Волжское затмение (СИ)

Генерал

Отстукали, отмаршировали, затихли вдали, смешавшись с орудийным грохотом и пулемётной трескотнёй, шаги добровольческого отряда. А генерал Карпов всё стоял на плацу, низко опустив голову. Вот и ещё одни ушли. Чтобы не вернуться. Чтобы погибнуть, но не дать красным распылить, рассредоточить оборону обречённого Ярославля… И он, командующий, которому лучше других известно, что часы города уже сочтены, что нет в этих новых и новых жертвах спасительного смысла, с пафосом напутствовал их на будущий бой. Каждый раз в таких случаях его ощутимо колола совесть. Но взваленная на себя миссия не позволяла поступать иначе. Он генерал. Он командующий. Он обязан.

Последний военный совет состоялся третьего дня заполночь. Только в эти глухие часы можно было без ущерба и опасений отвлечь с позиций командиров наиболее ответственных участков фронта.

Заседали в подвале Государственного банка на Варваринской. Само здание было сильно повреждено двумя прямыми попаданиями: разворотило крышу, просели перекрытия, и в залах то и дело что-то угрожающе падало и сыпалось.

В архиве – просторном, сводчатом помещении – стоял колеблющийся, изжелта-рыжий свет пяти керосиновых ламп с подкопчёными стёклами. У стен и в углах лежали огромные стопки папок с документами и обломки разобранных стеллажей. Посередине – большой стол, составленный из нескольких письменных. С десяток офицеров на табуретках и стульях вокруг него. У самого стола, согнувшись длинным крючком над картой, возвышался Перхуров. Был он более обычного хмур и желчен. Вертикальная морщина у переносицы углубилась, чётче обозначились носогубные складки, и в тусклом освещении лицо его казалось измождённым тяжкой болезнью. В помещении было сильно накурено и душно: при обстреле засыпало вентиляционный ход. Махорочный дым висел и слоился в воздухе. Лица блестели испариной.

От генерала Верёвкина, что сидел за столом рядом с Карповым, крепко пахло валерьянкой. Неважно чувствовал себя и Карпов. Третий день разламывалась голова, и звенело в ушах. На погоду грешил – собиралась гроза, – но понимал, что виной всему безнадёга, тягостные раздумья и волнения.

Перхуров выпрямился, оглядел с высоты роста собравшихся и застыл, опершись о стол сжатыми костлявыми кулаками.

– Итак, господа офицеры… Рад видеть вас здесь, на совете. Надеюсь, не в последний раз, – и саркастическая улыбка мелькнула под его усами. – Но на всё воля Божья. Для вас не секрет, что положение наше крайне тяжёлое. Перевес красных нарастает. Продолжают прибывать боеспособные части. Это уже не прежние ополченцы из рабочих отрядов и интернационального сброда. Это латышские стрелки. В то же время наши силы день ото дня тают, наша часть города – обратите внимание! – не по дням, а по часам сжимается, скукоживается, стягивается по фронтам. Северный – самый опасный – фронт уже за квартал от Лесной площади. Западный уже перешагнул рубеж Сенной.

Карандаш полковника описывал над картой пространные циркуляции.

– Волга и Которосль, на наше счастье, обеспечивают надёжную водную преграду, – продолжал он. – Но, учитывая стремительное выбытие людей и иссякание боеприпасов, противник без особого риска для себя вскоре может решиться форсировать обе реки. В этих, скажу прямо, губительных для нас условиях нам неоткуда ждать подмоги. Выступления в Рыбинске, Муроме и Ростове разгромлены. Союзники, судя по всему, от своих планов прийти к нам на помощь отказались. Такова тяжкая правда, господа офицеры! – заключил Перхуров и вздохнул.

Его горькие слова не вызвали у офицеров бурной реакции. Но ворчливый гул негодования пробежал-таки под тяжёлыми подвальными сводами.

– Понимаю вас, господа. Хорошо понимаю, – проговорил полковник. –Вопрос об отступлении не рассматриваю. Необходимо привлечь к борьбе все сочувствующие нам силы вне города и ударить по противнику с тыла. Предлагаю следующий план. Набрать из резерва отряд численностью в сто-двести человек, вооружить с большим запасом и направить за Волгу. Там поднять крестьян прилежащих волостей и общими силами ударить в тыл красным. Отсечь их от железной дороги и моста через Волгу, – и карандаш Перхурова снова отрывисто замелькал над картой, – и, освободив Тверицы, лишить их плацдарма для дальнейшего наступления из-за Волги. Это надо сделать немедленно, не дожидаясь, пока они окончательно закрепятся там. Полковник Масло! – обратился он к начальнику резерва. – Каковы наши возможности по формированию отряда?

– Тридцать человек – ручаюсь. Большего обещать не могу, – вздохнул полковник Масло.

– Приказываю вам сформировать сегодня же отряд из пятидесяти человек. Двести винтовок с боекомплектом. Сегодня же, до рассвета, изыскать пароход с хорошим ходом, способный дотянуть хотя бы до Толгского монастыря. Запас провизии на три дня. Действуйте немедленно!

– Слушаюсь! – козырнул начальник резерва, развернулся и вышел.

– Ну а нам, господа, – со вздохом проговорил Перхуров, – предстоит определить командира этого отряда. Не скрою, миссия рискованная, смертельно опасная. Поэтому не назначаю, а жду вашего волеизъявления. Какие будут предложения?

Гробовое молчание повисло под каменными сводами. Офицеры напряжённо переглядывались, и в их лицах читалось раздражённое недоумение.

Долго и пристально переглянувшись с Верёвкиным, Карпов крякнул, поднялся и с шумом отодвинул стул.

– С вашего позволения, Александр Петрович, – как всегда напористо произнёс он. Так, чтобы все поняли: он, генерал Карпов, ни в чьих позволениях не нуждается. – Отданных приказов не обсуждаю, но есть кое-какие соображения. Они, я гляжу, у многих тут есть, но, раз молодёжь не решается, позвольте уж мне, старику…

– Слушаю вас, Пётр Петрович, – нервно дёрнув щекой, сказал Перхуров и окинул Карпова усталым взглядом.

– Прошу меня извинить, но выступление за Волгу с отрядом в пятьдесят человек считаю бессмысленным. Этот отряд перемелется точно так же, как отряды Пыльникова и Гоппера. Вот и всё. Поднять крестьян – это, конечно, заманчиво, но недостижимо. Мы пытаемся это сделать уже две недели. Не хотят они драться за нас. Не мешали бы – и то спасибо. Честно говоря, эти пятьдесят человек как воздух нужны здесь, в обороне. И оружие с боеприпасами я не стал бы так разбрасывать в нашем-то положении…

– А как бы вы поступили, Пётр Петрович? – встрял в паузу Перхуров.

– А тут только одно, – развёл руками Карпов. – Заплёлся бы колючей проволокой так, чтоб никто не подступился, и сидел бы в обороне до последнего. А уж там – что выпадет. Не бежать же из родного города, в конце-то концов. Дома и помирать сподручнее…

– Эк вас, – не то поморщился, не то усмехнулся Перхуров. – А так ничего и не останется, только помирать. Поймите, Пётр Петрович, даже если вы заплетётесь проволокой до самого неба, без патронов всё равно ничего не сделать. Закончатся они, и вас возьмут голыми руками. Мой план позволяет хотя бы попытаться разорвать кольцо осады, пополнить боеприпасы. А там уже – смотря по имеющимся силам – либо наступать, либо достойно покинуть город. Итак, господа. Время не ждёт. Прошу высказываться индивидуально. Поручик Супонин!