. Ее и деревней-то на Белоозере не назвали бы: несколько полуземлянок на берегу малой речушки. Они и деревню-то, может, не заметили бы, да оттуда доносились какие-то крики и плач.

Белозерцы завернули коней и увидели как у крайней к лесу избенки женщина, глухо повязанная платком, крича и причитая, удерживала маленькую, тоже кричавшую козлушку, которую тянул за рога мужик в распахнутом кафтане. Привязанный к изгороди конь под седлом стоял неподалеку.

— Кто таков? — спросил мужика Андрей, когда белозерцы подъехали ближе.

Увидев всадников, мужик отпустил козлушку.

— Ратник великого князя Дмитрия.

— У него рать большая. Чей будешь?

— Московские мы, — чуть с вызовом ответил ратник. — А вы кто такие?

— Мы тоже из войска великого князя. Белозерской дружины ратники. Пошто козу отбираешь?

— А у нее еще есть, — не моргнув глазом, быстро ответил москвич.

— Мало ли у кого что есть, — Андрей повернулся к женщине, рядом с которой стояли откуда-то появившиеся трое малых ребят, тесно прижавшись к матери. — Как звать тебя?

— Фетинъя, — тихо ответила женщина.

— Где мужик твой?

— Ушел с войском в поход.

— Так, так, — помрачнел Андрей и оборотился к ратнику. — Ты про приказ князя Дмитрия слыхал?

— Какой приказ?

— Ничего, идя по рязанской земле, не брать и никого не касаться.

— Ничего я не слыхал. Мне велено мяса добыть.

— Вот и добывал бы в лесу. А ты захотел что поближе, да у того, кто за себя постоять не может, — вмешался в разговор дядька Онфим.

— Муж ее вместе с другими ушел с войском, а ты последнюю животину у бабы отымаешь. На смерть ее и детей обрекаешь. Детей брата своего и воина. Да знаешь ли ты, что такой и блудника и прелюбодея и татя окаяннее и проклятее!

Ратник стоял, ничего не отвечая, и даже смотрел на белозерцев с каким-то вызовом.

— Что делать будем с этим гусем? — спросил Онфим Андрея.

Андрей ответил не сразу. Он, о чем-то размышляя, глянул на ратника, а потом на жонку с ребятишками и изрек свой приговор:

— А ну, москвич, сымай порты.

— Как это? — не понял сразу тот.

— А так. Рассупонивай гашник [9].

— Да вы что! Да я… за что? — москвич не ожидал такого поворота.

— Будем тебе приказ великого князя доводить через твое срамное место.

— Побойтесь Бога, мужики.

— Господь тут ни причем, ибо сказано им: добро творящих чести, а зло творящих запрещай.

Москвич умоляюще оглядел белозерцев.

— Неужели при бабе… — он кивнул на Фетинью.

— Нет, мы честь ее соблюдем. — Андрей повернулся к жонке. — Иди, да боле никого не бойся.

Фетинья, перекрестившись и поклонившись, ушла…

— Вот это тебе впредь знатье будет, что приказы великого князя Дмитрия лучше через голову, через ум доходят. Ступай. — сказал Андрей москвичу, когда тот встал с земли.

А москвич, оправив одежду, отвязал своего коня от загородки и побрел прочь пешком, ни слова не сказав и не подняв головы.

…Шестого сентября, за два дня до праздника Рождества Богородицы и Приснодевы Марии русские рати подошли к Дону-реке и остановились на левом его берегу.

Мамаево побоище

Осень в этом году ожидалась быть протяжной, с ясными днями и теплыми ночами. В светлом воздухе бабьего лета носились паутинки — верная примета долгой и теплой осени. Только по утрам становилось прохладнее. И тогда в низинах и над спокойным Доном появлялся туман. А вместе с ним тянулся над рекой дым от тысяч костров, горевших на левом берегу, где разбила стан русская рать. Весь берег не на одну версту был усеян людьми, шалашами, конями, повозками, шатрами.

Наступил второй день, как горят над Доном костры. Рыщут на том берегу на усталых конях по полям и лесам ближние и дальние сторожи. То и дело скачут от них к великокняжескому шатру гонцы с вестями о движении мамаева войска. Доносят вестники, что татары уже подошли к Гусиному броду, а это всего в одном дне пути от Дона.

С утра, как взошло солнце, в шатре великого князя Дмитрия собрались на скорый совет воеводы всех полков. Недолог был разговор, и князь великий объявил свою волю: перейти Дон и исполчиться на Куликовом поле вдоль правого берега Непрядвы. Каждому полку мосты через Дон мостить и броды искать для переправы.

Застучали топоры в прибрежных лесах и дубравах. Потянулись к воде вереницы лошадей с бревнами. Мастера-городники связывали бревна льняными и лыковыми веревками в широкие плоты, опускали на воду, составляя наплавные мосты для пешцев.

Переправу начали не мешкая. Первыми в этот день перешли Дон и стали на том берету полки правой и левой руки, да передовой пеший. Лишь большой великокняжеский полк еще оставался на левом берегу Дона: его место на Куликовом поле как раз почти напротив переправ.

Все воины готовились к завтрашнему дню: мылись в реке, надевали чистые праздничнее рубахи, причесавшись и прибравшись, шли в походные полотняные церкви, где полковые попы причащали их и отпускали грехи. Таков уж был у русских мужиков обычай: в бой идти как на пир, а если придется на том пиру опьяниться и голову сложить, то только чистыми и душой и телом…

…Затухала вечерняя заря, предвещая ведренный день. Тихо было в стане русских воинов на обоих берегах Дона. Только слышались негромкие разговоры у костров, на которых готовилась в котлах пища — последняя трапеза перед боем, да какой-нибудь гусляр, будто сказывая о чем-то, неторопливо перебирал звончатые струны гуслей.

Онфим, Кузька и воины из их десятка тоже сидели у костра. В котле пузырилась просяная каша, густо сдобренная чесноком. Белозерцы пришли к Дону под началом самого князя Дмитрия. Когда уряжали полки на Девичьем поле под Коломной, он взял белозерские дружины к себе в большой великокняжеский полк.