Семь песен русского чужеземца. Афанасий Никитин

Хамид-хаджи также теперь помалу говорил с Юсуфом, потому что сопровождал своего воспитанника неотлучно. А с прочими людьми из свиты царевичевой Юсуф не сближался. В сущности, его истинным собеседником оставался конь Гарип. Офонас кормил его, чистил, вываживал; хороший кузнец подковал Гарипа наново хорошими подковами, крепкими и красивыми. Но вышло так, что уже на второй день после прибытия Микаила со свитой в Бидар схватили Юсуфа на улице стражники, и стащили с коня, и поволокли к судье, и коня повели следом. Оказалось, в Бидаре стоял запрет на то, чтобы иноверцам ездить верхом. Офонас-Юсуф подумал, как легко вести расходятся по людям. Двух дней не минуло времени прибытия царевича в Бидар, а уж ведомо, что Офонас — иноверец, не магометанин и не веры индиянской. С него требовали денег — виру — за нарушение закона.

   — Я из свиты султанского гостя, царевича Микаила, — сказал Юсуф.

Ему не поверили.

Тогда он сказал, чтобы послали в малый дворец, отведённый Микаилу и его людям на жильё. Послали из суда посланного; он вернулся и отвечал, что одни из служителей царевича подтверждают слова иноверца, а другие смеются и говорят, будто чужеземец Юсуф лжёт.

   — Пошлите к царевичу! — принялся умолять Юсуф. — Пошлите к царевичу Микаилу, а то к его ближнему приближённому, почтенному Хамиду-хаджи. Царевич и Хамид-хаджи скажут правду!..

   — Царевич Микаил находится во дворце султана, — сказал один из судебных служителей. — А ты забавник! Ты хочешь, чтобы мы посылали за султаном и царевичем! Уж не вести ли их к тебе, такому важному, под охраной стражи?

И все в суде засмеялись на разные голоса.

Но один писец постарше сказал:

   — А моя мысль о правде, которую говорит этот иноверец. И если мы обойдёмся с ним дурно, он пожалуется царевичу, а царевич перескажет султану; и мы, пожалуй, будем наказаны за обиду, причинённую нами человеку из свиты царевича. И ещё я полагаю, что служители царевича, которые подтверждают слова этого чужеземца, также сказали правду. И потому отпустим его и отдадим ему коня.

И Офонаса отпустили и коня отдали; сказали только, чтобы не выезжал более верхом.

Офонас пошёл с конём в поводу. Загляделся на прекрасный дворец султана — подымались высоко в небо мраморные башни и кровли круглые. У первых дворцовых ворот толпились люди. И многие стражники были в охране дворца, а писцы записывали в особые книги входящих во дворец и выходящих из ворот дворцовых. Но здесь, в Бидаре, не то что у Асад-хана в Джуннаре! Здесь Офонаса не допустили бы и до ворот. Чужеземцам-иноверцам запретен был султанский дворец. И даже по просьбе царевича Рас-Таннура не допустили бы во дворец Офонаса; да царевич и не стал бы просить, другое занимало его мысли. Но Офонас-Юсуф многое слыхал о дворце султанском, о невиданном богатстве убранства; а каков дворец снаружи, и своими глазами Офонас видел.

И, предоставленный самому себе, никакими делами не обременённый, Офонас-Юсуф уходил с утра в город и бродил, переходя с одного базара на другой, толкался среди людей, глядел.

Бидар и вправду был город великий. Подымались в небо минареты мечетей. Два канала пересекали город, и воды их катились, будто большие реки. По берегам раскидывались лужайки и сады. Офонас решался сворачивать на улки жилые, где теснились глинобитные дома с кровлями соломенными. А неподалёку жались и вовсе лачуги, сооружённые кое-как из циновок и бамбуковых стеблей, крытые пальмовыми листьями. Каменных домов на этих улочках не встречалось. Улицы кривились и петляли. Пора дождей давно миновала, и теперь одолевали жара и пыль. Однажды Юсуф ходил по городу с одним из конюхов Микаила. Этот служитель относился к Юсуфу доброжелательно и даже бранил тех слуг царевича, которые косились на Юсуфа.

   — Что вам до него! — говорил им сердито этот конюх. — Юсуф получше будет многих из вас. Он честный человек! А что царевич милостив к нему, так не давайте злобной зависти пожирать ваши души! Много милостей у царевича, останется и на вашу долю!..

И вот Офонас и этот конюх отправились как-то раз в один дом к женщинам. В доме были в гостях ещё люди, жители Бидара. Играли в кости и пили ту самую водку, какую Офонас уж пил в гостях у той джуннарской жонки. Конюх пожаловался на жару и пыль, и добавил:

   — А говорят, будто в пору дождей у вас и вовсе по улицам нет ходу от глубокой грязи!

Горожанин обиделся и стал горячо говорить, что все эти слова о грязи — одна лишь ложь!

   — А город наш в пору дождей хорош! Ливень пройдёт, и бегут потоки водяные, омывают каждую улочку, каждый переулок. Щёголь может выйти в туфлях, расшитых золотыми нитями, и возвратится в свой дом, а туфли останутся сухими и чистыми, будто и не выходил из дома!..

Офонасу не хотелось ссоры, и он дёрнул своего товарища за рукав рубахи белой. Этот жест не остался незамеченным.

   — Люди царевича — трусы!.. Люди царевича — трусы!.. — загомонили кругом.

   — Мы — не трусы! — закричал конюх. — Мы хоть сейчас готовы с вами драться, хоть на палках, а то — кулаками...

Офонас понял, что после таких слов не отступишь.

   — Выходи! — сказал, бросил слово для каждого из противников своих.

Еидарцы пересмеивались между собой.

   — Будто вы можете палку удержать в слабых своих руках! — дразнили Офонаса и его товарища.

Офонас и конюх вскочили. За ними все поднялись и зашагали широкими шагами во двор, в тень тамариндовых деревьев. Уже и палки-дубинки явились откуда ни взялись. Офонасу и конюху сунули каждому палку такую в руки.

   — Пусть сначала выйдет вот этот! — сказал один из бидарцев, указывая на конюха. — А второго, — тут он указал на Офонаса, — второго-то я уложу одним толчком мизинца! Посмотрите на него, сразу видно по нему, что он не обучен искусствам битвы...

Офонас уж начал злиться, но молчал-помалкивал.

Бидарец вышел на середину двора, упёрся крепко левой ногой и сделал выпад палкой против конюха. Конюх кинулся на него, подняв палку над головой. Но бидарский боец ловко увернулся, и тотчас правая его нога вскинулась молниеносно и выбила ударом одним палку из рук незадачливого конюха. Да ещё и конюх не сумел удержаться на ногах и упал навзничь, выпустив из рук палку, отлетевшую на довольное расстояние. Все хохотали и хлопали победителя по плечам. Конюх поднялся и хмуро отошёл в сторону.

   — Эй! — кликнул Юсуф победителя. — Ты позабыл обо мне...

   — Разве? — Тот обернулся к Юсуфу. — Я помню тебя, только вот дай мне отложить мою дубинку подальше, а там я выставлю вперёд мой мизинец против твоего тайного уда! Вот и поборемся...

И все захохотали ещё веселее.

   — Будешь ли ты биться?! — крикнул Юсуф, сердясь всё более. — Теперь-то я понял, кто из нас пуглив, как малое дитя!..

Бидарец поднял свою палку. Но Офонас свою отбросил на землю утоптанную.

   — Будем драться так: я пусторукий против твоей дубинки! — сказал Офонас.

   — Караул! Сейчас начнётся избиение малого дитяти! — крикнул в шутку один из горожан.

   — Эй, Акбар Али! А быть может, и вправду ты испугался чужеземца? — подначивал другой.

Победитель Акбар Али махнул рукой и без лишних слов снова встал для боя, выставив дубинку.

Офонас кидался на него то так, то этак; но Акбар Али делал свои быстрые движения и опускал палку то на плечо Офонасово, то на руку...

Все поддерживали Акбара Али выкриками. Наконец Офонас ухватил противника за ногу, крепко упиравшуюся в землю. Однако нога, не такая уж сильная по виду своему, оказалась крепка, будто слоновья. Офонас дёрнул её с силой... Но тут на голову его обрушился палочный удар... Всё это длилось несколько мгновений...

Офонас очнулся, почувствовав текущую по лицу воду. Он невольно провёл ладонью по лицу, приподняв руку. Было больно. Кровь текла из носа разбитого. Офонасу помогли сесть на земле, принесли водки и блюдо риса с овощами и приправами. Он оправился немного и стал есть. Он был побеждён, однако все хвалили его за храбрость и были с ним дружелюбны. Когда Офонас и его товарищ воротились во дворец, отведённый Микаилу, конюх рассказал царевичу обо всём происшедшем. Микаил призвал Офонаса к себе и много смеялся, а затем дал ему денег и сказал так: