Чтобы свеча не угасла

А вот в сурожском ряду разложили свои товары гости-сурожане. Тут и заморский шелк, и парча, и камка, и разная мелочь: румяна, белила, бусы, сережки, перстеньки. Чего только нет у богатых сурожских купцов для московских девок и молодух, которые со смехом и шутками толпятся возле лавок.

Оживленно в рядах мастеров железного дела: кузнецов и бронников. Здесь товар серьезный. Москвичи покупают, примеряют, пробуют кованые наконечники для стрел и копий, боевые топоры, мечи, шеломы, щиты для завтрашнего боевого похода.

Напротив Фроловских ворот Кремля торгуют разной снедью пирожники, блинники, калашники, квасники. Ближе к домам посада много возов со свежей капустой, репой, яблоками, тыквами. Тут же в кадях квашеная капуста, моченые яблоки, огурцы — все, чем богат ныне август-густарь.

На площади тоже много маленьких деревянных церковушек. Только вдоль стены от Никольских до Фроловских ворот Кузька насчитал их целый десяток. На их папертях толпы нищих, болящих, недужных, вдовиц и сирот в грязных одеждах. Рябит в глазах от такого многолюдья, звенит в ушах от говора и криков торговцев, горожан, крестьян, холопов-страдников и просто гулящих людей. Снуют, покрикивая, походячие торговцы-разносчики мелкого товара. Один такой чуть было не сбил Кузьку с ног, когда тот загляделся на всю эту пестроту московского торга. Онфим засмеялся.

— На Москве рот не разевай — с ног сшибут.

В блинном ряду у жаровен с калеными углями краснолицые блинники. Тут блины пекут, тут и продают. Один из них окликнул белозерцев:

— А ну, молодцы, налетай на блинцы. С пылу с жару отведай пару, да еще немножко — два пула [8] плошка.

Блинник, ловко орудуя деревянной лопаткой, снимал горячие блины со сковородки и клал в глиняные миски, поливая их затем маслом из узкогорлой кубышки.

— Лей, кубышка, поливай, кубышка, не жалей хозяйского добришка, — весело проговорил дядька Онфим, решив отведать московских блинов.

— Лей-поливай, да хозяина не забывай, — подмигнув и в тон ему ответил москвич. — Откуда, молодцы такие?

— С Белоозера, дядя.

— Недаром такие белоголовые. Не от озерной ли воды?

— Может и так.

Блинник подал каждому по миске блинов.

— Да, собираются воины со всей Руси. Тут уж до вас ростовцы пришли и костромичи, а то ли будет в Коломне, когда соберутся все. Несдобровать Мамаю.

— А сам-то идешь, дядя? — спросил Кузька.

— А то как же. И сам, и два сына со мной. Идем в пешей рати. Останутся на Москве только старики, жонки, да дети малые…

…Отведав у квасника холодного со льда квасу, Онфим, Кузька и Андрей прошли во Фроловские ворота Кремля.

От самых ворот начиналась Большая кремлевская улица. Дворы за частоколами здесь были добротнее и богаче, нежели на посаде: с решетчатыми сеньми, конюшнями и дворнями. Только у самой стены в переулках стояли дворишки горожан-мастеровых. Большая улица вывела белозерцев к широкой площади, на которой стояли четыре белокаменных храма. Высокий деревянный великокняжеский терем сверкал на солнце стекольчатыми окнами. Там, за ними, держал сейчас совет с воеводами великий князь Дмитрий Иванович Московский.

Белозерцы стояли возле терема на самой вершине кремлевского холма. Внизу под ними в листве деревьев белели зубцы стены у самого берега Москвы-реки. По всему подолу тянулись ряды домишек, амбаров и великокняжеских конюшен. Левее за стеной сгрудились на воде у пристанища лодьи, насады. Живой на плаву мост соединял оба берега Москвы-реки, переходя на той низкой стороне в широкую Ордынскую дорогу.

Отсюда, с высоты холма были видны многие дороги и, казалось, что кремлевский холм высится не только над Москвой, а стоит он утесом посередине всех русских земель, которые тянутся к нему путями-дорогами.

Жила Москва, жила Русь, и не верилось, что там, далеко на юге, за этой синей дымкой, куда уходила Ордынская дорога, двигались к Москве несметные тьмы татарских полчищ, страшных в своей жажде все разрушать и испепелять…

Белозерцы еще долго бродили по кремлевским улицам. Солнце клонилось к закату, когда они через Никольские ворота вышли из Кремля.

Уже затих московский торг, тихо было на улицах Великого посада. Спокойно и неторопливо звонили колокола церквей, созывая горожан на всеношную, помолиться по обычаю о здравии воинов: сыновей, отцов, братьев и всех иных, уходящих завтра на защиту родной земли, идущих умереть или победить…

И поднялась Русь

На соборной площади Кремля людно, как в праздник. Пешие и конные, москвичи и пришлые из других уделов собрались здесь. В одном строю стоят ростовцы и белозерцы, ярославцы и костромичи, звенигородцы и угличане, кашинцы и устюжане. Так повелось издревле: отсюда с широкой площади Кремля начинался для русских полков и дружин путь на битвы с врагами Руси…

Все было готово к походу. Ждали только выхода великого князя Дмитрия Ивановича.

Но вот с митрополичьего двора из собора архангела Михаила, где проходил напутственный молебен, вышел и он с воеводами и церковным клиром. Статный, черноволосый, в расшитых золотом остроносых сапогах из красного сафьяна по земле ступает твердо. Живые глаза смотрят с достоинством и спокойно.

Князь Дмитрий моложе многих своих воевод. Только черная, недавно отросшая бородка, придает его лицу мужавость и он кажется старше своих тридцати дет.

Дмитрий с князьями остановился посередине площади. Из толпы народа вышла к нему великая княгиня Евдокия с сыновьями Василием, Юрием и Андреем. Дмитрий наклонился и что-то стал говорить им. Те обхватили отца за шею и прижались к нему. Евдокия заплакала, поцеловала мужа и, захватив сыновей, отошла…

Ничего не сказал ей Дмитрий. Только нахмурился. Евдокия земно поклонилась мужу. Вместе с нею поклонился весь народ, собравшийся на площади. Дмитрий ответил земным поклоном на все четыре стороны.

Два дюжих оруженосца подвели к великому князю стройного рыжего коня. Один из них, привстав на колено, придерживал рукой серебряное стремя. Дмитрий похлопал ладонью упругую шею коня и легко закинул свое тело в седло. И тут же, по этому знаку, ударили колокола всех кремлевских звонниц. Вскинулись в небо стаи птиц над золочеными куполами и свинцовыми кровлями храмов, зашумела площадь, заколыхались стяги, заголосили бабы, отдавая воинам конечное целованье.

Из Кремля русская рать пошла тремя воротами, тесно было воинству на московских улицах. Через Тимофеевские ворота, которые выводили к мосту через реку Москву и дальше на Ордынскую дорогу, ехал впереди своей великокняжеской дружины, московских и удельных ратников сам Дмитрий Иванович. Из Фроловских ворот и далее по Брашевской дороге вдоль Москвы-реки выехал с дружиной да с дмитриевской и звенигородской ратями князь Владимир Серпуховской. Белозерский полк с кашинцами и устюжанами двинулся из Никольских ворот Кремля по Болвановской дороге мимо Симонова монастыря.

Вся Москва провожала воинов. Люди заполнили площадь и улицы города, облепили кремлевские стены и башни. Сопровождаемое причетами, криками и плачем, русское войско покинуло Москву.

Встретились рати на коломенской дороге, вдали от стольного города и все вместе двинулись на Коломну. На многие версты растянулось воинство и, если бы посмотреть сверху, то казалось бы, что это течет на юг от Москвы по русской земле неведомая доселе река, вбирая по пути все новые и новые притоки, с каждым часом становясь полноводнее и шире. Но, нет, не река это, а Русь идет, поднимаясь и расправляя свои плечи, чтобы стряхнуть с себя ненавистное ярмо чужеземца…